– Маги? Сколько у них магов? Гильдия участвует в заговоре?
– По моим сведениям – нет. Но маги у них имеются, и количество их достаточно для того, чтобы попортить нам нервы.
– Сколько заговорщиков в крепости?
– По моим сведениям – около пятисот.
– Пятьсот?! И они смогли пройти?! И теперь у них оружие чужеземцев?!
– Да, мой господин. – Уонг низко склонил голову и наклонял ее до тех пор, пока не коснулся лбом ступеньки трона. – Моя вина! Не разглядел заговорщиков у себя под носом!
– Точное количество бойцов у нас?
– Тысяча сто пятьдесят три. И с нами четыре самых сильных мага. Кроме того, три дракона. Было четыре, но один погиб в крепости. Остальные драконы держат оборону дворца, но пять драконов скоро будут здесь. Так что получается две полные четверки. Я бы отозвал всех драконов, господин, зачем они при защите дворца? Да пусть грабят, мы новый построим! Главное – защитить тебя!
– Там библиотека. И там сокровищница, – задумчиво сказал Властитель, постукивая пальцами левой руки по узорчатому золоченому подлокотнику. – Ты прекрасно знаешь, что, если они лишат нас денег, армии платить будет нечем и эти жадные ублюдки разбегутся. Солдат живет от жалованья до жалованья, и если не получает его вовремя – начинается разброд и шатание. Не зря эти твари попытались лишить нас денег – в первую очередь. Не на нас напали, а на дворец! Видимо, рассчитывали, что смогут легко его взять – ведь я увел половину гвардии. Впрочем, зачем это тебе рассказываю? Ты и сам все знаешь.
– Ты не мне рассказываешь, господин. Ты думаешь вслух. Позволишь, я приглашу беглеца? С ним поработали лекари, и теперь он может говорить. Совсем здоров.
Властитель едва заметно кивнул, Уонг встал и, не поворачиваясь спиной к господину (показать зад Властителю – смерть!), попятился к двери. Через минуту перед троном стоял на коленях крупный мосластый мужчина с осунувшимся хмурым лицом. Он смело смотрел в лицо человека на троне и скорее всего не понимал до конца, кто перед ним сидит. Но по большому счету это было не важно.
– Кланяйся Величайшему! – Уонг потянулся к чужеземцу, схватил его за затылок и попытался согнуть голову. Тот лишь сверкнул глазами, что-то сказал сквозь сжатые зубы. Что – непонятно, но по смыслу – выругался. Непокорная скотина!
Уонг потянул из-за пояса кинжал, чтобы ткнуть строптивца в бок (не до смерти, а чтобы знал свое место!), но Властитель остановил:
– Оставь его, Дарс. Я сам с ним поговорю.
Властитель посидел молча секунд двадцать, пристально вглядываясь в незнакомца, легонько кивнул, будто подтверждая мысли, и негромко, приятным, обычным своим голосом спросил:
– Как твое имя, чужеземец?
– Дмитрий Конкин… – после небольшой, почти незаметной паузы ответил чужеземец.
– Я Властитель Империи Арозанг. – Величайший был на удивление любезен, будто знакомился с равным себе правителем другого государства. Впрочем, как ни странно, что-то такое и было на самом деле – в отличие от заключенных их главный надзиратель был свободным человеком, мало того, имеющим полноту власти от своего господина. То есть фактически кем-то вроде посла чужеземцев. – Ты не пояснишь нам, как в твоем замке оказались наши враги, заговорщики, и почему ты бежал от своих подданных? Что у вас произошло?
Конкин кивнул, его жесткое, волевое лицо осунулось и стало еще жестче. Все пронеслось перед глазами, как будто произошло минуту назад…
* * *
– Ох… ох… ох… о-о-о… ты все?
– Ага…
– И я все…
– Ну и хорошо. Хм-м… тебе хорошо было? Я давно тебя хотел спросить… я лучше твоего мужа трахаюсь?
– Вот черт! Вот вы, мужики, все-таки дуболомы! Ну кто спрашивает такое, да еще и в самый интересный момент?! Все смазал… Я уж и забылась, и вот!
Настя скользнула с постели, привычно подставила руку к низу живота, чтобы не запачкать простыни. Подтерлась куском туалетной бумаги, стараясь отрывать поменьше – откуда здесь ее взять? И воды нет… Пришлось обтираться тряпочкой, воду из кружки. И скоро вода совсем испортится – не то что пить, и мыться противно будет!
Конкин лежал расслабленный, наблюдая за перемещениями любовницы. Хороша, чертовка! Тело – как у модели! Ну как вот в обычной деревеньке на далеком севере могло зародиться эдакое чудо?! Каждый раз, когда Конкин занимался с ней сексом, у него было ощущение, что ворует что-то сладкое, запретное, то, что ему никогда в жизни бы не досталось!
Настя была белой, как… сахар! Сквозь едва ли не прозрачную кожу проглядывали тонкие сосуды, и стоило как следует прижать кожу жесткими пальцами, неминуемо оставались подозрительные синяки. Потому когда Конкин пытался своей лапищей помять ее небольшие, упругие груди, ничуть не испорченные кормлением ребенка, Настя отбивалась, фырчала и ругалась – едва не матом.
Впрочем, иногда она ругалась и матом – когда входила в раж. Ей очень нравилось, когда Конкин насаживал ее «по-собачьи», держа за ягодицы, забуриваясь так, что у другой женщины давно бы все вывернулось наизнанку. Несмотря на свою субтильную внешность и тонкую, чувствительную кожу, Настя была довольно крепкой и весьма любвеобильной женщиной, не чуравшейся экспериментов в сексе. Возможно, потому они с Конкиным и сошлись.
Впервые ЭТО произошло у них прямо в его рабочем кабинете, когда он, потеряв разум от чистого запаха ее тела, от глаз, больше подходящих оленихе, а не охраннице особого режимного объекта, сгреб Настю в охапку, бросил на стол, сорвал трусы и вонзился в нее со всей страстью обезумевшего самца, не думающего о последствиях, мечтающего лишь об одном – как можно обильнее излиться в приглянувшуюся ему самку.
Конкин раньше не замечал за собой повадок маньяка, и происшедшее привело его не то чтобы в ужас, но потрясло до глубины души – как так? Почему? Что с ним случилось?
Вероятно, любовь. Это она, проклятая, накатывает на мужчину, будто волна цунами на несчастный японский остров, снося все, что выстроили люди за сотни и тысячи лет. Волне ведь все равно, что гибнут люди, что прежняя жизнь умрет, встретившись с могучим морским приливом. Стихия – что тут поделать? Только проклинать или покориться, зализывая раны, восстанавливая то, что разрушено, или строя из обломков прежней жизни новую, гораздо более интересную, живую, правильную.
Конкин ждал от Насти слез, угроз с обещаниями «уволить», посадить, увещеваний вроде обычных: «У меня муж, ребенок, что вы себе позволяете?! Как вам не стыдно?!» Но ничего такого не было. Она молча взяла со стола Конкина лист чистой бумаги, вытерлась, стирая следы «преступления» (Настя всегда была патологически чистоплотной женщиной), и только когда он растерянно сказал ей: «Прости, я не смог сдержаться!», – неопределенно пожала плечами, натянула трусики, колготки и села на стул, упорно рассматривая пробитый металлическими ножками стула линолеум.
Потом они обсуждали график дежурств – он вызвал ее, чтобы попросить подменить одну из охранниц, срочно вызванную на похороны отца, – и как будто ничего между ними и не было, как будто не он десять минут назад насаживал извивающееся, стонущее от страсти тельце Насти, вдыхая терпкий запах женского тела.
Следующий раз он вызвал ее к себе, уже зная, что произойдет, и когда Настя пришла, шагнул, закрыв дверь за ее спиной на ключ, а потом впился губами в нежный рот, тут же откликнувшийся, будто ждал этого давным-давно.
Конкин знал ее мужа – молодой лейтенант, тихий, незаметный, по словам односельчан, Настя вышла за него замуж не по любви – так, поухаживал, заслал сватов, вот и сладилась ячейка общества. Никаких тебе вулканических страстей, никаких любовных страданий – что-то вроде партнерства между двумя взрослыми, разумными людьми.
Впрочем, лейтенант-то как раз скорее всего ее любил, а вот Настя… ей хотелось сильного мужчину, самца, который заставит ее выть, прося погрузиться в нее как можно глубже, чтобы обращался с ней как с куклой, игрушкой, вытворяя такое, чего мужу она никогда не позволила бы делать.
Не одна она такая на белом свете. Не всем женщинам дано счастье встретить мужчину, который совмещал бы в себе и друга, и любовника, и мужа. Обычно все эти ипостаси существуют отдельно друг от друга, никак и нигде не пересекаясь. На радость изменщику или изменщице.
Их связь продолжалась полгода – до самого того момента, когда каким-то невероятным образом тюрьму перенесло на другую планету. Или в другой мир – что в общем-то все равно.
В прежней жизни они жили каждый сам по себе, встречаясь лишь на работе и отдаваясь друг другу, как два сексуальных маньяка, – у Конкина семья, у Насти тоже. И ломать свою жизнь не собирался никто. В конце концов, ведь не глупые юнцы, а взрослые, можно сказать, состоявшиеся люди. Зачем менять то, что сложилось само собой и всех устраивает? Настя предохранялась, а если и будет от Конкина ребенок – так она замужем и никакого позора не предвидится. Муж только порадуется – он давно просил родить ему второго отпрыска.
Само собой – молва. Что ты ни делай, какие бы толстые стены ни были в стародавней постройки тюрьме – все равно звуки просачиваются, падают в благодарные уши женщин, сотрудниц клубка змей, каковым всегда был и сейчас является женский коллектив любого предприятия. Будь это конструкторское бюро, конфетная фабрика или тюрьма особого режима для осужденных на пожизненный срок. Бабы перешептывались, поглядывая на Конкина и Тимохину, и Настя чувствовала, что добром это все не кончится. Но ничего поделать с собой не могла. И не хотела. Мало ли баб живут с мужем и бегают на сторону? Да почитай – каждая первая! Только дай волю! Только сумей соблазнить! А те, кому не досталось искрометной греховной страсти, пусть шипят вслед – только и остается, если у тебя ноги как у слона, жопа как у коровы, а на морде черти орехи кололи!
По крайней мере, так думала Настя, в очередной раз натягивая трусики в кабинете любовника.
Теперь все изменилось. Теперь они, можно сказать, законные муж и жена – свои-то, земные, остались на «той стороне»!
Отношения в коллективе теперь катастрофически усложнились. Если Насте повезло, у нее теперь есть мужик, то другие бабы, оставшиеся в живых после падения дракона и попытки бунта, начали интриговать, разбирая оставшихся мужчин. Мордобой – это самое малое, что случалось.
Сейчас в лазарете под присмотром врача лежала Анька Карулина, которой Дроздова Ларка распорола кухонным ножом левую грудь, застав ее на «своем» мужике – каптере, не отличающемся особой верностью. Да как тут мужикам быть верными, если нет отбоя от партнерш, мечтающих припасть к твердому мужскому плечу? Женщина инстинктивно ищет себе опору, зная, что в злом, жестоком мире никто, кроме любимого мужчины, не защитит от жизненных ураганов. Вот и бьются за свою судьбу, прибегая к любым средствам, главное – соблазнить, главное – показать, что он без нее не может, что лучше не найдет в целом свете! И будет мужчина – защитник, добытчик. И показывали. И соблазняли.
К чести Конкина надо сказать – он не трахнул ни одну из тех, кто буквально подставлял ему свой не слишком чистый – по причине отсутствия воды – зад. Как сам Дмитрий сказал – никто из них не возбуждает его так, как Настя. И возможно, он и трахнул бы одну-другую для дела, чтобы успокоить женские страсти, но как подумает, что надо пыхтеть с той же Дроздовой или с Симочкиной, вываливающей дыни-груди из форменной рубахи, – у него член сразу на полшестого! Ну не хочет, и все тут! Он, Конкин, должен домогаться женщин, а не они бегать за ним, как течные суки, мечтающие о случке! Вот такой у него характер, и ничего тут уже не поделать! Таким уродился.
Да и красивее всех здешних баб его Настя. Никто не сравнится с ней ни кожей, ни рожей, пусть даже и пытаются изобразить неземную красоту оставшимися в потертых, немодных сумочках тушью, губной помадой и румянами. Дуры, только и скажешь. Хотя… инстинкт заставляет, куда от него денешься? Они всего-то несколько дней в ином мире, а страсти в коллективе кипят, как лава в жерле вулкана. Того и гляди польется наружу…
Любви среди подчиненных Насте связь с начальником, само собой, не добавила – ненавидели ее почти все без исключения бабы. Ну как же, такого мужика отхватила! Начальника! И делиться им не желает! Именно она не желает – если бы не Настя, он бы еще парочку-тройку баб себе в гарем прихватил, без сомнения, мужики – они все такие! Только дай! А эта сука не разрешает! Тварь!
В те дни (совсем недолгие дни!) в тюрьме кипели такие страсти, что хватило бы на несколько любовных романов, если бы кто-то догадался все происходящее записать.
Бам! Бам! Бам!
Настя вздрогнула и быстро прикрыла груди несвежей форменной рубахой. Лифчик она перестала носить – в этой жаре и без него сопреешь, а если напялить еще и эту сбрую… Грудь у нее небольшая, упругая, не то что у Марфиной Светки – седьмого размера. Интересно, как она с такой грудью вообще ходит – ей, как здешнему ездовому динозавру, надо противовес-хвост, иначе свалится. Ужасные сиськи! Тем более что брехня, будто мужики падки на эдакое вымя – мужики любят аккуратненькие маленькие (или не очень маленькие, но аккуратные!) сисечки, вот как у нее, у Насти. Так ей Конкин сказал. Да и муж не раз говорил, что восхищается ее грудью.
Интересно, он догадывался, что Настя ему изменяет? Может, и догадывался. Слухами земля полнится… То-то он в последние дни нет-нет да и зыркнет на нее исподлобья, будто решает – то ли придушить, то ли трахнуть послаще, чтоб на других не смотрела!
А что он мог в постели? Так… подрыгался минут пять, да и спать. А она лежит, в потолок смотрит и вспоминает, как визжала под Конкиным. А потом… потом начинает себя ласкать, пока не кончит. Одна досада, а не семейный секс!
Иногда Насте казалось, что Леша прекрасно все знает, но его это устраивает. Виноватая жена суетится по хозяйству, «замаливая» грехи, да и голова у нее никогда не болит – надо же не только любовника, но и мужа ублажить, по крайней мере, чтобы подозрений не было.
Хотя… может, его даже возбуждала мысль о том, что жена изменяет! Иногда Алексей становился таким… ярым, что только держись! Что, впрочем, ничуть не приближало его к уровню Конкина. Во-первых, размеры не те. Во-вторых… хватит и первого.
В дверь еще раз постучали, и Конкин, уже почти одетый, подошел, повернул ключ и осторожно открыл, держа за спиной пистолет – после попытки бунта он теперь всегда был настороже.
– Кто?
– Это я, Василич. Дмитрий, срочно пошли на стену! Там парламентеры пришли. Говорят – разговоры желают разговаривать. Предложение у них к нам.
Конкин молча кивнул, сунул ноги в ботинки, повернулся к Насте:
– Со мной пошли. Ты типа мой заместитель, так что тебе тоже надо послушать.
Они заперли кабинет и быстро пошли за Василичем, который бровью не повел, видя, как Настя на ходу оправляет юбку. Да ну и что такого, в самом-то деле? Два взрослых человека, вечер, практически ночь. Что они тут, в шахматы играли, что ли? Наедине-то?
Против ожидания парламентеры пришли не с той стороны, где располагался основной лагерь аборигенов, не от реки, а с противоположной стороны, из чистого поля. И еще более странным было то обстоятельство, что они не несли с собой факелов, что было бы вполне разумно. Луч прожектора высвечивал группку причудливо одетых иноземцев, во главе которых выделялся человек с желтым – видимо, золотым – обручем на голове. Он что-то говорил, но Конкин, само собой, ничего не мог понять – язык похож на какой-то восточный, но даже если бы был похож на французский или португальский – это ничего бы не изменило. Конкин знал только русский и русский матерный. Ну и английский в пределах «фак ю». О чем тут же сообщил Насте и Василичу, кривя рот и кусая губы от злости и беспомощности. И что теперь делать? Как быть?
– Мля! Жестами теперь общаться, что ли?! Что делать-то, Андрей?
– А что сделаешь? Приглашать надо сюда. Потом и разговаривать. Хоть картинками, хоть как с глухонемыми. Другого не остается. У нас воды осталось хрен да маленько, сам знаешь. Если договоримся с аборигенами, то… ну – понятно. Соляры у нас еще на месяц хватит, взять нас трудно, пулеметы – это тебе не луки со стрелами. Но до тех пор мы от жажды сдохнем – гарантия! Измором возьмут. Так что давай договаривайся.
– Да мля! Как договариваться, если ни хрена не понимаем друг друг?! Сцука, голова кругом от всего идет!
Конкин тяжело шагнул вниз по лестнице, сделал два шага – вернулся назад.
– Посвети фонариком на меня! – Василич исполнил, и Конкин показал, махнув руками: «Туда, туда идите! Мы вас впустим!»
Он так старался изображать «впущение» в тюрьму, что едва не вспотел. И похоже, что у него получилось – тот, что с золотым обручем, замахал руками, заболботал, мотая головой. Потом изобразил руками – будто влезает по веревке. Конкин озадаченно вытаращил глаза:
– Какого хрена? Чего ему надо-то?! – И прежде, чем кто-нибудь успел что-то сказать, тут же понял: – Он влезть к нам хочет! Веревку ждет! Хм-м… зачем? Почему не через ворота?
– А потому же, почему с тыла подошли, – задумчиво протянул Василич. – Не хотят, чтобы их видели из лагеря. Сдается мне, это какие-то местные интриги, междусобойчики. Кстати, возможно, нам на пользу.
– И чем это? – подозрительно осведомился Конкин, почесывая в затылке. Потная голова чесалась, немытая уже с неделю, не меньше.
– Когда нет согласия между потенциальными противниками – умный человек всегда сумеет найти свою выгоду. Это закон.
– Закон… – хмыкнул Конкин. – Вот что, законник, если хотят перебраться через стену, пускай сами веревку кидают. А мы примем. Где я им сейчас веревку найду? Пусть пошевелятся!
Тонкая веревка с грузом легла на стену через десять минут после того, как Василич изобразил пантомиму, достаточно понятную – если хочешь понять. За тонкой веревкой потянулась вервь потолще, способная выдержать не одного человека и достаточно удобная, чтобы по ней мог подняться достаточно развитый в физическом отношении человек. Конкин с живым интересом смотрел на то, как человек с обручем ловко, будто всю жизнь это делал (а может, и делал?), поднялся на стену, перебирая руками и ногами. За ним следом еще двое – мужчина в коричневой одежде, без всяких знаков различия, но явно принадлежащей к униформе. Третий – по виду обычный боец, хотя и без меча, с одним лишь кинжалом за поясом.
Конкин, честно сказать, немного расслабился. Переживал – вдруг напрасно позволил этим шайтанам подняться на стену? А если они что-то вроде ниндзя? Возьмут и перережут всех, кто стоит и пялится на сверкающий камень в обруче предводителя! Но гости не выказывали агрессии, наоборот – добродушно улыбались, пытались что-то сказать. Бормотали, указывали на свои рты, делали непонятные жесты, и Конкин скоро впал в состояние очумелости – вот о чем можно говорить, если ни о чем нельзя поговорить?
– Может, им на листке рисовать? А что – я неплохо рисую! Мои рисунки в школе на стенде вывешивали! Хотела пойти в художественное училище, но мама была против. В городе – безобразие, разврат, пьянка. Мама считала. Так что не стала я известной художницей. – Настя улыбнулась и сделала шаг к лестнице: – Сюда принести? Ну… бумагу, карандаши? Из канцелярии!
– Все туда пойдем, – решился Конкин. – Вот еще мы на ветру тут совещания не устраивали! Да и дождь начинается. Здесь как по расписанию: в полночь – дождь!
– То-то у них тут все растет, – кивнул Василич. – Видел, какие тут поля? Кстати, а мы ведь добрый кусок у них оттяпали. Приземлились, как Элли на Гингему!
– Кто?! – не понял Конкин и тут же махнул рукой. – Сказки почитываешь? Давай-ка, шагай за мной, будешь гостям втолковывать.
* * *
Человек с обручем внимательно осмотрел лист бумаги – даже понюхал. Так же внимательно и осторожно ощупал карандаш, проведя им небольшую черту по самому краю. Потом начал рисовать.
Рисовал он уверенно, даже с удовольствием, иногда высовывая между пухлых губ кончик языка. Язык, против ожидания, оказался таким же, как и у земных людей, – розовым, остреньким, совсем не похожим на языки каких-нибудь зомби из ранее виденных Конкиным видеофильмов. Почему-то казалось, что иномирные люди должны отличаться от землян хоть чем-то – ну… пальцев разное количество или еще что-то такое хитрое.
Глупая мысль вдруг пришла в голову – а женщины у них такие же, как земные? Может, у них три сиськи или… это… хм-м… поперек? Конкин невольно ухмыльнулся, осознал всю глупость «не к местных» мыслей и тут же согнал ухмылку с губ. Никто не заметил, кроме Насти, недоуменно смотревшей то на Конкина, то на рисунок – что же такого веселого иноземец увидел на листе бумаги?
А веселого там было не особо много, хотя забавного хватало – целая череда простых картинок, помогающих понять мысль иномирца. Первая картинка изображала самого Конкина (он возвышался над человеком с обручем как башня), иномирец ему что-то говорил, а Конкин с явно недоуменным выражением лица разводил руками. Мол, не понимаю!
Отметил для себя, что жесты иномирцев похожи на жесты землян. Можно без проблем понять, что они чувствуют.
Вторая картинка показывала человека с обручем, который подводил Конкина к человеку в коричневом и указывал на майора пальцем, что-то от того требуя.
Третья – Конкин пьет из чего-то, напоминающего стакан, а человек в коричневом сжимает его голову руками.
И четвертая – Конкин и человек с обручем разговаривают: из их ртов льются потоки слов, составленных из букв неземного алфавита.
Все было так понятно, будто рисовал профессиональный художник, и Настя невольно вздохнула:
– Здорово! Дим, они хотят каким-то образом научить нас ихнему языку!
– Не ихнему, а их, – автоматически поправил Конкин, кивнув головой. – Прекрасно я все понял. Не дурак. Вот только ты не допускаешь, что нас хотят отравить? Дадут яду, а потом…
– Да зачем они сюда тогда лезли? – раздраженно парировала Настя. – Чтобы всех перетравить? Боишься – давай я первая выпью! Пусть меня научат!
– Что значит боишься – не боишься, ты чего несешь? Нас на этой планете меньше четырех десятков, нам каждый человек дорог! – Конкин рассердился, а больше всего оттого, что по большому счету Настя была права, на кой черт им травить Конкина, тем более что рядом Настя и Василич с автоматами наперевес. Покрошат в капусту, и опомниться отравители не успеют.
– Давай я попробую? – Настя едва не умоляюще посмотрела на Конкина. – Мужчин у нас мало, женщин куча, так что если со мной что-то случится – особо не потеряем. Да и не случится ничего, уверена! Я бы почувствовала, если бы они задумали какую-нибудь пакость!
– Почувствовала она! Чувствуют только… в заднице, остальное все ощущают! – зло бросил Конкин и тут же устыдился своей грубости. Нельзя так с любимой женщиной, да еще и в присутствии чужого. Того же Василича. Хотя Василич на самом деле и не совсем так уж чужой…
Настя обиженно замолчала, покраснев, нарочито не глядя на Конкина и на отвернувшегося в сторону Андрея, а Конкин, сразу построжев лицом, холодно приказал:
– Нарисуй им меня – мертвого. И так, чтобы было понятно – если я двину кони, этим засранцам не поздоровится. Вы их всех поставите к стенке. Изобразишь?
– Чего не изобразить, изображу! – встрепенулась Настя, потянулась за карандашом и тут же застыла. – Не надо бы тебе, а? Давай лучше я?!
– Не обсуждается! – рявкнул Конкин, довольный, что может показать себя не только командиром, но и человеком, заботящимся о своих близких. Настоящим мужчиной! Мужчина должен брать на себя ответственность, идти по жизни, облегчая ее своей семье. И только так!
Настя кивнула и быстро, ловко, не хуже, чем иноземец, изобразила Конкина с вытаращенными глазами и разинутым ртом, из которого что-то вытекало. Дмитрию вдруг почудилось, что в ее глазах горит огонек насмешки – уж больно в смешном, пародийном виде изобразила она своего любовника.
Человек с обручем заулыбался, поглядывая на майора, а потом что-то сказал своему спутнику – то ли телохранителю, то ли помощнику, и тот исподлобья взглянул на Настю, обшарив взглядом с ног до головы. Особенно задержался на лице, будто стараясь запомнить. В глазах его таилась похоть, Конкин почувствовал это сразу, и брови его грозно сдвинулись. Под тяжелым взглядом начальника смены иноземец слегка стушевался и тут уже уткнул взор в пол, будто происходящее и Настя его перестали интересовать.
Человек с обручем все улыбался, но улыбка быстро выцвела, покинув его смуглое лицо, когда он узнал в куче искореженных выстрелами людей себя и своих спутников. Тогда иноземец всплеснул руками и разразился целой волной звуков, непонятных по содержанию, но ясных по сути (а что он еще мог сказать?), мол – все будет зашибись, и пусть земляне не беспокоятся!
В общем – требовалось срочно принимать решение, тем более что ночь уже была в самом разгаре и надо было что-то решать.
– Хорошо! – громко сказал Конкин, даже слишком громко, будто если бы он проорал свои слова, иноземцы тут же бы их и поняли. – Делай!
Иноземцы поняли. Что происходило дальше, Конкин не знал и не понял – все время, пока в его мозг вливали знания о языке, он находился в полуобморочном состоянии. Со слов Насти – после того, как ему дали выпить из склянки с угольно-черной жидкостью, он сидел неподвижно, глядя в пространство остановившимся взглядом, и только через пятнадцать минут пошевелился и заговорил уже на языке иномирян. Чисто, не запинаясь, будто знал его с самого детства.
– Все? Закончилось?
– Все закончилось, – улыбнулся человек с обручем на голове. – Теперь ты говоришь на нашем языке. Мы можем таким же образом научить языку всех твоих людей, и займет это совсем немного времени – если сразу, скопом.
– Всех – это всех, что находятся в тюрьме? – машинально переспросил Конкин.
– А это – тюрьма?! – неподдельно удивился иномирец и, оглянувшись на спутников, быстро пробормотал: – Никогда бы не подумал! А мы-то строим предположения… Так что, научим? А пока мой маг работает, пообщаемся. Хорошо?
– Пока пусть обучит вот этих двоих, – холодно кивнул Конкин. – А потом уже остальных. По очереди. Когда я разрешу.
И, перейдя на русский язык, приказал:
– Настя, Андрей, сейчас вас научат языку, как меня. Не бойтесь, я держу все под контролем.
Человек с обручем кивнул магу, потом что-то ему шепнул. Что именно – Конкин не понял, но решил для себя, что если что – этот тип пулей в лоб не отделается. Запрет его в камеру и пусть медленно сходит с ума от обезвоживания. (Уже потом он догадался: процесс обучения может быть и двусторонним – обучающий языку обучается сам языку того, кого обучает. Если бы тогда знать…)
– Итак, я представитель Дома Синуа, доверенное лицо Главы Дома, Дортуаля Мангура Синуа, его племянник. Мое имя Галаз Синуа. Твое имя?
– Дмитрий Конкин, – представился майор и украдкой посмотрел на камень, вделанный в обруч аборигена. Даже не зная точной его цены, можно предположить, что камень стоит просто-таки огроменных денег.
– У меня имеется предложение, которое я хотел бы вам озвучить, – вкрадчиво протянул Галаз. – Очень выгодное предложение! От которого вы не сможете отказаться!
Конкин едва не вздрогнул и до предела насторожился. Фраза иномирца очень напомнила ему одно высказывание из саги о доне Корлеоне. Тот так же сделал предложение, от которого нельзя отказаться: «Или на бумаге окажется твоя подпись, или твои мозги».
Это был звоночек!
– Говори! – нахмурился Конкин, следя за манипуляциями человека в коричневом, как выяснилось – мага. Вот же ж черт… магов только не хватало! Впрочем, если есть драконы, почему бы не быть магам? Как говорили ученые, Вселенная бесконечна, вариантов развития жизни бесконечное количество, а значит, может существовать все, что угодно. Все, что только придет в голову!
– Я предлагаю тебе и твоим людям поддержать восстание против захватившего трон негодяя, подонка, безродного бродяги, нынешнего Властителя! Он – душитель всего нового, всего прогрессивного, он не дает цивилизации двигаться вперед! Когда мы его уберем и Глава Дома Синуа станет Властителем, первым его указом будет создание шестого Великого Дома! И ты станешь его главой! Тебе будут подарены земли согласно статусу – мы уничтожим самозванца, и все его владения отойдут нам. Мы откажемся от старых обычаев, создадим новую жизнь, в которой будут счастливо жить все – от рабов и простолюдинов до высших родовитых дворян, которые теперь, под гнетом нынешнего жестокого правителя, боятся не то что продвигать прогресс, но и сказать что-то лишнее! Властитель быстро укоротит, срубив им головы с плеч!