– Зачем ты мне помогаешь? – уже погружаясь на дно, в последний раз попытался барахтаться он.
– Потому что я твой единственный друг на земле.
Человек с рыбьими глазами шагнул в прихожую. Нежно обхватил шею плачущего панка крепкими жилистыми руками и принялся неторопливо массировать ее.
– Хорошая шея, тонкая, – сказал он тоном мясника, вернувшегося из долгого отпуска, – я сделаю все красиво и быстро.
28 апреля 1998, 20:07
50 часов до начала шоу
– На первый путь прибывает скорый поезд номер пятьдесят четыре «Москва – Чебоксары», нумерация вагонов от головы состава. Стоянка поезда десять минут. Повторяю…
Я открыл глаза, потянулся. За окном купе в сиреневых сумерках медленно проплывали провода и придорожные столбы. Тускло мигнул болотно-зеленый глаз семафора. Где-то далеко и невнятно бубнил сонный голос дикторши.
Поезд. Купе. Я лежу на нижней полке под теплым ворсистым одеялом. Почему я в поезде?
– Как твоя рука, Матвей? – услышал я голос Нелли. – Я поколдовала над ней немного, когда ты заснул.
Я стянул с себя колючее войлочное одеяло и сел, растирая затекшее плечо. Вот это я поспал так поспал! Впервые за несколько недель я просто дрых без задних ног и не думал ни о каких проблемах и заботах.
Нелли сидела по-турецки на полке напротив. На щеке ее отпечатался красный след от подушки. Мы спали, не раздеваясь, не заказав у проводницы белье, лишь накинув одеяла.
– Рука ничего, – пробормотал я, – где мы?
– Все, приехали, мелюзга, – раздался из-под потолка голос Квинта, и с верхней полки свесились его мосластые ноги в теплых носках, – славный город Арзамас.
– У тебя такой ошалелый вид, – с улыбкой сказала мне Нелли, – словно ты провел в коме десять лет, очнулся и посмотрел новости.
В голове понемногу прояснялось. Я вспомнил ночную охоту на вампира, стычку с Дневным Дозором и заключенную с Темными сделку. Всплыло в памяти и короткое совещание на платформе Курского вокзала, неприветливое лицо Скифа в каплях дождя и его низкий, сиплый от усталости голос:
– Я надеюсь, Евстратов просто ушел в запой и потому не отвечает на звонки. Ситуация безобразная, но, к сожалению, ничего необычного в ней нет. У вас простая задача – найти его и выяснить, какого дьявола он без разговора с Центром дал согласие Темным на создание детского лагеря. После первого мая пусть приедет в Большой Дозор и там объяснится.
– Но мне кажется, – начал я, – до Вальпургиевой ночи нам всем нужно быть в Москве…
– Что тебе нужно, Кот, – прервал шеф, – это хорошенько отдохнуть и набраться сил. И Герде тоже. Поезд до Арзамаса идет семь часов. Вы сейчас сядете в купе и будете всю дорогу спать как убитые. Это приказ.
Квинт с сомнением посмотрел на нас:
– Я когда-то встречал этого Евстратова. Он показался мне неглупым Иным. Боюсь, водка тут ни при чем.
– Поэтому ты и едешь с ребятами, – кивнул Скиф, – будешь за старшего. Узнайте, что там произошло, и действуйте по обстановке. Ровно в полдень тридцатого апреля чтоб все трое были в офисе.
– Постой. А что, собственно, говорят в его оправдание в арзамасском Дозоре? – спросил я. – Можно же с ними связаться.
– Евстратов единственный дозорный в своем городе. Еще вопросы есть?
У меня к Скифу было, как всегда, немало вопросов, но я решил оставить их при себе. Ночной Дозор из одного сотрудника? Впрочем, почему бы и нет. Арзамас – город небольшой.
За окном на фоне гаснущего заката появился темный треугольный силуэт вокзала. Вагон остановился с глухим лязгом.
Вещей у нас не было – только личное оружие да телефоны. Мы выпрыгнули из поезда и бодро зашагали по усыпанной мусором и окурками платформе под указатель «Выход в город». На площади перед вокзалом сонно покачивали ветвями березки, у табло с расписанием скучали несколько таксистов. Не обнаружив признаков ресторана или кафе, мы направили стопы к киоску с шаурмой и беляшами. Здесь мы с Квинтом жадно набросились на еду, Нелли же равнодушно посмотрела на витрину и отказалась даже от пирожка.
Я молча жевал шаурму, глядя вслед уходящему дальше на восток поезду. Из-за угла здания вокзала выглядывала застенчивая розовая луна. В холодной фиолетовой дали перекликались сиплыми голосами тепловозы. Я зябко поежился. После вчерашней ночи не скоро еще смогу без страха бродить по улицам в темноте.
– Не вешай нос, Котовский, – Квинт все прочел на моем лице, – пройдет немного времени, и эти издержки профессии станут для тебя привычным делом, как мытье рук.
– Не станут, – буркнул я, – никогда.
– Начинающий врач тоже зеленеет лицом при виде опухолей и гноя. Потом привыкает. И мы с вами, мелюзга, такие же врачи, по сути.
– Погибшие люди – не опухоль.
– Хватит себя казнить! Не ты их убил, а Темные.
– Но если бы не я, Лещук бы не…
– Вампиры каждый день выпивают десятки, сотни людей по лицензии. Мы не можем им запретить сосать кровь, так что просто прими это, и все.
Хороший он мужик, Юра-Квинт. Уверенный в себе Светлый воин. И мне так хотелось ему поверить… но лица мертвых девушек не шли из головы.
– Я постараюсь, – тихо ответил я, вытирая руки о салфетку.
– Это Дориан. – Нелли достала свой маленький револьвер (в лунном свете сверкнул барабан), быстро проверила его, спрятала в наплечную кобуру. – Я предупреждала тебя: нельзя его слушать. Все, что он скажет, – змеиный яд.
– Это вопросы морали, – сказал Квинт, дожевывая бутерброд с сыром. – Если бы вы, молодежь, поработали в Большом Дозоре, вам бы чаще приходилось ломать голову над ними. Представь, Кот, ты идешь по улице. У тебя на глазах взрослый человек бьет ребенка. Что ты сделаешь?
– Побью этого взрослого, – пожал плечами я.
– Герда?
– Проведу реморализацию, – сказала девушка, – если остался лимит на вмешательство.
– И будете уверены, что это правильно? Не раздумывая, не вникая? А если ребенка наказывают за дело? Если наказание спасло бы его в будущем от больших неприятностей, а теперь он вырастет убийцей и бандитом?
– Конечно, уверены, – ответил я, – пусть взрослый человек учится своего ребенка нормально воспитывать, без кулаков.
– Бывают такие ситуации, когда надо и кулак включить.
– Не надо доводить до таких ситуаций. Значит, раньше взрослый ошибся, а теперь за свои ошибки бьет маленького и слабого.
Квинт вздохнул:
– Это сейчас тебе кажется, что все просто, пока молодой… Ладно, давайте не будем терять время. Евстратов живет на улице Калинина – можно дойти пешком. Главное, ты больше не раскисай.
– Не переживайте, ребята. Мне уже лучше.
– Вот и молодец. – Квинт дружески ткнул меня кулаком в ухо.
Мы шли по пустой, будто вымершей улице, и по черному куполу неба над нами ползли холодные светляки звезд. Нелли и Квинт шагали впереди, что-то обсуждая вполголоса.
Я размышлял. Именно мы трое отдали больше всего сил в схватке с вампиром. И теперь именно нас троих Скиф услал подальше из Москвы на эти оставшиеся до «часа икс» две ночи. Почему он это сделал? Хотел, чтобы мы отдохнули от оперативной работы? Неужели исчезновение главы районного Дозора видится ему пустяковой проблемой?
Может быть, и так. На фоне этой Вальпургиевой дряни все кажется пустяками.
Перед тем как отправиться на вокзал, я хотел зайти к Скифу и спросить о чем-то, но, подойдя к его кабинету, замер на месте. Из-за приоткрытой двери долетел умоляющий голос Женьки:
– Я должна ехать с ним. Пожалуйста, ну пойди ты мне навстречу хоть раз!
– Ты должна выполнять приказ, – тихо, но твердо ответил шеф.
– Пойми же, для меня это шанс все вернуть! – горячо заговорила девушка. – Мы снова поедем с ним вместе туда, под Арзамас, где у нас все началось, снова будем вдвоем; мы вспомним, как нам было хорошо, и он поймет…
Я почувствовал желание провалиться сквозь землю.
– Рысь, послушай меня, – вздохнул Скиф, – послушай Иного, который пожил на свете и знает кое-что о чувствах. Любовь – это просто гормоны. Химия. Пройдет немного времени, она выветрится, и тебе станет неловко за свое поведение. – Его голос огрубел, стал жестче. – Любовь можно заткнуть, как дурацкий фонтан. Она не дает тебе полноценно жить и работать. Это не сложно. Просто повтори несколько раз, как мантру: «Я не люблю его. Он мне не нужен».
– Как же ты не понимаешь, – Женька всхлипнула, – он мне очень нужен. Я не могу без него.
– Рысь, ты солдат. Ты нужна нам. Нужна Дозору.
– Ненавижу твой долбаный Дозор! – Послышался звук отброшенного стула.
Я решил больше не испытывать судьбу и на цыпочках удалился прочь от кабинета Скифа. Уже потом, засыпая под стук колес, я подумал – наверняка он знал, что я стою под дверью. Он сильный маг и должен чувствовать такие вещи. Значит, хотел, чтобы я услышал и сделал выводы.
Возможно, Скиф намеренно отправил нас с Нелли подальше от Женьки. Чтобы команда сохранилась в целости хотя бы до первомайской ночи.
– Все, пришли, – Квинт подсветил фонариком номер дома, – это здесь.
В подъезде было темно и пахло кошками. Мы поднялись пешком на четвертый этаж, и я нажал потертую кнопку сбоку от обитой черным дерматином двери. За стеной испуганно закудахтал звонок.
Тихий-тихий шелест ног по паркету. Глазок потемнел. Кто-то подкрался к двери с той стороны и пытался разглядеть нас сквозь выпуклый кусок стекла. Напрасно – нужно быть вампиром, чтоб в такой темноте что-то увидеть.
Я снова нажал на кнопку звонка.
– Кто? – выдохнул женский голос.
Квинт подтолкнул вперед Нелли.
– Добрый вечер, – сказала девушка приветливо, – скажите, пожалуйста, Федор Иванович дома?
Тяжелое молчание длилось долго.
– Его здесь нет, – наконец ответила женщина.
Мы переглянулись и дружно шагнули в Сумрак. Я повернул ручку двери, и она легко отворилась, пропуская нас в квартиру.
В физическом мире женщина в ситцевом халатике по-прежнему стояла у закрытой двери – прислонилась к ней ухом, затаила дыхание. Она была невысокой и худой, как девочка, но на лице залегли глубокие морщины. Глаза окружали синие набрякшие круги. Острый маленький нос побелел от напряжения.
Я посмотрел на Квинта. Он сделал нам знак: «Я займусь ею».
– Ольга Петровна, – сказал он негромко, выходя из Сумрака, – нам можно рассказать правду.
Мы последовали за ним. В квартире оказалось холодно, почти как в Сумраке. Женщина повернулась к нам, прикрыв в изумлении рот ладошкой.
– Не бойтесь, – мягко сказала Нелли, – мы друзья вашего мужа.
– Друзья, – недоверчиво повторила Евстратова, – где же вы были так долго?
– Мы пытались дозвониться. Трубку вы не берете…
– Они запретили мне отвечать на звонки, – пробормотала женщина, глядя куда-то сквозь Нелли.
– Кто запретил, Ольга Петровна? – Квинт снова сделал мне знак, и я, положив руку за пазуху, отправился проверять комнаты.
– Я… я не помню, – едва слышно отвечала она.
– Как вы себя чувствуете?
– Никак. Нормально. Я не знаю… я давно не выходила из дома.
В квартире было пусто, тихо и очень чисто. Ни пылинки, ни паутинки. Каждая тряпочка, каждая мелкая вещица лежали на своем месте. До смерти чем-то напуганная женщина много дней провела взаперти, не зная, чем занять свои руки. Чтобы заглушить страх, она снова и снова наводила чистоту.
Я вышел на кухню, открыл холодильник. Початая банка маринованных огурцов и кусочек сливочного масла. Все.
– Ребята, она же голодная. Ольга Петровна, как давно вы не выходите за порог?
– С того дня, как Федя ушел на работу и исчез. Это было… двадцать третье апреля.
За это время она, экономно питаясь, съела все продукты в доме. Если бы мы отложили поездку в Арзамас на май – могли бы уже не застать ее в живых.
Мы с Нелли долго нарезали круги по району в поисках продуктового магазина. Все они были уже закрыты. К счастью, у парка на улице Жуковского обнаружился круглосуточный ларек с водкой и сигаретами. Здесь нашлись упаковки «Доширака» со вкусом говядины и грибов, яблочный сок и «сникерсы». Скупив почти весь съедобный ассортимент, мы поспешили обратно, на улицу Калинина.
– Они что-то сделали с ее памятью, – мрачно сказал Квинт, глядя, как женщина, обжигаясь, ест «Доширак». – Куда делся муж, понятия не имеет. Вечером двадцать третьего апреля ушел в контору; она ему собрала с собой сумку: бутерброды, зонтик, бумажник, пачку чаю и пакетик конфет. Утром он не вернулся. Кто приказал бояться телефона и не покидать квартиру – тоже не помнит. В ее памяти остались только смутные тени да голоса, звучащие в пустой квартире.
Я вспомнил виденную еще в детстве телепередачу об американском маньяке-людоеде. Его жертвы исчислялись десятками. «Голоса в голове приказали мне убивать людей», – сказал он, печально глядя в камеру.
Как знать, что были то за голоса. Может быть, человек и в самом деле свихнулся. Или его для чего-то использовали.
* * *
29 апреля 1998, 01:48
44 часа до начала шоу
Офис арзамасского Ночного Дозора находился в одноэтажном старинном здании на улице Октябрьской, затерявшийся среди десятка других местных фирм и фирмочек. Как и большинство из них, он занимал одну комнату. ООО «Светомания» – не без удивления прочел я на табличке. «Электроаксессуары и осветительные приборы из Европы и Китая». Что ж, жить всем как-то нужно, а времена нынче непростые.
Мы открыли дверь ключом (запасной комплект обнаружился в ящике стола дома у Евстратова) и вошли.
– Стойте у двери, – скомандовал Квинт, принимаясь за осмотр, – ни к чему не прикасайтесь.
К чему тут прикасаться? На первый взгляд, в кабинете все было в порядке. Бумаги аккуратной стопкой лежали на краю стола. Тускло блеснул темный монитор компьютера. В шкафу выстроились в ряд толстые папки с разноцветными корешками.
Все выглядело так, будто хозяин кабинета вышел на пять минут. Сейчас он вернется, усядется за стол и деловито нахмурится: в чем дело, товарищи? С кем имею честь?
– Евстратов Федор Иванович, – по памяти прочла Нелли, – 1895 года рождения, Иной, Светлый, шестой уровень Силы. Сын купца второй гильдии Евстратова Ивана Корнеевича и учительницы реального училища Варвары Генриховны Линц. Участник Гражданской войны на стороне белых, командир артиллерийского расчета в армии Каппеля. В двадцать втором году вернулся в Арзамас и устроился наборщиком в типографию. С тридцать шестого года в Красной армии, воевал с финнами, командовал артиллерийской батареей, дважды ранен, войну закончил в Берлине. Инициирован в сорок пятом году, в Москве, во время отпуска после демобилизации. Женат вторым браком. От первого брака есть сын и четверо внуков в Ульяновске. Глава Ночного Дозора Арзамасского района Нижегородской области с января 1961 года.
Вот тебе и Евстратов. Скифу стоило внимательнее изучить его личное дело, прежде чем подозревать запой. Впрочем, в жизни всякое бывает.
– Ни следочка, – вздохнул Квинт, выныривая из Сумрака, – профессионалы работали.
– Может быть, они сюда и не входили. – Я присел на корточки, заглянул под стол, под стулья. – Удобнее его взять по дороге из дома в офис, где-нибудь в парке.
– Ты прав. Но его брали не местные, приезжие. К тому же они торопились.
– Как ты узнал?
– Местный Дневной Дозор – один дедуля-колдун. Баланс Изначальных Сил в отдельно взятом райцентре. Старик никогда не решился бы на подобное.
Картина в моей голове постепенно выстраивалась. В ночь на двадцать четвертое апреля мы с Рысью наведались в детский лагерь под Туркушами. Когда Темные обнаружили мое вторжение, у них было несколько часов на то, чтобы организовать прикрытие. На их счастье, ночью Евстратов находился у себя в офисе.
– Наберите шефа, – сказал я. – Завулон действительно хотел скрыть от всех детский лагерь. Это не отвлекающий маневр!
– Погоди ты бить в колокола, горячий мой, – остановил Квинт, – информации мало. Нельзя исключать, что Евстратова все же подкупили. Или он сбежал в Гагры с молодой любовницей.
Нелли обошла письменный стол, села в скрипучее кожаное кресло. Задумчиво посмотрела на стоящего у шкафа Квинта:
– Не верю я в то, что героический артиллерист продался за тридцать сребреников.
– Значит, нужно искать его тело.
Нелли провела по столу ладонью:
– Предположим, вы Темные… Вы явились в мой офис без приглашения, без стука, встали у дверей… Я сижу за столом, что-нибудь пишу или работаю на компьютере.
– Мы сильнее тебя, – напомнил я, – у тебя шестой уровень. И нам нужна твоя реальная подпись на бумагах, подделку распознают.
– Значит, вы не станете шарахать по мне «огненной змеей», – заключила девушка, – вы вступите в переговоры. Времени у вас мало, вы будете давить. Пригрозите смертью.
– Не ему, – сказал Квинт, – жене. Внукам.
– Правильно. Что бы сделала я? А делать нечего – согласилась бы поставить подпись и проехать… в неизвестном направлении. Но попыталась бы оставить своим какой-нибудь знак.
Квинт махнул рукой:
– Да нет тут знака, Герда. Я с этого начал осмотр.
– У него было время, – поддержал я Нелли, – пока изготовят документ, пока распечатают…
– А если они принесли готовый?
– Я его читал. Он был отпечатан на бланке Ночного Дозора.
– Бланк легко подделать.
– Хорошо, даже если был готовый документ, Евстратов попросил бы у них хоть несколько минут, чтобы его прочесть, подписать… видите, компьютер успел выключить, уходя.
Нелли сняла с пачки бумаг верхний лист, покрытый карандашными каракулями. Черновик это или чистовик? Похоже, шеф арзамасского Дозора развлекался на работе тем, что рисовал чертиков и играл в морской бой сам с собой. Это в Сибири или на Кавказе у нас сильные филиалы. В прилегающих к Москве областях и мы, и Темные лишь обозначаем присутствие. Калужские, нижегородские, тверские, рязанские Иные в большинстве своем не задерживаются на малой Родине, уезжают в Москву, город широких возможностей.
– Даже не ищи, – покачал головой Квинт, – представь: я – Темный. Я стою в метре от стола и смотрю на тебя. Не сможешь ты ничего на этой бумажке втихаря изобразить.
Словно что-то подтолкнуло меня в спину. Я снова заглянул под стол, включил фонарик.
– Идите сюда, ребята.
Квинт и Нелли не без труда втиснулись под стол с другой стороны.
– Ого. Молодец, – прошептал Квинт.
Похвала была обращена, конечно, не ко мне. Снизу на столешнице кто-то вывел корявыми буквами, сильно нажимая на карандаш:
ТЕМН
– Последние две буквы он не успел дописать. Или решил не рисковать больше, уже все понятно. Итак – Евстратова не подкупили, и любовницы тут не замешаны.
Мы вышли на улицу. Небольшая площадь перед офисом была почти пуста, если не считать пары припаркованных автомобилей. Вдоль кирпичной стены здания шуршала на ветру зеленая весенняя трава, уже высокая и пахучая. В небе над Октябрьской улицей повисла большая холодная луна.
– Ищите, – сказал я, – возможно, он оставил еще один знак.
Квинт принялся изучать асфальт на парковке, мы с Нелли пошли вдоль стены, подсвечивая путь фонариками. Не прошло и пяти минут, как девушка, скрывая возбуждение, воскликнула:
– Ребята!
На углу здания, там, где трава была самой густой, лежала книжечка в алом кожаном чехле с гербом СССР.
– Его паспорт.
Нелли развернула документ. За несколько дней, что он тут лежал, не раз прошел дождь – выведенные чернилами буквы расплылись, странички слиплись и позеленели. С фото на развороте на нас взирал крепкий лысеющий мужчина с кустистыми бровями и живыми черными глазами. Его взгляд даже на фото казался пронзающим насквозь.
– Думаю, он сам выбросил паспорт, для нас, – сказал я, – чтобы мы знали – его повели по этой улице в сторону западной окраины.
– Повезли, – поправил Квинт, – я уверен, у них был транспорт.
29 апреля 1998, 08:08
38 часов до начала шоу
Если бы в то промозглое, неласковое утро вы въехали в пригород Арзамаса с запада, то увидели бы на скамейке у автозаправки молодого мужчину с картонным стаканчиком кофе в руке. На нем потертая кожаная куртка и черные джинсы. Отросшими темными волосами играет северный ветер. В тот день с самого рассвета холодная воздушная река неслась над бескрайней поволжской равниной, пригибая к бурой земле тихо шепчущую траву и тонкие деревца.
Мужчина очень устал – всю ночь провел на ногах. Он с нежностью и затаенной болью смотрит на девушку за окном, в стеклянной коробке кафе. Вы могли бы остановиться здесь, чтобы залить бензин или перекусить на пути, и тогда успели бы хорошо разглядеть объект его внимания. Это изящная молодая женщина в голубом джинсовом костюме и красном свитере, со светлыми, почти белыми волосами. Она терпеливо дожидается своего кофе с молоком, забирает стаканчик из рук продавца и идет на улицу к мужчине.
Однако если вы Иной, вам дано увидеть чуть больше. Смотрите же – аура мужчины золотистого цвета, но с тонкими темными полосками в глубине; аура его спутницы – почти совершенно белая, лишь с легким оттенком зеленых яблок. За пазухой у обоих – вам становится не по себе – крошечные сгустки Силы, словно скрученные в узелки. Это магическим образом заряженные пули в их оружии. Сквозь Сумрак видно, как у девушки за спиной льдисто поблескивает в ножнах серебристый японский меч.
Девушка садится на скамейку рядом с мужчиной, и они долгим взглядом смотрят друг другу в глаза. Потом девушка что-то говорит ему, и он отвечает, но – будь вы человек или Иной – вам не подслушать их разговор. Их мысли и речи сохраняют в тайне янтарные амулеты на груди.
Большую часть ночи мы провели на дороге, соединяющей западную окраину Арзамаса и поселок Выездное, обшаривая заросшие травой обочины. Пытался ли наш Светлый коллега еще раз подать нам знак? Возможно. Но прошло уже несколько дней, и любая находка вызывала сомнения. Мы подолгу разглядывали при свете фонариков обрывки газет, пластиковые бутылки, пачки из-под сигарет. К несчастью, проезжавшие по шоссе водители и их пассажиры оставляли много мусора. Ближе к восьми утра мы вышли к развилке дорог на площади и остановились в нерешительности.
Давала о себе знать усталость. Мы заглянули в кафе у заправки за дозой утреннего кофеина.
– Ты видел Квинта? – спросила Нелли, помочив губы в своем стаканчике.
– Пошел на разведку, по дороге направо. Похоже, усталость его не берет.
– Матвей… спасибо тебе.
– За что?
– За то, что прикрыл меня в ту ночь от удара.
– Пустяки. Обращайся.
– Внутри я не такая, какой кажусь. Я умею быть благодарной.
Я собрался снова пошутить, но слова замерли на языке. Никогда я не говорил Нелли, что люблю ее, но она, конечно же, все понимала. А раз так – нужны ли слова?
– С Женькой все будет хорошо, – сказала девушка, глядя на бледное солнце за облаками, – у кошек это сезонное. Кончится весна, и она успокоится. Мы снова станем как сестры.
– Любовь – это просто гормоны, – горько усмехнулся я, – химия. Знаю, слышал…
А вот и Квинт. Он быстро перешел дорогу, мельком посмотрел на нас издали и скрылся в стеклянной будке таксофона. Кому он собрался звонить?
– Любовь – это волшебство посильнее «молота судьбы», – ответила Нелли, – однако есть время для любви и время для смерти. Скиф старается быть холоднее камня и нас учит тому же – но только потому, что не хочет, чтобы мы проявили слабость в решающий момент. Его сердце все в шрамах и ожогах – но оно живое и горячее.
Я ощутил укол ревности.
– Ты когда-нибудь любила, Нелли?
Вопрос был риторическим – Светлая Иная жила на свете гораздо дольше меня. Нельзя прожить столько десятилетий, никого не любя.
– Если ты про шефа – то ты все неправильно понял тогда, в ресторане. Он мой учитель. Единственный Иной на свете, кому я могу хоть иногда излить душу и поплакать на плече. Даже дядя давно отдалился от меня в своих грезах. Я живу только Дозором. У Жени есть гонки на мотоциклах, поездки в горы, она даже в рок-группе барабанщицей была. Друзей и приятелей целый мешок. А у меня нет никого, кроме нашей компании.
Я слушал, забыв о кофе. Краем глаза я видел, как в стеклянной будке таксофона Квинт что-то кричал в трубку, закрывая ее ладонью.
– Я знаю, что произошло тогда в «Глубоком Сумраке», – отрешенно проговорила Нелли, – знаю, почему Яночка упала в обморок.
– Ты веришь, что нам с тобой нельзя… быть вместе?
– Я не боюсь предсказаний.
– Прекрасно. А я просто плевал на них.
– Но… Матвей, много лет назад я дала одну клятву. Пока я не исполню ее, я не могу позволить себе расслабиться. Подожди, не перебивай. Пойми – я женщина. Я растворюсь в любви с головой. А я не имею права на это.
– Ты сейчас говоришь, как Скиф…
– И он прав! Прав! Он уже прошел через все это. Он обгорел, но остался жив. Да – мы должны скрывать друг от друга имена, адреса; да – нам надо все время быть настороже и подавлять свои чувства, если они угрожают общему делу. Ты посмеиваешься над ним, когда он не слышит, но Скиф умнее всего нашего Дозора – не зря же Гесер поручил ему такую работу. Мы должны быть готовы умереть в любой момент. Мы должны уметь скрывать информацию даже друг от друга – чтобы не предать и не проболтаться.
– Я знаю только твой адрес.
– И это уже очень много! Мы не в Большом Дозоре, который защищают Великие маги; мы, по сути, вне закона. Если убьют секретаршу Гесера – начнется война. Если убьют меня – Большие Дозоры сделают вид, что ничего не произошло.
– Мы отомстим за любого из наших…
– Если большая политика не вмешается, – грустно усмехнулась девушка.
Я задавил в себе жгучее желание продолжать спор. Разумом я понимал – Нелли права. Но в душе все бунтовало против ее слов.
К нам быстро шел Квинт.
– Как вам это, мелюзга? – Он протянул мне какую-то скомканную тряпицу. Я осторожно развернул ее: это был носовой платок, когда-то белый, украшенный вышитыми цветами, но теперь насквозь побуревший от крови.
– Это Евстратова? – спросила Нелли.
– Я позвонил Ольге Петровне, и она подтвердила – платок ее мужа.
– Где ты нашел его?
– Сразу за перекрестком. Думаю, он хотел показать нам, что на перекрестке они свернули направо.
– Так что же мы сидим? – Девушка встала, одним глотком допила кофе.
Я взял платок в руки.
– Подождите… Нелли, у тебя карта?
Мы раскрыли наш потрепанный автодорожный атлас на заложенной странице, повертели в руках.
– Что, если он указал не только направление, – предположил я, – смотрите сюда… если идти дальше по этой дороге на северо-запад, мы попадем в поселок Красное. Платок Евстратов намеренно пропитал кровью. Думаю, он ранен.
– Полагаешь, он знал, куда его поволокли? – быстро спросил Квинт.
– Это просто версия.
– Поселок небольшой, – сказала Нелли, – но даже если там всего сотня домов, мы не успеем их быстро проверить. А завтра к полудню нужно быть в Москве.
– Давайте посмотрим на месте. Есть у меня предчувствие, что это не последняя подсказка.
Следующий «привет» от Евстратова нашелся у самого въезда в Красное, на обочине дороги. Пакетик карамельных конфет в траве. В пакете была дыра, и часть конфет рассыпалась. По ним деловито сновали муравьи, растаскивая сладкое содержимое красно-белых фантиков.
– Вы уверены, что это его? – спросила Нелли.
– Ольга Петровна говорила – он взял с собой конфеты к чаю.
Я взял одну из конфет, повертел в пальцах. На каждом фантике было нарисовано животное – слон, тигр или крокодил. Над изображениями животных как бы танцевали веселенькие буквы, складываясь в слово «Зоопарк».
– Интересно, – хмыкнул Квинт, – как он умудрился все это выбросить? Его же везли в машине?
– Возможно, окно было открыто, – предположил я.
– Или его везли на мотоцикле, – сказала Нелли, – тогда проще.
– Ну, допустим. И как это понимать? Конфеты?
– Намек на что-то сладкое. Или дело в цвете фантиков? Красное и белое? «Зоопарк»… Скачущие дурацкие буквы. Количество конфет? Точно нет: он не мог успеть их пересчитать.
Я взял ее за руку:
– Погоди. Ни одной версии нельзя отбрасывать. Давайте думать как Евстратов. Он уже указал нам, куда его увезли, – в Красное. Теперь он хочет помочь нам его найти в поселке.
– Или предупредить о чем-то, – добавила Нелли.
– Но почему конфеты?
Мы замолчали, глядя на поселок. С придорожного холма можно было оглядеть Красное целиком. Несколько десятков одно– и двухэтажных домов с приусадебными участками, разбитых узкими улочками на кварталы. В центре – краснокирпичное полуразрушенное здание церкви и площадь перед сельпо. По главной улице, переваливаясь через ямы, катился заляпанный грязью трактор.
– Не вижу ничего, что могло бы указывать на конфеты или сладости, – сказал Квинт.
– Ничего мы отсюда и не увидим, – задумчиво проговорила девушка, – дом он не мог указать. Думаю, он подслушал разговор похитителей и понял, что его везут в Красное. Но не мог же он знать точный адрес. Для этого он должен был хотя бы раз бывать в доме раньше.
– Значит, название? – сказал я. – «Зоопарк» – это животные… крокодилы-бегемоты, обезьяны-кашалоты… если это намек на животных? Там могут быть какие-то звери?
– Оборотень, – щелкнул пальцами Квинт, – среди его похитителей – оборотень!
– Это нам поможет? – удивилась Нелли.
– Если наше предположение верно – конечно, да.
– И как нас это выручит? – спросил я. – Ты знаешь способ быстро найти оборотня в большом поселке?
– Есть одна мысль… Очень надеюсь, что Евстратов все еще жив. Не терпится пожать ему руку и высказать восхищение.
Мы вошли в Красное, стараясь держаться в тени домов, и двинулись сразу в центр. На улицах было малолюдно и тихо. За заборами из покосившегося штакетника простуженно перебрехивались собаки. Навстречу нам, выстреливая облачка черного дыма, прогрохотал старенький рейсовый автобус с нарисованной от руки табличкой «АБРАМОВО – ВОКЗАЛ АРЗАМАС. ПРОЕЗД 3 РУБ.».
У магазина на главной площади сидела задумчивая лопоухая собака пепельного цвета. При нашем приближении она нерешительно замахала обрубком хвоста.
– Бездомная, – определил Квинт, – то, что надо.
Он купил в сельпо колбасы, отрезал кусок карманным ножом и бросил собаке. Та с достоинством, без суеты, съела все до крошки и ткнулась носом в ладонь Иного: неужели это все, добрый странник?
– Получишь еще, блохастая. Если поможешь нам.
Квинт присел рядом с собакой, обнял ее, как человека, и что-то быстро зашептал на ухо. Я посмотрел по сторонам: через площадь брели один-два поселянина, им не было дела до нас.
Собака тихонько взвизгнула и с места рванулась прочь.
– За ней!
Магия, позволяющая повелевать животными, – это интересное и сложное искусство, ему нужно долго учиться. Не будь с нами Квинта, мы сейчас ломали бы голову, как искать оборотня; мои знания относились к совсем другой области, да и Нелли с ее пятым уровнем вряд ли разбиралась в этом. Между тем оборотни – это низшие Темные; они редко обладают такими магическими навыками, что позволяли бы полностью укрыться от природного собачьего чутья.
Наша лопоухая проводница свернула в боковую улицу и поджидала нас там, нетерпеливо помахивая обрубком хвоста.
За следующие два часа мы скормили ей колбасу и быстрым шагом обошли весь поселок вдоль и поперек. Я уже начал терять надежду – ведь все наши догадки до сих пор строились на зыбкой почве, – когда на северной окраине, за неглубоким оврагом, собака насторожилась, глухо зарычала и бросилась куда-то через кусты.
– Назад, блохастик, ко мне! – попытался остановить ее Квинт, но животное не послушалось.
За зеленой завесой веток мы увидели старый деревянный дом, окруженный высоким забором. Трава перед воротами была примята – открывали их редко, отметил я. Собака, захлебываясь лаем, металась вдоль забора.
– Все в Сумрак, – коротко скомандовал наш старший.
Мы подчинились. Я увидел в руке у Нелли меч и потянулся за пистолетом. В ту же минуту собака скрылась где-то за домом, и вдруг ее лай раздался уже внутри двора – по-видимому, проворное животное нашло дыру. Внезапно собаке ответил низкий утробный рык – и тявканье сменилось перепуганным визгом.
Оборотень!
Квинт и Нелли атаковали дом в лобовую – через ворота, – я же обежал кругом. Со стороны леса забор превратился в редкое решето из старых досок. Никакой магической защиты здесь не было. Я протиснулся в щель, собрав курткой паутину, и пополз на звуки боя через заросли крапивы, мимо припаркованных под навесом тяжелых, пахнущих машинным маслом мотоциклов.
На пятачке земли перед крыльцом стоял огромный волк необычного черного окраса. Под передними лапами его, мощными, как у льва, билась в конвульсиях несчастная псина, почти перекушенная пополам. Когда я проник во двор, ворота с грохотом полетели на землю, и зверь налитыми кровью глазами смотрел на осторожно приближающихся Иных.
Мгновение или два он колебался, словно выбирая, на кого напасть, затем одним быстрым прыжком пересек всю площадку и набросился на Юрия. Наш товарищ был опытным боевым магом, но он оказался не готов к такому стремительному удару. Выручила Нелли. Я успел заметить белый росчерк – полет меча в Сумраке, и зверь с рычанием откатился в сторону, зализывая рану в боку. Меня он по-прежнему не замечал.
Квинт поднялся с земли, не обращая внимания на расплывающееся по левому бедру пятно крови. Нелли выступила вперед. В одной руке у нее был меч, в другой – тонкий кинжал в две ладони длиной.
Зверь коротко рыкнул и принялся обходить девушку справа – там, где ее не прикрывал Квинт.
Теперь я был у него за спиной.
– Это тебе за нашу собаку, гаденыш, – взводя курок, сказал я.
Шесть выстрелов слились в один.
Оборотень взвыл, залаял по-щенячьи, завертелся в облаке пороховых газов и клочьев шерсти. Маленькая никелированная смерть застряла в дымящихся ранах. В выкаченных, налитых кровью глазах мелькнула обреченность, но зверь и не думал сдаваться. Смертельно раненный, он попытался достать мою ногу зубами, и я выстрелил еще дважды – в его черный вздыбленный загривок.
Мы вышли из Сумрака.
– Зря ты его, – расстроенно сказал Квинт, – нам нужна информация.
Иной в теле волка последний раз вздохнул и замер, вытянув массивные лапы. Из его пасти толчками била черная кровь.
В кустах у ворот зашуршало, и я пришел в себя:
– Еще один!
– Я за ним, займитесь домом! – Квинт бросился за ворота.
Я увлек Нелли на крыльцо. Ударом ноги, как на тренировке, девушка выбила входную дверь и, выставив вперед оружие, осторожно вошла в сени. Я перезарядил пистолет и последовал за ней. В прихожей было холодно и темно, под ногами перекатывались пустые бутылки. Я наступил на одну из них, чертыхнулся, проскользнул в кухню. Здесь на газовой плите шипела сгоревшая яичница. На столе стояла тарелка с нарезанным хлебом и салом; рядом – початая бутылка самогонки и два стакана. Значит, их было двое. Одного убил я, за вторым побежал Квинт. Выходит, оборотень сидел здесь в человеческом обличье, а когда услышал лай собаки – перекинулся в волка, чтобы с ней расправиться.
– Что это? – шепотом спросила Нелли.
Я убрал с плиты шкворчащую сковороду и выключил газ. Сразу стало так тихо, что я слышал, как шелестят усиками за печкой тараканы.
– Вот сейчас.
Едва слышный скребущий звук долетел из комнаты. Мы бросились туда.
Я пошарил ладонью по стене, нашел выключатель – под потолком вспыхнула одинокая лампочка.
Звук шел из угла комнаты. Мы раскидали наваленные коробки и пакеты с хламом и обнаружили в полу квадратную крышку с загнутым гвоздем вместо ручки.
– Чувствуешь? – спросил я Нелли.
Девушка кивнула.
Вход в подпол закрывала не только обитая линолеумом деревянная крышка, но и незнакомое заклинание. Кто-то еле слышно, как мышь, скребся внизу.
– Кто здесь? – спросил я, наклонившись над полом.
В ответ донеслось едва различимое мычание.
– Ночной Дозор! – крикнул я. – Отойдите от входа как можно дальше, вы слышите?
Ответа не было. Однако скребущие звуки стихли.
Я достал ониксовый амулет и ударил по входу в подпол «огненным вихрем». Крышку не сорвало – она просто исчезла вместе с запирающим заклятьем. Амулет опустел. Горящие щепки разлетелись по комнате, вспыхнули занавески из пыльного тюля – Нелли сорвала их и затоптала огонь.
– Свет, – попросил я, – мне нужно больше света.
Девушка щелкнула пальцами, и у нас над головами вспыхнул яркий белый «светлячок». В его мерцании мы увидели неглубокую (метра два) грязную яму, явно выкопанную наспех. Я зажал нос – такой оттуда исходил смрад.
На дне ямы лежал связанный по рукам и ногам Иной. Его рот был заклеен грязной серой лентой. На истончившемся бледном лице лихорадочно горели глаза в глубоких темных впадинах.
Я не сразу узнал в этом обтянутом кожей скелете Федора Ивановича Евстратова.
Увидев нас, он издал сдавленный возглас и потерял сознание.
* * *
29 апреля 1998, 15:44
30 часов до начала шоу
– Я не знаю, почему они выбрали меня. Мне никто ничего не потрудился объяснить. Они ворвались в мой офис, угрозами заставили составить некую бумагу, разрешающую деятельность Дневного Дозора в детском лагере, а после этого увезли сюда и держали в подвале. Изредка приносили хлеб и воду. Я не знаю, сколько прошло ночей и дней. Я уже потерял всякую надежду, когда… когда…
Евстратов замолчал, вытер влагу со щеки.
– Вы большой молодец, Федор Иванович, – с теплотой сказал Квинт, – если бы не ваши подсказки, никто бы вас никогда не нашел.
Евстратов промокнул глаза платком, запахнул на груди чистую белую рубаху. От него на всю кухню пахло шампунем и земляничным мылом.
– Как моя жена? – спросил он.
– Мы о ней позаботились, не волнуйтесь.
– Федор Иванович, поешьте еще, – с жалостью проговорила Нелли, придвигая к пожилому Иному тарелку ухи.
– Спасибо, дочка. Но скажите, вы… убили их?
– Оборотня пришлось убить, – ответил наш командир, – второй – мелкая сошка, сидит связанный в сенях. Еле догнал его.
– С ними был еще третий. Высокий, длинноволосый… крайне неприятный субъект.
Мы с Нелли переглянулись.
– Его здесь нет, – сказал я, – он вернулся в столицу. Интересно, почему они не убили вас? Обменять хотели?
– Только после первого мая, – тихо добавила Нелли, – после шоу.
Верно. После «Вальпургиевой ночи» все потеряет значение. Наш местный Дозор может завалить Инквизицию жалобами на похищение своего сотрудника – план Завулона, каким бы он ни был, уже осуществится.
– Что за шоу? – слабым голосом спросил Евстратов.
– Кот, приведи-ка сюда нашего друга.
Я приволок из сеней связанного Темного, снял с его головы капюшон, вынул изо рта кляп…
– Гуня!
Да, это был мой старый знакомец. В ту памятную январскую ночь он едва не поймал меня на платформе метро «Киевская». Его волосы отросли и завились, круглое лицо медвежонка вытянулось от стресса, на лбу дрожали крупные капли пота.
– Хочешь жить? – напрямик спросил Квинт.
Парень с ненавистью посмотрел на нас:
– За меня отомстят.
– О тебе все уже забыли. Твои хозяева думают только о завтрашнем шоу.
Гуня облизнул губы, перевел взгляд на Нелли, затем на сидящего за столом Евстратова:
– Сет найдет и убьет вас всех. До единого.
– Если б мог – давно бы убил, – ответил я, – он больше болтает, чем делает, твой Сет.
Гуня нервно хихикнул, но в этот момент Евстратов взял со стола нож и медленно, с искаженным лицом, пошел на него.
– Э-эй! – взвизгнул Темный. – Уберите его от меня!
– А ведь это мысль, – сказал Квинт, – можно просто отдать нахала в распоряжение его бывшего пленника, и пусть тот делает с ним, что захочет.
Он сделал знак Нелли, девушка взяла Федора Ивановича под руку, без труда отняла у него нож и вывела из кухни. Гуня побледнел.
– Зачем вы держали его в плену? – спросил я.
Темный Дозорный отвернулся и молча смотрел на обгорелые шторы в комнате. Квинт повторил мой вопрос, но реакция была такой же.
– Кот, я видел в сенях ножницы и отвертку. Принеси, пожалуйста.
Я выполнил просьбу. Квинт плотнее закрыл дверь в комнату, засучил рукава и принялся за работу. Гуня продержался несколько минут.
– Его хотели снова использовать, – сквозь слезы прокричал он, – хотели инсценировать бегство за границу!
– Зачем?
– Чтобы не трогали лагерь!
Идиотизм, подумал я. Гесер и так плевать хотел на вашу затею с лагерем.
– Зачем вам этот лагерь? Что вы там делали с детьми?
– Откуда мне знать? – огрызнулся парнишка. – Я вообще там не был никогда.
Квинт принялся медленно поворачивать по часовой стрелке отвертку, перетянутую за спиной у пленника веревочными петлями:
– Ответь на простой вопрос, Гуня. Зачем туда свозят потенциальных Иных?
Темный взвыл:
– Их готовят! Готовят к будущей роли!
Я отвернулся. Каким бы Гуня ни был гадом, мне стало его жаль. Почему-то вспомнилось вчерашнее обсуждение вопросов морали за поеданием шаурмы и бутербродов.
– Твоя жизнь, – продолжал наш командир, – сейчас зависит от ответа на вопрос. Что Гантрам планирует показать на «Вальпургиевой ночи»? Ради чего вся эта муть поднялась?
Гунины водянистые глазки, казалось, сейчас вывалятся из орбит.
– Ничего… обычный праздник Тьмы…
– Как же ты мне надоел…
Квинт взял со стола шестизарядный револьвер Нелли, выковырял из него половину патронов, крутанул барабан.
– Ну что, не вспомнил, Гуня? – Он показал парню оружие. – Тогда поиграем в рулетку. После каждого неправильного ответа у тебя будет один шанс из двух.
Я отошел дальше к дверям, предчувствуя кровавый дождь. Но Квинт незаметно от Темного вытряхнул из барабана и остальные патроны, затем приставил ствол к его виску.
– Что Завулон поручил Гантраму для «Вальпургиевой ночи»? – спросил он.
– Я не знаю, черт подери, не знаю, ну как вам еще объяс…
Револьвер сухо щелкнул у его виска, и Гуня завопил, широко раскрыв рот.
– Еще одна попытка. Что ваша банда собирается делать во время шоу?
Парень уже открыто рыдал:
– Почему, ну почему? Я же вывалил тебе все, что мне известно, ублюдок! Я ответил на все вопросы!
Сухой металлический щелчок. Новый вопль.
– Я буду спрашивать, пока ты не ответишь. Итак, что вы задумали?
Парнишка, пунцовый от натуги, лежал лицом вниз на стуле и плакал, как ребенок. Мне стало противно. Нет, я понимал – на войне все средства хороши… но на душе было гадко. Не так я себе представлял работу в Светлом Дозоре.
Еще один сухой щелчок.
– Везет тебе, Гуня, – продолжал Квинт, – три раза мимо. Чувствую, следующий раз будет последним.
Гуня уже ничего не мог сказать. Он только тихонько скулил, пуская слюну.
Квинт крутнул барабан.
– Так что вы задумали, придурок?
Ствол револьвера уперся в ухо парня.
– Сет убьет меня, – на грани слышимости пролепетал Гуня, – пожалуйста, не надо…
– Сет и так убьет тебя. Ты не выполнил его поручение. Не уследил за Евстратовым – он оставил нам знаки, и мы нашли вас. Даю тебе пять секунд и стреляю.
Гуня громко всхлипнул и пробормотал:
– Парень должен… убить себя…
Я похолодел до кончиков пальцев.
– Где убить? На шоу?
Темный кивнул, рыдая:
– Сет привел его… он хочет сам убить себя, из-за любви… но это ненадежно. Убьет палач.
– Палач – Темный?
– Нет… человек…
– Ритуальное убийство, – одними губами сказал мне Квинт.
Я лихорадочно размышлял. Для чего нужно на дурацком шоу убивать живого человека? В присутствии десятков тысяч людей?
– Массовая деморализация, – пробормотал я.
– Как зовут парня? Где его держат?
– Я не знаю, честно, – хлюпал Гуня, – я давно здесь… пожалуйста… я не хочу умирать.
Больше мы от него ничего не добились.