Картина с драконом стояла на прежнем месте – пыльная и все еще никем не тронутая. Ее единственный обитатель по-прежнему лежал у дальней стены, завернувшись в крылья, как в одеяло. Казалось, в нем ничего не изменилось за два прошедших дня – те же тусклые блики на чешуе, те же устало опущенные веки. Вот только багровая лужа возле ноздрей заметно расширилась. Да краски на холсте потускнели.
До боли прикусив губу, я подошла вплотную и, поколебавшись, положила ладонь на картину. Она оказалась шершавой и прохладной на ощупь. И уже совсем не походила на тот полный жизни холст, от одного взгляда на который замирало сердце.
– Ну вот, я пришла. Что дальше?
У нарисованного дракона едва заметно дрогнули губы. А потом края картины внезапно раздвинулись, на меня снова пахнуло сырым подземельем, а до слуха донесся мерный звук падающих капель. Кап-кап… кап-кап… как отзвуки размеренных ударов большого сердца, от каждого сокращения которого по влажным стенам пробегала едва заметная дрожь.
Я замерла, как лань перед прыжком, готовая во весь голос заорать спасительное «домой!» при первых же признаках опасности. Но забившийся в угол дракон не шевелился. Только тяжелое веко чуть приподнял и взглянул на меня сквозь мутную пленку.
«Ты все-таки здесь…»
Я озадаченно моргнула, но веко так же медленно опустилось, а усталый шепот в моей голове затих, так и не закончив фразу. Я немного постояла, ожидая, что будет дальше. Ничего так и не дождалась. Наконец все-таки рискнула подойти ближе, убедилась, что мне не показалось – мой крылатый кошмар действительно выглядит ужасно, и внезапно поняла:
– Ты умираешь…
«Да».
– И умираешь уже давно.
«Я ждал тебя. Но сил больше не осталось».
– Почему? – нахмурилась я, рискнув приблизиться к истощенному дракону еще на шажок.
Серебристое крыло неожиданно опустилось, и вот тогда я увидела, почему он так плох – на драконе был застегнут железный ошейник. А от него к стене шла толстенная цепь. Так что зря я переживала – чудовищный зверь все равно бы до меня не дотянулся. Даже если бы захотел.
«Цепь – лишь следствие допущенной однажды глупости, – устало вздохнул дракон, не открывая глаз. – Как и твой страх. Я слишком поздно это понял».
– Я больше не боюсь, – хмуро откликнулась я, рассматривая ошейник с безопасного расстояния. – Я вообще бояться не люблю. Что ты хочешь?
«Помоги…»
– Да? – оправданно засомневалась я, покосившись на цепь. – А вдруг ты потом опомнишься и все-таки сожрешь, как намеревался? У меня, знаешь ли, большие планы на жизнь: семья, учеба, уроки недоделанные…
«Я не причиню тебе вреда, – измученно выдохнул дракон, на мгновение приоткрыв один глаз. – Да мне и не дано загасить твое Пламя. Но если не веришь…»
– Сам говорил, что убьешь, – напомнила я, на всякий случай держась поодаль. – И вообще, ты непоследовательный: то кричал, то пугал и угрожал, то молил… Определись сперва, что тебе нужно, ладно? А там и поговорим.
Он только вздохнул. А затем неловко перевалился на бок и, вытянув шею, отвел голову в сторону. Так далеко, что передо мной оказалась лишь могучая грудина, закованная в естественную броню, от которой даже издали веяло несокрушимостью.
Пока я раздумывала, что к чему, по чешуе пробежала болезненная судорога. Раздался громкий треск, мерзкий чавкающий звук, тут же сменившийся звуком рвущейся плоти. Мгновением позже в ямке над верхней частью грудины дракона образовалась ярко-красная щель, откуда пахнуло неистовым жаром… А еще через миг меня буквально оглушил мерный и ровный рокот, в котором отчетливо проступало мощное: тук-тук… тук-тук…
Ой, ты ж господи… Выходит, не врут легенды?
Я остолбенела, во все глаза уставившись на размеренно сокращающийся комок живой плоти.
«Сними, – обессиленно прошептал дракон, отодвигая крыло еще дальше и словно приглашая взглянуть на собственное сердце. – Ты же видишь – я полностью открыт».
– Д-да уж… Всего один удар, и у тебя не останется шансов.
«Вот именно. Поэтому помоги… или добей. Я все равно долго не протяну».
Я отвела наконец глаза.
– Ладно, попробую что-нибудь сделать. Но учти – я в первый раз. И если оплошаю…
Он промолчал, покорно ожидая моего решения. И не шелохнулся, даже когда я, кряхтя, взобралась по толстой лапе и уже с плеча недовольно буркнула:
– Ты холодный! Даже через куртку пробирает!
«Прости. Я держусь, но это не всегда помогает».
– В каком смысле? – не поняла я, попутно изучая крепление на ошейнике. Несложное вроде. У нас в деревнях собак на такие сажают. Механизм простой, даже ребенок открыть сможет. Только и делов, что одну петельку с крючка снять, а дальше ошейник сам слезет.
«Чтобы жить, мне нужны силы, – кротко пояснил дракон. – Свои давно закончились, поэтому я тяну твои».
– Что?!
Моя рука тревожно замерла на петельке.
«Тебе холодно, потому что я забираю твои силы, – тяжело уронил он, даже не думая увиливать или приукрашать правду. – Сперва помногу, поэтому ты и испугалась. Но я учел прошлые ошибки и сейчас беру совсем чуть-чуть. Когда мои резервы восстановятся, ты перестанешь мерзнуть. Но это долгий процесс. И его очень трудно контролировать. Поэтому будь осторожней и, пожалуйста, не прикасайся к коже».
– Это как, интересно? – внезапно разозлилась я, восседая на чужом загривке, как на шипастом заборе. – Взлететь, что ли? Крылышками помахать, как у тебя? Так спешу сообщить – не обзавелась еще. Не отрастила, знаешь ли. Тьфу!
Тугая петля наконец соскочила с круто загнутого крючка, замок оглушительно щелкнул и раскрылся неопрятным стальным цветком, продемонстрировав моему сердитому взору натертую до глубоких ран драконью шкуру. А следом за ошейником с драконьей холки со звоном слетели и цепи. Вместе со мной, едва успевшей соскользнуть вниз и отпрыгнуть, чтобы не зашибло.
Но если я полагала, что на этом все и закончится, а крылатый пленник радостно воспарит под самый потолок, то меня ждало жестокое разочарование. Потому что дракон, оказавшись на свободе, просто бессильно обмяк, перестав, кажется, даже дышать. Зияющая обширной раной грудь скрылась за безвольно упавшим крылом, да и мерное биение сердца на какое-то время оборвалось. Причем так резко, что наступившая тишина показалась мне оглушительной.
– Эй, ты чего? – забеспокоилась я, когда из натертых ошейником ран щедро выступила кровь. – Помирать, что ли, собрался? Э-эй! Не смей! Я еще не все спросила!
Тяжелое крыло легонько дрогнуло и медленно, словно бы нехотя укрыло неподвижного дракона серебристым покрывалом.
«Мое имя… – Он проурчал какой-то нечленораздельный набор шипящих и рычащих согласных, среди которых явно выделялись «р», «х» и «ш», а потом со вздохом добавил: – Можно просто Рэн. Но сейчас тебе пора, Хейли. Если ты останешься, когда я усну, то можешь погибнуть. А я обещал тебе не вредить».
– Даже так? – неприятно удивилась я. – Ладно. Принимается за «спасибо». Счастливо оставаться, Рэн.
Из-под крыла появились широкие ноздри с застывшими кровяными дорожками на чешуе, а затем и крупный зеленый глаз с вертикальным зрачком. Дракон внимательно взглянул на меня, при этом узкая полоска зрачка растеклась широкой кляксой на всю радужку, затем снова собралась в щелку. После чего наконец виновато спряталась за кожаным веком.
«Прости. Я очень тебе благодарен. Но если ты не уйдешь, моей выдержки может не хватить. Тебе известно, что такое голод?»
Я только махнула рукой и отвернулась. Такого разочарования мне уже давно не доводилось испытывать.
«А чувство, когда ты висишь над пропастью, держась лишь на одной воле, видишь протянутую руку и при этом сознаешь, что любым неосторожным движением можешь утянуть спасителя за собой?»
– Все-все, поняла! – сдалась я и попятилась от сонного ящера. – Больше на рожон не лезу! Домой!
«Я буду ждать тебя, Хейли, – тихо пророкотал дракон, когда вокруг меня задрожали и начали стремительно расплываться стены мрачного подземелья. – Как ждал все двадцать шесть лет со дня твоего рождения…»
Я охнула и, не удержав равновесие, все-таки свалилась на злополучные табуретки. Укололась, конечно, ударилась, порвала перчатку на левой руке. Хотела было засыпать проклятого дракона стремительно набегающими вопросами, но спрашивать оказалось не у кого – нарисованный зверь безмятежно спал, сунув морду под крыло. А рядом с ним, посверкивая стальными краями, лежал расстегнутый ошейник и неопрятной грудой валялась тяжелая цепь, при виде которой я зябко передернула плечами и, недолго поразмыслив, все-таки решила не рисковать.
Следующим утром я впервые проснулась сама, без понуканий. И с приятным удивлением обнаружила, что чувствую себя гораздо лучше, чем накануне. Надо же, всего одна ночь без сновидений, а какой результат…
Шустро умывшись и собравшись, я даже завтрак проглотила с аппетитом. Более того, не наелась впервые за несколько дней. И приятно удивилась во второй раз, когда, мимолетно подумав о добавке, тут же получила в свое распоряжение второй поднос. С горячей, еще дымящейся кашей, большим куском свежего хлеба и внушительной кружкой парного молока, приведшего меня в полный восторг.
В класс я на этот раз явилась первой и уже с порога обратила внимание на некоторые детали. В частности, на недавно вымытый пол. На витающий в воздухе аромат свежей хвои. Неровно расставленные в три одинаковых ряда парты числом в целых девять штук, притом что учеников было всего пятеро. На два узких зарешеченных окна, при беглом взгляде на которые удавалось рассмотреть лишь громаду соседнего корпуса и медленно кружащиеся в воздухе снежинки. Семь асимметрично повешенных полок по правую руку от входа, где цвело и пахло зеленое изобилие… Уделив им всего несколько секунд своего резко обострившегося внимания, я неожиданно поняла, что в горшках ютилось целых двадцать семь видов разнообразных растений. Причем ни одного из них я прежде не видела, а разницу уловила лишь по строению листьев и форме бутонов.
Озадачившись сделанными открытиями, я в некоторой растерянности поправила неровно стоящий столик, чтобы он образовал идеальную прямую с остальным рядом, и села, чувствуя себя так, будто зашла сюда в первый раз.
Все в этом классе казалось знакомым и незнакомым одновременно. Я все это раньше видела, но почему-то не замечала мелочей. Вот и сейчас вдруг обнаружила, что из всех парт моя была самая новая. Та, что стояла между мной и столиком лорда Риера, напротив, выглядела потертой, а на ее столешнице, в углу, куда особо не смотрят, чья-то дерзкая рука нацарапала слово «дурак», правда позабыв указать, к кому именно это относится. На спинке стула Тиссы какой-то шутник нарисовал чернилами веселую рожицу. А рядом с преподавательским столом нашелся не только стул, но и приземистый шкафчик с закрытыми на ключ стеклянными дверцами, и, оказывается, даже укрытый листьями какого-то пышного растения сундук…
Когда за спиной послышался легкий хлопок, я все в той же растерянности оглянулась и с каким-то новым чувством уставилась на подходящего паренька. Матиас шел к своему месту размашистым шагом, двигаясь между партами, как лось среди хрупких кустов. Куртка на его груди была небрежно распахнута, на лацканах осталось от завтрака несколько хлебных крошек, небрежно приглаженные волосы топорщились в разные стороны, а хитро прищуренные карие глаза смотрели на мир с вызовом.
Появившаяся мгновением позже Тисса выглядела, напротив, неловкой и затюканной. Теплый костюм явно был для нее непривычен, она без конца теребила меховой воротник и пыталась одернуть куртку, а походка девочки смотрелась столь неуверенной, что я подумала: бедняжка, возможно, ни разу в жизни не носила ничего тяжелее сандалий.
Риер и последний мальчик – кажется, его звали Иридан – появились из ТУСа с небольшим опозданием. Они вышли друг за другом, едва не столкнувшись и явно этому не обрадовавшись. Причем, если темноволосый паренек из неизвестного мне мира еще что-то дожевывал на ходу, попутно пытаясь застегнуться, то юный лорд, как всегда, выглядел безупречно. Брюки наглажены, куртка вычищена, сапоги блестят так, что смотреть больно. А на породистом лице снова выражение надменной скуки и тщательно скрываемое презрение к простолюдинам.
– Доброе утро, арре, – будто почувствовав, что все собрались, вынырнул из ТУСа господин Дабош и, не дав нам времени даже поприветствовать друг друга, тут же указал молодым людям на парты. – Занимайте свои места, мы начинаем.
Кстати, я только теперь заметила, что мы, не сговариваясь, сели так, чтобы оказаться на максимально возможном удалении друг от друга. Я и Риер – на двух крайних стульях в последнем ряду, рыжеволосая кроха с Дирана – на втором ряду точно по центру, а оставшиеся мальчишки – зеркально повторяя наши с Риером попытки отдалиться. Только на первом ряду, словно им не хотелось иметь с нами ничего общего.
Еще одна странность заключалась в том, что мастер Дабош начал урок сразу, вместо того, чтобы сперва по обыкновению зажечь светильники. В зимнее время светает поздно, поэтому в классе царил полумрак, но учителя это, кажется, не смущало. Вот только если слушать в темноте было можно, то когда в ход пошли иллюзии с изображением Веера, дело стало совсем плохо. Я, потерпев несколько минут, в конце концов не сдержалась и позволила себе маленькую вольность – мысленно заставила загореться пару крохотных светильников у себя над головой.
Мастер Дабош никак не отреагировал на эту дерзость, а вот мальчишки обернулись. И, обменявшись быстрыми взглядами, последовали моему примеру, сумев осветить класс на весьма приличном уровне.
Учитель на это едва заметно улыбнулся и одобрительно кивнул, из чего я заключила, что эта провокация была продумана заранее, а наше обучение, по-видимому, будет не только постоянным, но и всеобъемлющим.
Другая странность приключилась ближе к концу занятия, когда мастер Дабош соизволил поинтересоваться прошлым материалом и как бы между делом спросил, почему жители мира Грож никогда не выходят на поверхность.
Я, занятая в тот момент анализом собственных ощущений, сперва растерялась, но все же нашла в себе силы сосредоточиться и сумела припомнить несколько ключевых моментов его рассказа. В частности то, что из-за слишком высокой активности местного светила жизнь на поверхности этого мира оказалась невозможной – в полдень там вода в котелке закипала за пару минут. Поэтому местные жители построили свои города под землей. Причем их столица Ирредобоор вошла в список десяти чудес Веера. И вот этот-то факт я очень хорошо запомнила.
Но, по мере того, как я заставляла себя вспоминать дальше, детали всплывали в голове все легче. Я словно заново пережила учебный день, во второй раз прослушав ту самую лекцию. И это было настолько необычно, что, даже ответив на вопрос, я еще долго пыталась сообразить, каким образом это сделала.
После урока, пребывая в глубокой задумчивости, я вернулась в комнату и, перекусив, тут же отправилась на крышу – забрать у одного дракона недочитанную книгу, а потом навестить второго. Нарисованного. Чтобы спросить у него то, что не успела вчера.
«Ты выглядишь гораздо лучше», – заметил Рэн, едва я нырнула в картину.
– Ты тоже, – хмыкнула я, удовлетворенно его оглядев. Серебристый ящер заметно оживился, чешуя на его боках снова стала поблескивать, раны на груди и на шее закрылись, из-под носа исчезла засохшая кровь, да и встряхнулся он при моем появлении очень даже бодро. Встать, правда, не рискнул – для него потолок оказался слишком низким, – зато вытянулся всем телом, повернул ко мне громадную морду и, положив ее на передние лапы, испытующе посмотрел в глаза.
«Не боишься?»
Я медленно покачала головой. Беспокойство, конечно, еще было, но какое-то вялое. А вот страх действительно ушел. И дракон это почувствовал.
«Хорошо. – Его губы растянулись в некоем подобии улыбки. – Вопросы задавать будешь?»
– Сколько угодно, – улыбнулась я в ответ и, ощутив легкий сквознячок, зябко поежилась. – Опять из меня силы тянешь?
«Это неизбежно. Но я рад, что ты быстро восстанавливаешься».
– Сколько тебе требуется времени, чтобы поправиться?
«Зависит от тебя, – дернул плечом Рэн, и от этого излишне резкого движения со стены позади него сорвалось несколько мелких камушков. – Как будешь меня подпитывать, так и взлечу».
– А ты умеешь? – задала я самый дурацкий вопрос в мире.
Рэн негромко хмыкнул.
«Когда-то умел».
– А теперь?
«Теперь я – призрак, заключенный в темницу собственного разума. Плохо быть зависимым от постороннего предмета… – Он тяжело вздохнул. – Но на ближайшую вечность ничего иного мне, увы, не светит».
Я озадаченно помолчала, а потом осторожно спросила:
– Так ты не настоящий дракон, что ли?
«Настоящий. Был. А сейчас – просто дух, привязанный к этой треклятой картине».
– А кто тебя к ней привязал?
У дракона недобро блеснули глаза.
«Тот, кто вызвал. Только он напрасно старался – драконы никому не подчиняются. Даже если они призрачные».
Я снова поежилась.
– И давно ты тут… э-э-э… сидишь?
«Это долгая история. Не думаю, что ты захочешь потратить все свои вопросы на нее».
– Разве у меня мало времени? – насторожилась я, исподволь рассматривая неяркие блики на серебристой чешуе.
Дракон шумно выдохнул.
«Где-то с полчаса».
– Хорошо, – сразу поверила я. – Не буду тебя искушать. Но мне все равно нужно выяснить, откуда ты узнал мое имя. И почему я так долго видела тебя во снах?
«Дракон всегда чувствует, когда рождается его Пламя. А ты – мое Пламя, Хейли. Поэтому я тебя и позвал».
– Прости, я что-то плохо сегодня соображаю…
«Рождение Пламени – как яркий росчерк в вечернем небе, – печально улыбнулся Рэн, подтягивая крылья ближе. – Как озарение. Вспышка. Однажды ты вдруг просыпаешься и видишь перед собой Цель. Новый путь. С нами такое бывает лишь раз в жизни, Хейли. Но я сразу почувствовал, что в Веере появилось что-то родное. Ровно двадцать шесть лет и семьдесят четыре дня назад. И с тех пор искал, надеясь, что ты услышишь и все-таки придешь».
Я осторожно отступила назад, с беспокойством бросая косые взгляды на громадного ящера.
– Дай уточню: ты сейчас говоришь о Всадниках? Хочешь сказать, что я и ты… и что все эти сказки – правда?
Рэн громко фыркнул.
«Еще не хватало! Нет у меня никакого Всадника. И не будет!»
– Но тогда как же… – окончательно растерялась я. – Прости. Я совсем запуталась.
Дракон укоризненно вздохнул, а потом приподнялся и, как вчера, с треском раскрыл чешую на груди, показав краешек своего могучего сердца. Из раны, как и тогда, дохнуло невыносимым жаром, у меня даже кожу на лице стянуло, а в ушах снова гулко застучало: тук-тук… тук-тук…
«Пламя живет здесь, – тихо сказал Рэн, когда я не выдержала и отвернулась – вид живого, ровно сокращающегося сердца был жутковатым. – И здесь…»
Кончик серебристого хвоста взметнулся в воздух и, изогнувшись гибкой змеей, ощутимо толкнул меня в грудь.
«Одно и то же Пламя. Одна и та же сила. Поэтому я узнал, когда ты родилась. Поэтому ты с рождения видела меня во снах. И поэтому же смогла меня услышать».
Я еще беспокойнее покосилась на зияющую рану в груди дракона и пробормотала:
– Сперва я не слышала – только видела и не знала, что и подумать. Боялась, с ума схожу. Но поначалу было терпимо. А здесь… Я поэтому стала слышать твой голос? Но как ты мог знать, что меня забросит именно сюда?
«Я не знал, – усмехнулся дракон, и его сердце забилось чаще. – Но я дал тебе подсказку. Звездная тропа – упрямая вещь и редко открывается туда, куда надо. Но если в момент открытия о чем-то долго и напряженно думать…»
Я метнула на него недовольный взгляд.
– Ты хорошо постарался, чтобы я о тебе не забыла!
«Извини, – тут же утихло сердце. – Я почти утратил надежду».
– Закрой ее, ладно? – попросила я, нервно покосившись на рану. – Мне не по себе. И я все равно не понимаю, почему ты считаешь, что часть этого Пламени – моя.
«Я могу с тобой говорить – этого достаточно. Я слышу твои мысли, чувствую твою растерянность. Ты – такая же часть меня, как лапа или, к примеру, хвост».
– Почему это сразу хвост?
«Хорошо. Не хвост, так крылья. Так тебе больше нравится? – с едва уловимой насмешкой спросил дракон. – У нас есть легенда о том, что Творец, когда создавал мир, из всех существ первым вылепил из звездной пыли именно дракона. И вдохнул в него частичку своей души, которую мы называем Пламенем. Он дал этому дракону все – силу, чтобы без устали рассекать воздух, скорость, чтобы ничто не смогло его догнать, упорство, чтобы он смог бороться с ветрами, и мудрость, чтобы огибать скалы, которые могли вырасти на его пути. И не было могущественнее на свете создания, чем первый сотворенный дракон. Все было ему подвластно. И однажды дракон спросил у своего создателя: «Зачем ты сделал меня совершенным? К чему мне стремиться, если все вершины давно покорены?» И тогда Творец вынул из дракона Пламя, а затем разбил его на две части. Одну вернул обратно, а другую забросил далеко-далеко. И сказал: «Теперь у тебя есть смысл. Найдешь его – снова станешь цельным». С тех пор драконы бродят по Вееру в поисках кусочка потерянного Пламени. Ждут, когда в одном из миров загорится частичка души Творца. Подходящая именно для него. Единственная. Та, ради которой каждый из нас пойдет на все».
Я кашлянула и, качнувшись на носках, скептически оглядела здоровенного ящера.
– Что-то все равно сомнительно… Да и зачем тебе такая мелкая частичка? Что ты со мной делать будешь?
Рэн снова опустил голову на лапы и, неотрывно глядя мне в глаза, шепнул:
«Не знаю. Легенда, к сожалению, здесь не помощник».
– Надеюсь, свое Пламя ты не станешь когтями выковыривать? – с подозрением осведомилась я. – Учти, у меня все маленькое, хрупкое, и кости на груди, как у тебя, не расходятся!
«Я в курсе. Люди слабы»…
– Тогда в чем смысл? – Я наморщила нос, одновременно оглядываясь в поисках местечка, где присесть. Но подземелье было пустым, как заброшенный погреб – ни спину прислонить, ни ногам отдохнуть.
Дракон неопределенно повел плечом.
«Я же сказал – не знаю. Придется разбираться в процессе. Зато я уверен, что только твое Пламя сможет меня исцелить. Вернее, сила, которую оно дает, – единственная, что для меня подходит».
Я негромко присвистнула.
– А вот это уже ближе к делу. В это я, пожалуй, могу поверить. Интересно, другие тоже так могут?
«Другие – кто?»
– Всадники.
«Дались тебе эти Всадники», – с досадой заметил Рэн, раздраженно дернув крылом.
– Да нам про них уже все уши прожужжали! – возмутилась я. – Столько всего наговорили, что я даже была готова поверить, что ты и есть мой дракон! А я, стало быть, твой единственный Всадник.
«Чушь, – спокойно отозвался Рэн на мою прочувствованную речь. – В тебе просто живет частичка моего Пламени, с помощью которого я надеюсь снова стать цельным».
Я только руками развела.
– Одни пытаются убедить меня в предназначении Всадников и даже берутся обучить этому сложному искусству, а дракон утверждает, что Всадники – это чушь. Кому верить? Может, смысла в моем пребывании тут вообще нет?
«Смысл как раз есть, – возразил ящер. – Ты нашла меня – это раз. Ты учишься пользоваться своим разумом на качественно ином уровне – это два. Ты уже можешь гораздо больше, чем раньше – неужели сама не замечаешь?»
Я задумчиво ковырнула носком пол.
– Ну, вообще-то…
«Сегодня твои мысли выстроены гораздо четче, – сообщил Рэн. – Ты больше замечаешь, реже сбиваешься, стала уделять внимание деталям…»
– Откуда ты знаешь?
«Вчера я позволил себе немного структурировать твое мышление».
– Что?!
Дракон с укором посмотрел на мое вытянувшееся лицо.
«Хейли, несколько дней назад твой разум был похож на большую кастрюлю с супом. А месяц назад эта кастрюля еще и кипела. Думаешь, было легко тебя читать и разбираться в мыслях, которые густо намешаны в твоей голове?»
Я вздрогнула и… промолчала. Насчет собранности и дисциплины дракон, хоть убей, совершенно прав.
«Когда ты была маленькой, я не мог читать тебя совсем, – неожиданно признался Рэн. – Дети и без того не отличаются организованностью, а человеческие дети – это сущий кошмар. Когда ты научилась облекать свои мысли в слова, я, конечно, мог попробовать, но ты находилась слишком далеко, а мои силы и в то время были далеко не бесконечны. Поэтому мне оставалось лишь наблюдать издалека, время от времени напоминая о себе. И ждать, когда ты повзрослеешь достаточно, чтобы создать свою первую тропу».