— Когда я отключился, — продолжил Майлз, — этот самый Жнец вколол мне какой-то гадости, из-за чего мое сердцебиение стало редким, как и дыхание, поэтому со стороны трудно было понять, что я жив, да и эта кровь повсюду. — Он снова тяжело вздохнул. — Он всего мне не объяснял, но, как я понял, Жнец подкупил несколько человек из полиции, скорой и морга, а может, там просто работали его люди. Одним из них был и патологоанатом, который составил ложные документы о моем вскрытии, отчеты там и все такое, я в этом не разбираюсь. В общем, меня он отвез на одну из своих баз, где рассказал о своих планах по… изменению мира. Вначале я ужаснулся, я сказал, что лучше умру, чем перейду на его сторону и позволю ему сотворить такое, назвал его психом, но со временем он меня переубедил. Он объяснил, почему мир должен быть изменен, привел доводы, что иного выхода нет, что только так мы… Я не могу тебе сейчас всего рассказать.
Майлз потупил взгляд и облизнул пересохшие губы, но у Джона и в мыслях не было предложить ему воды или виски. Хоть человек в шляпе и сказал ему, что некоторые из Охотников переметнулись на другую сторону, он и представить не мог, что одним из них может оказаться добряк Торсон. И это после того, как этот Жнец вырезал больше десятка таких же, как и он, Охотников, и почти стольких же серьезно ранил.
— Зачем ты пришел? — жестко спросил Джон, отчего Майлз даже вздрогнул.
— В ту ночь, когда ты… сразился со Жнецом, он хотел сделать с тобой то же, что и со мной: вырубить и увезти. Это… это я предложил ему твою кандидатуру. Я знаю, что ты не считаешь меня таким уж другом, но я, несмотря на прошлое, не могу думать о тебе по-другому. Я надеялся, мы вместе… изменим мир к лучшему.
— Ты лишь подтвердил мои опасения, что тебе как следует промыли мозги, но так и не ответил на вопрос.
Майлз замялся, поджав губы, словно хотел оспорить слова Джона о промывке мозгов, но все же не стал, вместо этого ответив на вопрос:
— После той ночи, когда ему помешали исполнить намеченное, Жнец решил, что ты не подходишь. Да ты его еще и ранил, — заметил он таким тоном, словно обрадовался, что Джон, в отличие от него самого, оказался способен на это. — В общем, этой ночью он планировал тебя прикончить, пока ты еще не совсем оправился от ран. Но я был кардинально против, ты бы видел, как я взбесился, — хмыкнул он. — Я еле уговорил его дать мне шанс поговорить с тобой и все объяснить.
— Ты не сказал мне ничего нового, — заговорил Джон после долгой паузы, — кроме того, что тот человек не просто сумасшедший, но может свести с ума и других. Мне плевать, что он стремится изменить мир, но если ради этого он готов убить всех, кто с ним не согласен, я никогда не пойду за таким человеком. И я буду лишь презирать тех, кто пошел у него на поводу и смотрит сквозь пальцы на то, как этот человек жестоко убивает их вчерашних друзей. Ты считал меня своим другом, отныне же можешь наречь меня своим врагом.
Тяжело вздохнув, Майлз поднялся из кресла, став похожим на огромного медведя, который вот-вот накинется на свою жертву. Подняв пистолет к глазам, он осмотрел его, словно впервые увидев, а потом засунул в карман, точно простую игрушку.
— Мрачный Жнец сказал, что если я не смогу тебя уговорить, то должен убить. Ох, и вставит же он мне, когда я скажу ему, что не смог этого сделать. Но в следующий раз, когда мы встретимся, если ты будешь моим врагом, я буду твоим. Кстати, я решил сменить имя, как ты и хотел, называй меня теперь Бальдером.
Он повернулся и тяжелой поступью пошел к двери.
— Почему?
Майлз остановился и оглянулся:
— Это обратная психология, — сказал он. — Мы уничтожали Теней, чтобы спасти мир, а что, если мир нужно спасать иначе, действуя наоборот?
— Это по-другому называется.
Майлз Торсон пожал плечами и открыл дверь, но снова замер, словно о чем-то задумался, потом сказал:
— Почти через месяц Рождество. Шумный праздник.
Когда за Майлзом аккуратно закрылась дверь, Джон просидел на диване еще минут десять, после чего переоделся в ночную форму и отправился в бар. За все это время ни он, ни Мефисто не проронили ни слова.
* * *
Бертон сидел дома в ожидании звонка. По старой дружбе ему все же согласились сделать анализы быстро и тихо и связаться через несколько дней. Он весь извелся в ожидании и уже было сам вознамерилсяпозвонить в лабораторию, когда раздался телефонный звонок. Бертон был практически одет, поэтому лишь накинул сверху куртку и отправился к автостоянке недалеко от дома, сел в свой старенький «Форд Скупидия» и поехал к лаборатории. На самом деле до нее было не так уж и далеко, однако этот день выдался довольно прохладным, чтобы идти пешком, ожидали даже выпадения снега, хотя пару дней назад светило солнце и погода казалась чуть ли не весенней.
Доктор Алим встретил Бертона у себя в кабинете, а не в лаборатории, где проводил бо́льшую часть времени, изучая улики, присланные ему полицией; по крайней мере, так было, когда частный детектив еще являлся копом. Его кабинет был уставлен фотографиями многочисленной семьи и различными безделушками, хотя во всем остальном он мало чем отличался от самой лаборатории. На краях стола лежали целые кипы бумаг, которые, несмотря на виданный хаос, имели свой порядок, понятный лишь самому Алиму.
Доктор встал, когда к нему зашел Бертон, чтобы пожать тому руку, после чего жестом пригласил его сесть на довольно неудобный жесткий стул с прямой спинкой, хотя сам он сидел в дорогом на вид кресле с вращающимся седалищем. Бертон подумал, что доктор Алим не часто принимает гостей у себя в лаборатории, в том числе и личном кабинете.
— Доктор Алим, — начал Бертон, — спасибо, что сделали все так быстро. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Погоди благодарить, — добродушно отмахнулся он, — я еще ничего не сказал.
— Конечно-кончено.
— Так, с чего бы начать. Ладно, насчет ножа и пули. Ты оказался прав и они действительно сделаны из одного металла, хотя, если быть точным, это сплавы, которые незначительно отличаются.
— Сплавы?
Бертон так с самого начала и подумал, хотя в металлах он мало разбирался, а потому сходу не мог сказать точно.
— Амбисидиан. Слыхал о таком?
— Где-то когда-то, но если честно, не представляю, что это за сплав. Он используется при изготовлении оружия?
Алим усмехнулся:
— Только если в коллекционных целях. Понимаешь ли, амбисидиан — это сплав золота и серебра, плюс небольшое количество какого-нибудь другого металла, а то и не одного, чтобы сплав стал крепче и мог приобрести необходимые в той или иной мере качества. Собственно говоря, амбисидиан довольно бесполезный сплав, в том смысле, что его можно заменить на другой, характеристики которого будут выше, а цена в разы ниже.
Бертон задумался, пытаясь переосмыслить новые данные. «Так те люди в черном не просто сражаются друг с другом, а используют при этом дорогущий сплав, когда его можно заменить на что-то более серьезное и дешевое? Бессмыслица какая-то. А может, такое оружие использует только Джон? Но зачем? На выпендрежника он не похож». Леброн спросил, зачем кому-то использовать оружие из этого сплава.
— Зачем? — переспросил Алим и покачал головой. — Если честно, совсем не представляю. Даже если учесть, что нож сувенирный, хотя на таковой он не похож, чтобы сделать из сплава золота и серебра настоящую пулю, да еще и использовать ее по назначению, нужно быть либо сумасшедшим, либо мухой в кедах. Если честно, никогда не видел оружия из этого сплава. Не знаю, Бертон, во что ты там ввязался, будучи этим своим частным детективом, но советую отказаться от этого дела, а то ненароком в следующий раз такую пулю придется вынимать уже у тебя из головы.
«Если бы только ты знал, — подумал Бертон. — Несколько дней назад меня мечом из такого металла чуть напополам не разрезали».
— Я понял, — отозвался он. — Об остальном, думаю, я могу прочитать в интернете.
— Да, там есть интересные статьи об этом.
Бертон надеялся, что они более информативны, чем сообщения о людях в черном.
— А что насчет крови на ноже? Вы изучили ее?
Доктор Алим как-то сразу нахмурился, но потом морщины на его смуглом лице разгладились и он сказал:
— Изучил. И эта кровь еще странней, чем оружие из амбисидиана.
— Почему?
— Видишь ли, она принадлежит человеку, который болен довольно редкой болезнью. Называется она болезнью Гюнтера, или эритропоэтической порфирией.
— Честно говоря… — начал Бертон, покачав головой.
— Если коротко, это кожная болезнь, из-за которой человек не может находиться на солнце, а иначе его кожа начинает, если можно так выразиться, разрушаться. Очень страшная болезнь. И эта кровь принадлежит как раз такому человеку. Судя по следам, нож вошел довольно глубоко, но трудно представить, кому понадобилось воткнуть в человека, больного порфирией, нож. По правде сказать, это впервые за более чем двадцать лет моей работы в этой лаборатории, когда дело настолько необычное. Я так понимаю, ты мне не раскроешь детали своего расследования? — неуверенно заулыбался доктор Алим.
— На самом деле, я и сам мало чего понимаю, — ответил Бертон, — а после разговора с вами все только усложнилось.
Он замолчал, а вместе с ним молчал и доктор Алим. Леброн буквально через минуту спохватился:
— Ой, извините, я опять ушел в себя, обо всем позабыв. У вас есть что-нибудь еще для меня?
Доктор Алим задумался:
— Ну, кровь в базе данных полиции не числится, пуля тоже выпущена из неизвестного оружия, так что… — развел руками Алим.
— Да-да, вы и так сделали больше, чем я рассчитывал. Не обижайтесь, но я, если честно, думал, что вы меня либо вообще не станете слушать, либо расскажете все шефу.
— На самом деле, — снова нахмурился доктор Алим, — я сначала так и хотел, но потом подумал, что тебе и так досталось. Не знаю, чтобы я делал, если бы меня уволили. Из-за комендантского часа преступлений стало меньше, так что и мы тут в лаборатории редко трудимся в поте лица, а деньги все равно получаем те же, да и пенсия приближается. Хочу последние годы провести так же спокойно, а если бы я сообщил капитану, то кто знает, во что бы это вылилось. Лучше сидеть и стараться никуда не лезть, чего и тебе советую. На твоем месте, я бы сменил профессию на что-нибудь менее опасное и более интересное, ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди.
— Спасибо, доктор Алим, я запомню.
Вытащив из сейфа пакет для улик с ножом и пулей, Алим отдал их Бертону, сказав, что позвонит, если что-нибудь еще станет известно, после чего они тепло попрощались, хотя доктор так и не сказал, чтобы тот заходил, если что.
Бертон шел домой, как обычно задумавшись о чем-то своем, и только когда под куртку пролез холод близкой зимы, он вспомнил, что приехал на машине. Шлепнув себя по лбу, он развернулся и быстрым шагом направился обратно, коря себя за забывчивость.
Пока он ходил туда-сюда, мысли даже и не думали прекращать прокрадываться к нему в голову: «Зачем ему понадобилось таскать с собой меч и нож из сплава дорогих золота и серебра? И пули. Пистолет у него тоже из этого амбисидиана? И тот человек без лица… А что, если мне не показалось, а у него и правда не было лица из-за болезни? Судя по движениям, на больного он не был похож. Опять куча вопросов», но с каждым новым Бертон все больше жаждал найти ответы. Даже когда он был копом, таких странных дел ему в руки не попадалось. Может, в этом и дело?
На улице все еще было довольно светло, хотя солнце уже скрывалось за большинством высоток, возведенных после Катастрофы по технологиям, которые должны были защитить их от новых землетрясений. Бертон очень надеялся, что деньги были потрачены зазря.
Он шел по подземной парковке, в которой, казалось, было еще холоднее, и каждый шаг понижал температуру как минимум на градус. Он уже шел по ярусу, на котором оставил автомобиль, когда впереди ему послышался какой-то шум.
Вдруг одна из лампочек за ним с резким хлопком лопнула, наполнив полупустую парковку множеством эхо. Бертон подпрыгнул так резво, что из холода его тут же бросило в жар, но затем мороз вернулся, накинувшись на него с еще бо́льшим остервенением. Выдохнув, он пошел дальше. Подумаешь, лампочка лопнула.
Бах. Еще одна лампочка разлетелась на калейдоскоп стекол и искр.
— Кто здесь? — громко спросил Леброн. Страх заставляет людей вести себя глупее, чем они есть, задавая соответствующие вопросы.
На всякий случай Бертон вытащил из кобуры пистолет и переложил в карман куртки. Третья лопнувшая за спиной лампочка заставила его снять оружие с предохранителя. Он ускорил шаг, больше не чувствуя сковывающего холода, который теперь как будто рассеялся от жара тела, нагнанного бешено бьющимся сердцем. Бертон не боялся темноты, но тьма позади него словно ожила и преследовала его.
Когда лопнула очередное светило, частный детектив остановился, но не потому, что успокоился или решил сдаться, а потому, что лопнуло оно впереди, как раз над «Фордом Скупидия», осыпав автомобиль осколками. Пистолет оказался в руках Бертона быстрее, чем сердце успело сделать еще один быстрый удар.
— Кто здесь? — снова спросили он, однако вопрос теперь звучал не так глупо, — кто-то здесь и в самом деле был. — Стреляю без предупреждения в воздух!
Сзади послышались шаги. Бертон так резко развернулся, что чуть не упал. В десяти метрах от него стоял человек. Его лицо заливала бледность, а глаза как будто налились кровью. Несмотря на холод, он был в легких штанах и тонкой кофте на голое тело.
— Кто ты?
Вместо ответа у человека в руке, до этого заведенной за спину, появилось оружие, похожее на тесак, и он устремился к Бертону, медленно, но маниакально уверенно.
— У меня пистолет, — выкрикнул детектив очевидную вещь, держа странного парня на мушке, но у того даже мускул на лиц не дрогнул, словно это застывшая от холода маска. Когда он замахнулся, Бертон выстрелил.
Парень упал лицом вниз, выронив тесак, но не успел Леброн даже подойти ближе, чтобы удостовериться в его смерти, как новые шаги послышались сзади, сопровождаемые взрывом очередной лампочки. Теперь над Бертоном горело всего три источника не очень яркого света, расстояние между которыми было метров десять. Он снова резко обернулся, направив оружие на источник шума, и увидел еще одного человека, который мало чем отличался от первого, не считая абсолютно лысой головы.
— Что вам надо? — выкрикнул Леброн, надеясь, что хоть со вторым ему удастся договориться, пока тут не стало на еще одного трупа больше.
Второй упал даже раньше, чем успел поднять над головой острый клинок, хотя упал он на спину. Продолжая наставлять на него оружие, Бертон стал обходить его по широкой дуге, чтобы поскорее добраться до машины, и тут он краем глаза кое-что уловил. Точнее, ничего не уловил, хотя должен был. Тело первого человек с тесаком исчезло, как и сам тесак. На том месте осталась лишь маленькая красная лужица крови.
Волоски на затылке затрепетали, а тьма вне тусклых лампочек стала густой, словно смола, из-за которой зрение начало подводить. Бертону, казалось, что он окружен, что вот-вот из тени выпрыгнет один из людей с острым клинком в руках и покромсает его на мелкие кусочки.
Вдруг тело перед ним зашевелилось. Человек медленно встал, продолжая сжимать в руке широкий тесак, а в груди у него слегка кровоточила дырка от пули, совсем небольшая, но достаточная, чтобы убить. Леброн выстрелил вновь, но на этот раз человек просто отшатнулся, словно его всего лишь толкнули в грудь. Бертон услышал сзади новые шаги, и, развернувшись боком, все еще направляя на лысого человека пистолет, разглядел во тьме силуэт. Он не мог сказать, был ли это тот, которого он подстрелил первым, или же это уже третий.
Сделав еще два выстрела во второго, лысого, Бертон быстро залез на одну из немногих стоящих на стоянке машин, запрыгнув на крышу. Из темноты вышел первый, и теперь перед ним стояло два человека с тесаками, лица которых казались бесстрастными, словно у мертвых кукол. Конечно, куклы, будучи оными, не могут быть мертвыми, но эти «люди» казались именно такими.
Они начала медленно обходить машину с двух сторон. Бертон выпустил всю оставшуюся обойму, чтобы остановить хотя бы одного, но все, чего добился, смог отстрелить ему руку, повисшую бесполезной плетью, однако во второй он все еще сжимал тесак.
Когда первый из бледных людей замахнулся, чтобы ударить клинком по ногам Бертона, он перепрыгнул на капот машины, но не удержал равновесия и упал на спину, разбив лобовое стекло, и тут же почувствовал острую боль в районе груди. Незащищенное острие амбисидианового ножа, лежавшего во внутреннем кармане куртки, больно вонзилось в плоть. Бертон вскрикнул и сразу же скатился на холодный бетон с капота машины, который мгновеньем позже обзавелся, помимо вмятины, двумя резаными следами от тесаков.
Не видя выхода, детектив достал пакет для улик с окровавленным ножом в нем.
— Боже, надеюсь, эта болезнь Гюнтера не передается через кровь, — вслух подумал Бертон, разрывая пакет. Кончено, так улики использовать нельзя, но он очередной раз напомнил себе, что давно уже не коп.
До выхода с парковки на лестницу было не так уж далеко, но Леброн боялся, что в темноте его могут поджидать другие убийцы, тем более, что ярус, на котором он находился, располагалась на несколько этажей ниже поверхности, из-за чего пришлось бы выбираться по лестнице, на которой света также могло не оказаться, а пространство крайне ограничено, и потому он остановился у самой границы, куда доставал тусклый свет одной из ламп. Единственным разумным выходом было проскочить мимо медленных людей с тесаками, забраться в машину и дать по газам, но она стояла в темноте, а эти неубиваемые монстры могли лишь притворяться медленными и нерасторопными, дожидаясь ошибки жертвы.
Бертон никогда особо не любил ножи, особенно если ими кто-то пытался его пырнуть, так что его умения обращаться с ними ограничивались нарезанием хлеба и колбасы для бутербродов, но когда эти люди подняли свои тесаки, Леброн пригнулся и отпрыгнул вбок от того, что стоял справа, стараясь полоснуть его как можно сильнее по ноге. Он не рассчитывал на какой-либо эффект — если их пули не берут, то куда там ножу? — но ошибся.
Человек взревел, хватаясь за пораненную ногу и выронив тесак. Второй же, взглянув на раненного приятеля, вдруг оскалился, согнав с лица маску бесстрастия, и зарычал, словно разъяренный медведь. Бертон понял, что разворошил осиное гнездо.
Резко вскочив, он бросился куда глаза глядят, и за ним тут же помчался человек с тесаком, как раз тот, чья левая рука висела плетью, причем на сей раз он не являл собой тихохода, а решил показать все, на что способен, будучи явно быстрее и нагоняя жертву. Бертон не сразу сообразил, что бежит обратно к тому автомобилю, на котором недавно пытался отстреливаться. Подбежав как можно ближе и чувствуя на затылке дыхание преследователя, он внезапно изменил направление и помчался вдоль машины; сзади послышался звук ударяющегося тела человека с тесаком, который не успел среагировать, о машину и звук разбивающегося бокового стекла. Вся погоня сопровождалась криками преследователя и невнятным тихим бормотанием преследуемого. Бертон даже сам не осознавал, бубнит ли он молитвы или строит трехэтажные маты, а может, сразу все; он лишь желал выжить.
Он остановился, тяжело дыша, с другой стороны. Человек с тесаком пытался до него дотянутся, но высота автомобиля не позволяла ему этого, а с одной рукой, в которой зажат тесак, это оказалось практически невозможно, и он лишь бездумно долбил по крыше холодным и острым оружием, злобно рыча. Когда он пытался обойти машину кругом, Бертон двигался в том же направлении, чтобы между ними всегда оставалась непреодолимая преграда. Второй человек уже встал, но из-за ранения не мог нормально двигаться, но все равно медленно приближался к машине, не желая оставаться безучастным.
— Черт! — выругался Бертон вслух. — Да кто вы такие?!
Ответа, естественно, не последовало.
Сейчас он мог думать лишь о том, что нож в его руке куда действенней пистолета, но проблема была в том, что он не желал приближаться к этим людям, даже не будь в их руках тесаков. Он решил рискнуть.
Кружась вокруг машины, Бертон выбрал момент, чтобы оказаться с той стороны, где было ближе до его собственного автомобиля, и когда жуткий человек снова ударил по крыше, отчего его тесак на миг застрял в железе, Леброн рванул так резко, что его бросило вперед. Пытаясь удержать равновесие, он начал делать широкие шаги и махать руками, как если бы впервые пытался научиться ходить, но все же не удержался и рухнул на землю, разбив нос в кровь. Нож отлетел на пару метров.
Повернувшись набок, детектив увидел несущегося на него человека, хотя его взор больше был прикован к широкому тесаку у него в руке. Подскочив на месте, Бертон прыгнул за ножом и успел схватить его прежде, чем клинок противника обрушился сверху. Он неловко подставил свой нож, зажатый в левой руке, который на фоне тесака казался бесполезной пилочкой для ногтей, но все же кое-как защитился от удара. Запястье пронзила острая боль. Человек с тесаком, то ли спотыкнувшись, то ли заранее решив так сделать, навалился на частного детектива сверху всей своей массой. Клинки со звоном разъехались, и Бертон почувствовал, как острый и широкий клинок глубоко впивается ему в плечо, едва защищенное тонкой курточкой и свитером.
Он уже попрощался с жизнью, как вдруг осознал, что человек на нем не шевелится. Навалившись целой рукой, он со скрежетом сбросил с себя тело на спину и увидел, что в груди у того торчит нож из амбисидиана, вонзившийся по самую рукоять. Бертон даже не успел вздохнут от облегчения, как на него навалилась боль. «Запястье на левой руке, похоже, сломано, а рука вот-вот отвалится, как отрубленный сук». Не успел он сделать второй вздох, как услышал шарканье. Подняв голову, он увидел, что второй человек с тесаком буквально в нескольких шагах от него.
Поднявшись с максимально возможно скоростью, Бертон поспешил к своему автомобилю, по пути с трудом вынув нож из груди убитого, надеясь, что тот не очнется. Вначале ему так и показалось, что тот до сих пор жив, но открытые глаза неподвижно смотрели в пустоту.
Частный детектив сам не знал, как добрался до машины, достал чудом не выпавшие из кармана ключи и забрался в автомобиль. Свист от шин набирающей скорости машины разнесся на всю парковку. Бертон мчался прямо на идущего на него человека с тесаком, но тот отпрыгнул в последнюю секунду, однако край автомобиля все же задел его, отбрасывая в сторону. Не сбавляя скорости, Леброн переехал тело лежащего. И в эту же секунду включился освещающий всю парковку свет дополнительных светильников, означающий, что через полчаса наступит комендантский час.
— Очень вовремя! — проревел Бертон, щуря глаза от резкого свечения. На этот раз он был уверен, что матерится. Мат не только выражал его чувства, но и, как ему казалось, притуплял боль. Он решил не строить из себя героя-мученика, а направился прямиком в больницу, предварительно спрятав опустевший пистолет и окровавленный нож в бардачке, чтобы не возникало ненужных вопросов, если кто-то проверит его одежды. А еще он думал о том, отправлять ли нож, сызнова омытый кровью, на повторную экспертизу, но все же решил, что лучше не злоупотреблять дружелюбием доктора Алима. «И если я так скоро притащу ему тот же нож с уже другой, свежей кровью, он точно сдаст меня, не боясь рискнуть работой и будущей пенсией».
— Твою мать, да что это вообще было?! — крикнул он в пустоту. Запястье пульсировало так, что он уже был готов его лишиться, кровь из-под разрезанной куртки стекала на сиденье, а из носа — окрашивала грудь. Бертон чувствовал, что еще немного, и он потеряет сознание. Но вот в поле зрения показалось здание больницы.
В баре было светло, но, наконец, кроме амбре алкоголя, в воздухе витала терпкая нотка душка́ человеческого пота, впервые за последние несколько дней. Постоянные клиенты, Охотники, начали постепенно возвращаться к размеренной жизни тех, кем они являлись, — борцами с Тенями. Но помимо запаха пота, в воздухе висело более выраженное зловоние беспокойства и даже страха; каждый боялся повторения недавних кровавых событий, но организация «Тенелов» больше не могла позволить себе ничегонеделанье; Тени постепенно начали возвращаться на городские улицы.
Когда в бар вошел Джон, взгляды тут же устремились на него, словно все опасались, что сюда мог зайти одержимый, но увидев знакомого Охотника, люди вернулись к поглощению алкоголя и тихим разговорам. Джону очень захотелось двинуть какую-нибудь пламенную и воодушевляющую речь, чтобы всех взбодрить и напомнить, кто они есть, напомнить о долге, но он сдержался, есть дела и поважнее.
Открыв дверцу барной стойки у стены, Джон знаком позвал за собой Бобби и прошел в небольшую комнату.
— Я тоже рад тебя видеть, — сказал Бобби, зайдя вслед через секунду.
— Прости, просто тут такое случилось, что я решил не тратить зря время.
— Что случилось? — послышался голос у двери. В проеме стояла Машери.
— Машери? Я хотел поговорить с Бобби наедине.
— Не тупая, разобралась. Это ведь касается Майлза и всей этой кутерьмы, да? Я по твоим глазам поняла, Синигами.
Джон тяжело вздохнул. Почти все Охотники имели прозвища, многие из которых придумали себе сами, но Джон являлся одним из тех, кого прозвали остальные. Синигами — Бог смерти в японском фольклоре. Так как он носил за спиной именно японский меч и был мастером лишать жизни, это прозвище подходило ему идеально, однако сам он его почему-то не любил, о чем всем постоянно напоминало его кислое выражение лица, когда кто-то его так называл. Но всем на это плевать.
А еще Джон поморщился потому, что понял, что Машери сегодня не та девушка, которую все считали ранимой и вообще размазней, а другая, грубая и неотесанная, словно ломанный кирпич. Мало кому нравилась эта ее вторая личность.
— Уверена, что хочешь все знать?
— Конечно! Я трахалась с Тором не из-за его большого члена. Хотя, кончено, и поэтому тоже.
Джон снова удивился Машери. Второй личности Майлз нравился тоже? Значит и Майлзу нравилась вторая личность? Да, плохо я его знал.
Он решил начать издалека:
— Бобби, что ты знаешь о том, что стало с телом Майлза?
— С телом Майлза? — удивился Бобби. — Ну, всех убитых Охотников кремируют.
Считается, что Тень неспособна вселиться в уже мертвое тело, но почти каждый год информация о них пополняется, и то, что раньше считалось необоснованной теорией, нынче может по максимуму использоваться в борьбе с исконным врагом.
— Тебе кто-нибудь отчитывался из «Тенелова»? — спросил Джон.
— Отчитывался? — усмехнулся Бобби. — А зачем мне отчитываться? Такие вещи меня не касаются, и меня никто в них не посвящает.
— Слушай, — нетерпеливо вмешалась Машери, — давай говори, зачем пришел, задрал уже тянуть кота за лямки.
Бобби глубоко вдохнул и медленно выдохнул, но все же промолчал.
— Короче, буквально минут двадцать назад у меня дома сидел Майлз. Живой и здоровый.
Бобби ошеломленно открыл рот. Даже Машери не нашла, что сказать. Не дождавшись иной реакции, Джон продолжил:
— Он сказал, что его смерть была подставой.
Он пересказал весь разговор, что состоялся у него с Майлзом. За все это время ни Бобби, ни Машери не проронили ни слова, хотя девушка иногда и хотела что-то сказать, но не находя подходящих слов, с клацаньем зубов закрывала рот.
— Так ты считаешь, что его комментарий по поводу Рождества был не просто так? — спросил Бобби, когда Джон закончил.
— Он сказал, что будет шумно. Зачем ему это говорить, если это не подсказка? Тем более ты знаешь, что на Рождество…
— Комендантский час отменяется, — закончил за него Бобби. — Этой ночью на улице будет настоящее столпотворение.
— И что это, нахрен, значит? — вежливо поинтересовалась Машери.
— Мне надо позвонить, — сказал Бобби, помолчав минуту. — Вы идите в зал, там за стойкой моя помощница, она нальет вам, что пожелаете. — С этими словами он развернулся и пошел вглубь комнаты, туда, где у него находился погреб.
— Не иначе как за бластером поперся, — усмехнулась Машери и вышла за дверь. Джон двинулся следом.