Я ухожу все дальше. Может, я теряю связь с реальностью, может, зеленая пыль разъедает мне мозг и я спускаюсь по спирали в такие глубины, где меня никто никогда не найдет. Успокаивающая мысль. Здесь внизу по-настоящему хорошо, а кроме того, мне не придется иметь дело с сестрами и Койл. Пусть Джо сам с ними разбирается. Но с другой стороны, это значит, что я никогда больше не увижу Джо, Тека, Казаха и остальных и не смогу обсудить свои впечатления с Диджеем, единственным космодесантником, на которого чай действует так же сильно, как и на меня.
Я вообще не вкуриваю, что происходит.
Но все отлично.
Я исследую грудную клетку гигантского гомункула под названием «штольня». Через пару часов я осознаю, что ухожу все глубже.
Воздух теплеет, становится насыщенным, влажным, наэлектризованным. Я снова чую живую, пульсирующую планету. Стены покрыты испариной. Я ползу на четвереньках и время от времени ощупываю выемки на стенах, пытаясь соотнести шум в моей голове с тем, где я икто я — ответы на эти вопросы все менее и менее очевидны.
Впереди слышны какие-то звуки. Здесь, на глубине, в самом сердце штольни, запросто можно наткнуться на кобольдов, но мысль о них меня совсем не пугает, хотя должна бы.
Кобольды такие клевые.
Инстинкт самосохранения опять подает голос: нельзя сдаваться на милость крепкого чая, надо взять себя в руки, подумать о чем-то отвлеченном.
Прочитал недавно в журнале интересную статью про кошатниц.
Они, между прочим, и близко не похожи на Женщину-кошку, хотя слова и созвучные. Забавно получается.
Нет в этом ничего забавного, придурок! Соберись!
Кошатница — вовсе не соблазнительная девица в маске с милыми ушками, а женщина, которая держит дома кучу котов. В статье говорилось, что большинство из этих дамочек заражены содержащимися в кошачьем дерьме паразитами — токси-чем-то-там. Эти паразитырассчитаны на крыс — подавляют у них чувство страха, а самое главное — заставляют балдеть от запаха кошачьей мочи. И когда кошатницы подхватывают эту заразу, они перестают чистить лотки, тащат в дом все больше котов и млеют от аромата их какашек.
ВППОЗ.
Наверное, это зеленый порошок влечет нас с Диджеем в глубину шахты, туда, где стоит непроглядная тьма. Заставляет искать какую-то таинственную вещь. Черт, надеюсь, у меня не возникнет непреодолимого желания копать? Чтобы сохранить свою человеческую сущность, я напеваю разные попсовые мелодии, но каким-то образом сбиваюсь на композицию Грига «В пещере горного короля». «Там-там-там-там-там-та-та, там-та-та, там-та-та…» Наконец привязчивый мотив отпускает меня. Ноги гудят от усталости, нос забит пылью, я то и дело чихаю.
Я словно вижу сон наяву — не то чтобы неприятный, но при других обстоятельствах я счел бы его сущим кошмаром. Занятно выходит. Все страннее и страннее.
Ох и крепкий же чаек.
Я плаваю в мутной воде, и надо мной нависают перевернутые ледяные холмы, сине-зеленые и белые, украшенные гирляндами светящихся цветов. С холмов стекают вниз струйки соленой воды, холодные и блестящие. Не знаю, на кого похож я сам, наверное, на краба или трилобита, или на червя с колючками, но явно не на человека. Людям в таких условиях не выжить.
Морская вода на вкус противная — слишком много минералов, то ли дело светящиеся цветы — и еда, и ориентир во тьме, и когда я встречаюсь на дне океанской впадины с себе подобными — у нас у всех интересная и довольно приятная внешность (панцири, сочленения и причудливые выемки — уродство непередаваемое, плюс колыхающиеся на волнах конечности и прочее дерьмо, которое я даже описать не берусь, а вдобавок на каждом из нас восседает тощий паукообразный паразит с множеством глаз — он мой лучший друг и защитник, предупреждает меня об опасности, и я очень люблю его…)
Мы довольно большого размера — четыре или пять метров в длину, и когда мы собираемся вместе, то с гордостью и восторгом взираем на прекрасный плод наших трудов — величественную колонну, устремляющуюся с морского дна вверх, к перевернутому куполу из темного льда.
Под нами твердое ядро из камня и металла, сердце нашего мира, обогреваемое радиацией изнутри и приливными трениями снаружи, а ледяной потолок надежно защищает нас от внешнего мира, позволяя неспешно расти и развиваться на протяжении миллиарда лет.
Бог мой, какая же толщина у этого льда?
Сотня километров.
И только в последнее тысячелетие мы смогли прорыть ход наружу и оглядеться. Мы словно вылупились из огромного замерзшего яйца, источника нашего невежества и нашей погибели, и мы уже догадываемся, что нас ждет…
Падение метеорита.
Мы узнаем о грядущей беде по изменениям в приливе и отливе. Привычный нам устойчивый и мерный ритм нарушается, и вместе с ним рушится наш мир…
Мы выбиты из своей среды обитания, вокруг становится все холоднее, и мы медленно вымираем, но все же не сидим сложа руки: строим, зашифровываем, консервируем, пытаемся сберечь.
Готовимся.
Стены башни сложены из крошечных кристалликов, которые выделяют вещество, похожее на слизь — переливающуюся, густую, элегантную слизь, внутри которой извиваются прозрачные трубки. Соединяющиеся, распадающиеся, образующие причудливые каскады.
Колонна работает.
И колонна готова.
Грядет страшное, но мы встречаем катаклизм во всеоружии.
Эта вторая жизнь, этот навеянный зеленой пылью морок затягивает меня целиком, и я едва осознаю, что столкнулся с кем-то в темноте. Ощупью включаю фонарик на шлеме. Его тусклый оранжевый луч почти не дает света, но мне все же удается кое-как разглядеть стоящую напротив фигуру.
Ни клешней, ни панциря — высокая и худощавая. Это женщина. Из глубин моей человеческой памяти всплывает ее имя — Тил. Сокращенное от Тилулла.
В ее широко раскрытых глазах читается спокойствие. Она ничуть не удивлена встретить меня здесь. По щекам у Тил размазана зеленая пыль, как и у Диджея. Не последовать ли и мне их примеру? Хуже точно не станет.
Тил глядит мне через плечо.
Я оборачиваюсь. За моей спиной стоят Джо, Диджей, Тек, Берингер и Бродски. Они все время шли за мной по пятам. Наверное, я принял их за гигантских крабов.
Сказать, что я ошеломлен — ничего не сказать.
— Не хотел мешать тебе, Винни, — Джо говорит со мной как с ребенком. — Ты так уверенно шел по этим зарубкам на стенах. И привел нас куда надо.
— Точно, — восхищенно соглашается Диджей.
Тил окидывает их беглым взглядом и снова переключает внимание на меня.
— Идем со мной, — говорит она, — увидеть ее долж’н — п’ка не исчезла.
— Как ты ускользнула от форов? — спрашиваю я.
Тил молча качает головой.
— Многие из них мертвы, — продолжаю я.
— Знаю. Средь них и н’реченный мой. Но он не чу’ст’вал ее. Не пр’никся другой жизнью. Я не х’тела в мужья его — с ним древнюю истину не п’знаешь…
Как ни затуманен мой мозг, я все равно поражаюсь: еще одна версия ее истории? Какой из них я должен верить?
— Другую жизнь?
Тил берет меня за руку.
Боже! Ее прикосновение проходит по моему телу как электрический разряд. Тил наклоняется к моему уху и шепчет:
— Ты был там, чу’ст’вал ее, ведь правда?
— Да. Наверное.
Краем глаза я замечаю Джо, но остальные исчезли из поля зрения.
Откуда-то издалека доносится команда Джо:
— Давай вперед. Мы пойдем следом.
Может, пойдут, а может, и нет.
Тил держится рядом со мной. Вместе мы вступаем в Церковь — самый большой зал штольни. Связки лампочек-звезд подсвечивают внешнюю стену пещеры, так что можно разглядеть одну из сторон гигантского уходящего на сотни метров вверх цилиндра. Кто-то водрузил девять или десять широких световых панелей на штативы и подсоединил их через кабель к генератору. Тил по очереди включает рубильники, и теперь я могу разглядеть цепочку галерей, высеченных в металлических стенах и простирающихся от пола до потолка.
Вавилонская башня, вывернутая наизнанку.
Наиболее поразительную деталь зала я замечаю последней, словно я видел ее миллионы раз и уже перестал воспринимать как диковину. Что, разумеется, не может быть правдой.
Посередине пещеры стоит сверкающая кристальная башня — не такая огромная, как помнится мне по моим «чайным» снам, но все равно очень большая. Покрытая трещинами колонна поддерживается каменными распорками и свисающими сетями из переплетенных друг с другом прозрачных труб, похожих на те, из которых состоят кобольды, только толще.
Главные элементы конструктора.
Эта башня — центр и средоточие всех ведущихся в штольне работ. Алмазная колонна, сверкающий небоскреб, стремящийся вырваться из каменного гнета, стряхнуть с себя ненавистную оболочку из лавы и металла.
Все связано. Я начинаю видеть общую картину.
Эта колонна, как и та, о которой я грезил в своих «чайных» снах, выделяет студенистое вещество. Блестящая слизь стекает с одного уровня на другой, капает с распорок и лужами разливается возле основания башни, там, где лениво копошатся и образуют новые соединения наполовину готовые кобольды.
Большинство кобольдов просто ползают туда-сюда, но некоторые целенаправленно карабкаются по распоркам вверх, медленно и мучительно, пытаются образовать кольцо вокруг колонны и вдохнуть жизнь в окружающие ее галереи, заполнить пустоты в сердце — или в разуме — штольни. Сделать кристальную башню такой, какой она была в древности, скрытая подо льдом.
Зеленая пыль устилает все вокруг, даже озеро из слизи покрыто зеленой пеной. Может быть, пыль появилась как раз из слизи.
На какой-то безумный миг меня захлестывает паника. Моя паранойя, моя искалеченная войной психика — удел любого космодесантника — будто обрушивает на меня шквал из острых ножей, и в голове пульсирует одна-единственная мысль: антаги нас отравили. А может, командование подсыпало нам что-то в космолин, и какой-то неведомый новый враг (может статься, мы сами) проник в штольню и создал пятую колонну — в буквальном смысле слова! — грозную и разрушительную. И если эта злая сила приведет свой план в исполнение, то всему, за что мы боремся, настанет конец.
Глупости.
Я запутался во взаимоисключающих теориях, в противоречивой информации. Я падаю на колени, прикрываю глаза ладонью от слепящего света и всматриваюсь в высь пещеры, пытаясь вновь ощутить другую жизнь.
Жизнь, наполненную некогда величием и смыслом, но утраченную теперь.
— Т’кая древняя, — говорит Тил, опускаясь на колени рядом со мной. — Спутник упал на Марс и на к’ски распался, давно очень. Это один из осколков был. Алжирцы и форы тут руду доб’вали, но не знали нич’го пон’чалу. Потом форы Церковь н’шли, но хобо на волю вырвался, и сбежали они. А у старых кристаллов было времени и воды достаточно, чтобы слуги их форму обрели. Чтобы проб’дились.
— Кобольды, — киваю я.
— Форы из штольни ушли, а слуги все к’пали да искали.
— Отсюда красные и синие пометки на карте.
— Верно. Все залы старые были пылью усып’ны, и отец вдыхал ее. И со временем другой жизнью пр’никся и обо всем дог’дался.
— И рассказал тебе?
— В том нужды не б’ло. Он первое пок’ление был, вдыхал пыль з’леную, как и ост’льные, но жизнь древнего спутника лишь см’тно видел. А потом форы его жену первую в пустыню пр’гнали, и он в З’леный лагерь ушел — какие б ни были, а все лучше форов. А после я род’лась, и то, что он лишь слабо ощущал, в моих генах проросло… и окрепло.
Но молва шла, и пр’дателей во всех лагерях н’мало было. Вот п’чему форы в Зеленый лагерь явились и торговать меня х’тели. К тому времени их доктора сказали, если у просветленных мужчины и женщины ребенок родится, третьим поколением станет, вырастет и б’льшую историю з’кончит.
У де Грута т’ко сыновья были… и он сказ’вал, что вину свою з’гладить хочет, и меня торговал… Хотел разгадать штольню, р’ботать в ней, использовать ее… Думал, т’гда он власть над Землей и над иными с дальних звезд заполучит… Но штольня защищаться умеет…
Провода от заложенной сестрами взрывчатки опоясывают зал по периметру, обвиваются вокруг колонны, свисают с распорок и труб. Десятки зарядов отработанной материи, готовых сработать одновременно и спровоцировать чудовищный выплеск энергии. Зрелище обещает быть незабываемым.
Так вот что лежало в рюкзаках у сестер, когда они приехали сюда с пленными форами. А те, сами того не ведая, привели команду Койл прямо к цели.
Все подстроено.
— А капитан Койл? — спрашиваю я.
Джо и Диджей стоят чуть позади и слушают. Мое внимание приковано к Тил, но я не забываю об их присутствии.
— Форы их остановить х’тели. Т’гда ваши женщины стрелять стали и многих убили.
Сестры получили спецзадание, и мы не должны были знать об их миссии. Койл не собиралась оставлять нас в живых.
Тил идет вперед по каменным мосткам, которые образуют что-то вроде лабиринта над сверкающим озером слизи, где барахтаются полусформированные кобольды, а на дне — так помнится мне по моим грезам — растут красные и синие светящиеся цветы, служившие нам едой и путеводителем.
Древний спутник пытается возродиться.
Пытается вспомнить.
Провода от взрывчатки тянутся по мосткам к задней стороне колонны. Там тоже все заминировано. Стоит лишь нажать на кнопку — голова и плечи великана тут же обрушатся вниз и погребут под собой пещеру вместе со всеми шахтами.
Зачем разрушать это место, кладезь сырья и ресурсов?
— Зачем уничтожать знание? — спрашивает Джо.
Внезапно я понимаю: знание таит в себе угрозу, перевешивающую любые богатства.
— И что еще нелепее — зачем убивать нас?
Краем глаза я замечаю расплывчатую фигуру Диджея.
— Мы отведали крепкого чая, а это не входило в их планы, — говорит он.
— Кто-то не хочет, чтоб у вас знание б’ло, — подтверждает Тил.
— Кто именно? — недоумевает Джо.
Диджей идет по мосткам вперед, но Тил просит его вернуться и показывает на темный блестящий выступ в нижней части колонны. Не камень, но и не металл. Мы не видели этот материал раньше, зато наслышаны про него. Выступ усеян острыми шипами: серебристо-черные, полупрозрачные, густые, как трава, зловещие и прекрасные одновременно.
И эти шипы растут.
— Они п’стоять за себя умеют, — уверенно заявляет Тил, но по ее глазам я вижу: она понятия не имеет, что представляют из себя шипы, знает только, что они опасны.
Тил загораживает нам проход, но Диджей уже далеко впереди, рассматривает зловещие колючки.
— Черт возьми! Черт возьми! — кричит он. — Это надо видеть!
Несмотря на протесты Тил, мы с Джо осторожно пробираемся по мосткам, тщательно обходя все острые выступы. Шипы растут, с тихим перезвоном пронзают воздух и студенистую массу озера. Проткнутые ими кобольды тоже чернеют и затвердевают.
— Похоже на кремний, — замечает Джо.
Нам угрожает смертельная опасность, а он выглядит заинтригованным. Весьма странно. Может, зеленая пыль проникла и в его мысли. Может, крепкий чай действует на нас всех.
Мы становимся первым поколением.
И тут из-за уступа доносится чей-то слабый и тонкий голосок, точно маленькая девочка зовет на помощь.
Еще несколько шагов.
Перед нами капитан Даниэлла Койл. Очевидно, она устанавливала детонаторы и взрывчатку возле башни, но поскользнулась и упала прямиком на шипы. Или колючки сами до нее дотянулись…
Койл лежит на каменном полукружии возле колонны, ее рюкзак — рядом. Капитан безуспешно пытается ухватить его за лямки, не дать ему свалиться в клокочущую слизь. Тело Койл ниже пояса — гермоскаф, мышцы, кости, даже пистолет — почернело, стало твердым и блестящим. Кремниевая отрава поднимается вверх по ее туловищу, парализует единственную свободную руку, скрючивает тянущиеся к рюкзаку пальцы. Хотя голова и грудь Койл пока не онемели, дышит она с трудом. В глазах сестры застыл страх. Не похоже, что ей больно, но она едва шевелит губами.
— Помогите, — шепчет Койл, — освободите меня.
Рюкзак тоже постепенно темнеет. Одному богу известно, что случится, когда кремниевая чернота доберется до взрывчатки.
Диджей опускается на колени и хочет положить руку на плечо Койл, но шипы пробиваются сквозь ткань ее гермоскафа и угрожающе целятся в руку Диджея. Тогда он отдергивает ладонь и яростно качает головой. Матерь божья, да он плачет!
— Ничего не поделать, капитан, — говорит Диджей, тихо и благоговейно, словно читая молитву.
Так и есть. В эту минуту он — воин, молящийся за своего смертельно раненого товарища.
Никогда бы не подумал, что Диджей способен на такое, но он утешает и баюкает Койл, провожает ее за неведомую черту так, как мы с Джо никогда не смогли бы — глупо, нелепо, повинуясь какому-то дурацкому и вместе с тем божественному наитию.
— Это не в наших силах, — говорит Диджей, глядя ей в глаза.
Койл пристально всматривается в его лицо, словно новорожденный, разглядывающий таинственную фигуру отца. Это последнее человеческое лицо, которое ей суждено увидеть.
— Ты очень храбрая, капитан Койл. Прости, что не могу пойти с тобой. Не сейчас. Но скоро. Нам всем недолго осталось. Не борись, не надо, иди туда. Иди к ним. Передай им, что мы о них помним.
И в самом конце, тихо и ласково:
— Semper fi.
Возле места, где шип проткнул Койл, в темной глубине зарождаются золотистые огоньки, они расцветают, вспыхивают все ярче, завораживающе красивые и пугающие, точно тысячи светлячков, сияющих в бесконечной ночи.
По Церкви разносится предсмертный крик Койл — пронзительный, жалобный, детский:
— Мама, мамочка! Не надо, я не готова, мама, подожди! Мамочка!
Все космодесантники — дети: до, в преддверии и во время конца.
Губы Койл застывают.
Огоньки движутся вверх, к шее и голове Койл, делая ее похожей на полупрозрачную светящуюся изнутри скульптуру. Слетаются к глазницам, и те вспыхивают зеленоватым огнем. После этого светлячки покидают застывшее тело капитана и возвращаются в усеянный шипами отросток колонны.
Глаза Койл темнеют.
В пещере повисает тишина, прерываемая лишь мягким плеском волн и едва слышным звоном растущих шипов.
Диджей поднимается с колен, испускает дрожащий вздох, проталкивается мимо нас и вытирает глаза. Слезы оставляют на его щеках зеленые полосы. Диджей становится рядом с нами и вытягивает руки по швам, словно примерный ребенок в церкви. Очень древней Церкви.
И тут сверху на пещеру обрушивается страшный удар, словно великан со всей силы топнул ногой.
Колонна вибрирует, подпорки гнутся и трещат. Частички кристаллов откалываются от башни, бьются о верхние галереи, плюхаются в озеро, разлетаются по каменным мосткам.
— Нам тут больше делать нечего, — говорит Джо.
И это действительно так. Мы уходим.
— Оказаться посреди Красной пустыни во время бури, в окружении антагов, да еще в одной пижаме… И все-таки выжить. Охренеть можно, — удивляется Элис.
— Ага, — поддакиваю я, все еще во власти воспоминаний о Койл.
Мы едем в северном направлении, по широким новым мостам, мимо ферм, лесопилок, казино и торговых центров. Все здания построены десятилетия назад, поэтому футуристического в них мало, напротив, они выглядят чертовски обыденно и старомодно.
— Знаешь, я уже готова поверить во что угодно. Например, в то, что вы с Тил поженитесь и наплодите кучу маленьких лобстеров.
— Отвратительно.
— Разве? — Элис испытующе смотрит на меня.
— Так не выйдет.
— Откуда ты знаешь?
— Они мертвы. Погибли миллиарды лет назад… и не могут вернуться вот так запросто.
— Как ты чувствуешь себя сейчас? Тебя все еще посещают видения?
Возможно, этот разговор не принесет пользы ни мне, ни ей. Ума не приложу, почему Элис так со мной носится. Понимает ли она хоть что-то из моих косноязычных объяснений?
— Нет, — отвечаю я, — по крайней мере, не такие, как раньше. Но состояние какое-то странное. Словно я не до конца осознаю, где я и кто я.
— Что такого особенного в третьем поколении? На что они рассчитывали?
— Прозрение. Мудрость. Не знаю наверняка.
— А если кто-то знает, но противится этому плану? Не хочет, чтобы мы расширили поле зрения и поумнели?
Я пристально смотрю на нее.
— Мы едем не к Джо, так?
— Именно к нему, — настаивает Элис.
— Но мы движемся в сторону Канады. Будь добра, останови тачку и дай мне выйти, — мой голос звучит холодно и спокойно.
Я ведь знал, чувствовал, подозревал неладное, но не был уверен. Я словно застрял на стыке нескольких миров.
— Джо в Канаде.
— Канада не участвует в войне.
— Резонное замечание.
Водитель, отделенный от нас пластиковой перегородкой, оборачивается — проверяет, все ли в порядке. Держу ли я себя в руках.
Держу — пока. Один бог знает, как мне это удается.
— Что он делает в Канаде?
— Скрывается от неприятностей. Интересная все-таки штука этот космолин. Засыпаешь там… пробуждаешься здесь. Но я даже не представляю, каково это — ощущать себя уродливым членистоногим, в панцире, да еще под слоем льда из расколовшегося спутника. Клево. А что происходит, когда зеленая пыль тебя отпускает? Все исчезает?
Мной все больше овладевает чувство, что я не имею права продолжать рассказ. Я думаю о капитане Койл, о сестрах из ее команды. Только две из них вернулись домой вместе с нами, вместе со мной, хоть и на другом космо-фрейме.
Джо, Диджей, Тек, Казах и Ви-Деф — тоже на другом фрейме.
Мишлен, и Бром, и Акерли, и многие другие…
— Мы будем в Блейне через полчаса, — сообщает Элис. — Канадские власти встретят нас там, если, конечно, они не рассекретили твою личность. Если никто не предупредил американских пограничников. И если ты последуешь за мной. Хочешь, я расскажу тебе, что случится дальше?
— Я уйду из космодесанта?
— Твоя жизнь уже не будет прежней. Но ты и сам это понимаешь, ты же умный парень.
— Капитан Койл и ее особые приказы… Она готова была убить и себя, и нас. Почему?
— До того как стать медработником, я тренировалась вместе со спецназом, — отвечает Элис. — Я хорошо помню Койл, классная была космодесантница, может, лучшая из всех, кто мне встречался. В какой-то момент я была готова поступить как она, выполнить те же приказы… А потом появился Джо и вырвал меня из клешней заблуждений. Фигурально выражаясь. Я, кстати, ничего не имею против клешней, панцирей, моллюсков или с чем ты там себя теперь ассоциируешь.
Она что, играет со мной, эта непредсказуемая женщина, ставшая в один момент грубой и насмешливой? Проверяет меня? Хочет убедиться, что я контролирую собственные мысли?
И что в моей голове есть хоть какие-то мысли?