Его идею – выделить на это направление Лускова – утвердим. Баржу дадим, с Дона пригоним, на такое дело самоходную не жалко. Бот – пусть берут у черноморского ЭПРОНа, с водолазами оттуда, как инструкторами. Где людей для спецподразделения брать? Почти роту надо сразу готовить, часть потом на Балтику и Север отправлять. Возьмем по взводу с каждого флота, пусть учатся. Это же надо додуматься, корабли на абордаж из-под воды брать. Пираты просто.
По бомбардировщикам сделаем специальную рассылку, об их технических характеристиках и тактике использования. Ну надо же, аналитик хренов, из газет вычислить несколько полков усиления румынских ВВС и новый тактический прием немцев. «Профессор» прямо, так его и назовем. Если пройдет утечка информации, то долго будут искать ученого среди кадровых военморов.
Как Кузнецов отнесется к усилению Румынии, возможному появлению итальянцев на наших морях, к выводу о неготовности кораблей к отражению атак пикировщиков? Ему потом придется самому думать, как Сталину сказать. На верхах теперь любимая фишка – о провокациях, надо быть очень осторожным.
«Материалы стратегической разведки», а именно – наши разделы: Румыния, Италия, Германия и Греция с Югославией. Краткий обзор вооруженных сил на декабрь 1940-го и политико-экономическое положение этих стран к 1 января 1941 года придется также менять. Вывод по пересечению верховьев Днепра и возможности потери снабжения западных групп войск, как на Украине, так и в Белоруссии, внесем обязательно – явно армейцы бучу поднимут, сами почву для докладов наверх и создадут.
Прохорова придется брать под свое крыло, тем более он, похоже, единственный, кто представляет, что надо делать с диверсантами-водолазами. Надо наблюдение за ним установить, вдруг это провокация. Проверка не помешает, охрана тоже.
Вновь, как и обычно, провожу утреннее совещание. Перед подъемом флага наблюдал необычный ажиотаж. Старшины и краснофлотцы начали расспрашивать у своих командиров о работах по модернизации.
Да военком явно смог зажечь экипаж. И это с его минимумом ознакомления по существу вопроса. На подъеме флага он стоит рядом со мной, следом стоит командир БЧ-2 с боевой частью, потом командир БЧ-4 с боевой частью и далее уже командир БЧ-5 со своей боевой частью, всего 74 человека.
Где-нибудь в армейской части скажу: да это намного меньше штатной роты. Не соглашусь, каждый матрос не просто морскую пайку кушает. Он еще и специалист настоящий, а не на бумажке. Его долго и упорно надо готовить. Оборудование, им обслуживаемое, стоит огромные деньги и часто бывает несерийным.
К примеру, стреляют танкисты в году от силы с пару десятков выстрелов, да на дальность всего максимум 900 метров. Корабельный комендор стреляет раз в десять более армейского. Стрельбы бывают: по видимым и невидимым, по морским и воздушным целям; подготовительные и зачетные комендора, корабля, корабельной ударной группы, дивизиона и соединения, старшего соединения и даже флота. Еще есть стрельбы проверки боевых дежурств. Так как корабельные орудия универсальные, то стреляют они по всем вышеперечисленным целям. Даже главный калибр может и должен стрелять по воздушным целям.
Почему взят в качестве примера танкист? Да ведь башни танковые есть на мониторе, только не с одним стволом, а спаренные. Взяли башню с танка БТ-7, одно 45-миллиметровое орудие заменили им же, но в спаренном виде. Добавили в башню еще одного заряжающего, в штатном прицеле, ввели градуировку зенитного прицела, и получилось хорошее оружие – универсальная башенная установка 41-К. Кроме этого, в каждой башне было по 500 выстрелов, да в погребе столько же, в танке БТ-7 их в пять раз меньше. Правда, пока конструировали и устанавливали на корабль башенную установку, самолеты стали летать почти в два раза быстрей, поэтому ручное заряжание уже не могло обеспечить эффективной стрельбы по воздушным целям. Бронирование башни также устарело, не зря на танке Т-28 на башню начали ставить специальные броневые экраны. Наши башни мы также со временем экранируем, при первой же возможности.
Так вот, о башне 41-К. В моем плане – сделать ей вторую молодость, за счет использования навесного вооружения, боевой фары-прожектора и специального самодельного оптрона. Нашего современника не удивишь, что к вертолету или самолету на специальные места крепления можно вешать и заменять друг другом: в специальном обтекателе может быть авиационная пушка или многоствольный пулемет с магазином боезапаса, их может заменить блок неуправляемых ракет или специальный электронный блок, на это же место можно повесить ракеты воздух-воздух или воздух-земля, или бомбы управляемые и неуправляемые.
Именно таким способом, установив на крыше башни вторую ось цапф каретки, для навесного оборудования, как ведущую использовать маску блока стволов 41-К, с помощью ведущих рычагов можно добиться, чтобы при подъеме стволов 45-миллиметровых орудий на любой угол на этот же угол поднималась и каретка-люлька. Два спаренных 12,7-миллиметровых пулемета, танковая боевая фара-прожектор и оптрон составят комплектацию этого оборудования. Для обеспечения качественной наводки, с учетом дополнительного оборудования, подбираем уравновешивающую пружину. Зная баллистику 12,7-миллиметровой пули, специалист может всегда рассчитать прицельные риски и ракурсные кольца прицела. Останется только, используя фотографию и лупу, изготовить из фотопленки соответствующую вставку в прицел. Неделя скрупулезной работы, и прицел будет готов. На этой же каретке устанавливаем магазины с боезапасом по 250 выстрелов. Еще одна проблема – дистанционное нажатие на рычажок «огонь», думаю, далее разберемся, или намотаю электромагниты, или сделаем роликовую систему тяг.
Пулеметные установки М4, так же как и башни 41-К, остаются без изменений, с одним только отличием – здесь не будет никакой рычажной системы. На каретку токаревской пулеметной счетверенной сборки, над правой и левой парой блоков пулеметов на специальных зажимах устанавливаем: два 12,7-миллиметровых пулемета ШВАК; по бокам от блоков стволов – магазины и рукава лентовводов и звеньеотводов. Так же, как и для 7,62-миллиметровых пулеметов, делаем механический спуск «Огонь». На ракурсном прицеле навариваем риски учета дистанции до цели, для 12,7-миллиметровых выстрелов. В итоге установку не переделываем, а дорабатываем до вида «М4+2». Эффективную дистанцию стрельбы объявляем полтора километра.
Так как достать 25-миллиметровые или 37-миллиметровые автоматы в настоящее время в имеющихся условиях невозможно, то, взяв за основу 20-миллиметровую авиационную пушку-автомат ШВАК, которая уже давно принята на вооружение в авиации, вполне реально использовать ее в ближайшие полгода, а если получится, то и год, как основное зенитное вооружение корабля. Мощный хомут вокруг накатника 20-миллиметрового автомата позволяет закрепить его в люльку тумбы 76-миллиметровой зенитной пушки Леннера образца 1914 года. Штатные механизмы наведения и углы подъема позволяют выполнять наводку с необходимой скоростью. Так как 20-миллиметровые автоматы ШВАК имеют встроенные накатники, то их отдача позволяет устанавливать на люльку 76 миллиметров без дульного тормоза как минимум еще один 20-миллиметровый автомат – друг над другом (можно и два 37-миллиметровых автомата поставить). Остается уже известное: рассчитать согласно таблицам стрельбы риски учета дистанции и ракурсные кольца для зенитного прицела; доработать механику тяг спуска или сделать электроспуск «Огонь»; по бокам от блоков стволов установить магазины и рукава лентовводов и звеньеотводов; для обеспечения возможности стрельбы на больших углах возвышения предусматриваю изготовление специального нагрудного гамака. Как итог получаем спаренную зенитную установку типа «Л20×2». Эффективную дистанцию стрельбы объявляем три километра.
Шесть таких установок, установленных парами на второй башне главного калибра, на надстройке на местах боковых трапов надстройки и на усиленной крыше машинного отделения, должны обеспечить концентрированный огонь в нос и корму восьми 20-миллиметровых автоматов и шести стволов на бортовых ракурсах.
Суммарная концентрация составит: на носовых ракурсах 8×7,62 мм, 2×12,7 мм и 4×20 мм зенитных стволов; на бортовых ракурсах 12×7,62 мм, 8×12,7 мм и 6×20 мм зенитных стволов; на кормовых ракурсах 16×7,62 мм, 2×12,7 мм и 4×20 мм зенитных стволов. Фактически боевые возможности по ПВО возрастают в четыре-пять раз, без коренного изменения конструкции монитора. Зона поражения воздушных целей за счет новых возможностей увеличивается с 800 метров эффективного огня до 3000 метров, вместе с увеличением поражающего действия боеприпасов.
Можно с уверенностью сказать, что противовоздушный боевой потенциал монитора проекта С-12 «Ударный» возрастет в три раза.
Теперь перейдем к зенитным прожекторам. На мониторе есть штатный сигнальный прожектор МПЭ-э6,0–2. Самый важный параметр здесь диаметр зеркала – 60 сантиметров и обычная двухкиловаттная лампа накаливания. Лампа накаливания не расходуется, поэтому можно считать, что она вечная и удобна для сигнальной службы и освещения близлежащих объектов.
Для боевого использования прожекторов важен не факт многоразовости использования источника, а количество светового потока, который выдает источник света. В этом случае дуга сгорающих угольных стержней, дающая миллионы единиц светового потока, выгоднее лампы накаливания. Поэтому в зенитных (боевых корабельных) прожекторах использовали электрическую дугу – как источник света, несмотря на то, что приходится постоянно менять сгорающие угольные штыри-электроды.
Дальность освещения (радиус действия) прожектора или то наибольшее расстояние, на котором освещенный прожектором предмет может еще быть различаем наблюдателем, находящимся на том же корабле, где установлен прожектор, зависит, конечно, от множества причин: от темноты ночи, от прозрачности воздуха, от размеров и окраски наблюдаемого предмета. Если предположить ясную погоду и в качестве предмета большие суда, то опыт дает для радиусов действия 90-сантиметрового прожектора – около 4 морских миль, 75-сантиметрового – около 3 миль, 60-сантиметрового – около 2 миль, 40-сантиметрового – около 1 мили; миноносец лишь в редких случаях может быть обнаружен 75-сантиметровым прожектором дальше, чем за 1 милю.[1] Как видно из примера, прожектор МПЭ-э60-2 в полтора раза слабее, чем прожектор Манжета, диаметром 75 сантиметров (крейсера «Аврора» или броненосца «Бородино»), который я получил на складах. На монитор решил установить 120-сантиметровые боевые прожекторы ПЭ-Э12.0–1 с силой света в 490 миллионов свечей с двумя визирами 1-Н (башен МК-1), на передних углах ходового мостика. Ориентировочно ПЭ-Э12.0–1 должен быть в четыре раза мощнее по световому потоку сигнального прожектора МПЭ-э60-2 и обеспечить восьмикилометровую дальность действия луча, при подсветке самолета ночью, для обеспечения стрельб 76-миллиметровых зенитных орудий, как с корабля (при их размещении на корабле), так и рядом находящихся мест размещения этих орудий. Корабль – как перемещающаяся по воде зенитная прожекторная станция, разве плохо. По моему замыслу этот прожектор должен быть закрыт в броневой корпус. Уж очень дорого он стоит. Для обеспечения его работы внутри надстройки, в отделении вспомогательного котла, устанавливаем целую батарею аккумуляторов, сварочный трансформатор для обеспечения подзаряда батареи АКБ при работе и вспомогательную генераторную установку.
Зенитный прожектор совместим с оптроном. Все нововведения закроем съемными брезентовыми шторами и чехлами. Штатный прожектор переставим на стационарную марсовую площадку, усилив несущий каркас мачты. Марсовую площадку установим под корзиной выдвижной мачты, подняв ее место стационарного крепления. Это будет единственное значительное конструктивное изменение конструкции корабля.
В начале XX века о спасательных плотиках еще не было и речи, поэтому обязательно было наличие на корабле средств спасения, типа шлюпки и моторки. Так как в проекте, была поначалу спроектирована плавучая батарея, а не боевой корабль, то разговора о создании максимальной насыщенности орудиями не возникало. В результате, в районе надстройки, по бортам, занимают кучу места два плавсредства. На мониторах, спроектированных в конце войны, плавсредства убираются на корму, подвешиваясь на шлюпбалках. Поэтому, не мудрствуя лукаво, шлюпбалки с моторкой и шлюпкой переносим на корму, освобождая место для будущих зениток крупного калибра. Перед своей командой вижу две цели: усилить над каютами командного состава палубу; придумать и установить крепеж для 76-миллиметровых зенитных орудий образца 1931 года. Так как векторного прицела на этих орудиях нет, то придется рассчитать и создать негативы ракурсного прицела, для установки на коллиматоры этих орудий. В корме также устанавливаем крепеж четырех дымшашек, для создания возможности установки дымовых завес кораблем.
Вот и все изменения и наработки на ближайшие три месяца.
Теперь утреннее совещание прошло на ура. Единственное, что я узнал новое для себя, что еще нет готового уголкового и трубочного профиля и все детали придется заказывать и распределять по кузницам города.
Через час, выйдя на верхнюю палубу, не узнал своего корабля. На баке боцманская команда достала из форпика кучу старых пожарных шлангов и выбросок и занялись ее перебиранием. Артиллерист, со своими командирами башен главного калибра старшинами Беляевым и Ларионовым, что-то замеряет на крыше второй башни. На юте старшина пулеметного расчета М-4 Харитоненко собрал вокруг себя командиров других расчетов, а пулеметчики Власенко и Белогай держат над правой спаркой «максимов» пулемет ШВАК.
Подняли на палубу пушку ШВАК и начали примерять ее на установку на тумбу 76-миллиметрового орудия. Здесь хозяйствует старшина 1-й статьи Любенко со своими пулеметчиками Белогаем и Стельмахом. Командир отделения электриков старшина 2-й статьи Кора со своим подчиненным Марченко на юте сняли брезент с прожектора и вскрыли его внутренности. На крыше ходовой рубки старшина 1-й статьи Полозов собрал вокруг себя сигнальщиков. Еще один сигнальщик что-то делает на мачте.
Над крышей моторного отсека, степенно двигаясь, делают замеры все три командира отделений электромеханической службы. Над ними на надстройке на двух банкетках (тумбочках) восседают двое корабельных «аксакалов» – механик инженер-капитан 3-го ранга Авласенок и старший фельдшер интендант 2-го ранга Панасенко. Эти два военкома служат на «Ударном» еще с момента его постройки. Словно обросшие водорослями морские крабы, они вместе с боцманом служат на корабле с момента первого подъема на нем флага.
Механик знает корабль сверху донизу, с носа до кормы. Машины в его руках сыто урчат, балдея от заботы. Он корабельный бог, шевелением пальца дающий жизнь кораблю и обеспечивающий его существование в бою. Какой механик – такой и корабль для экипажа. Если механик в гневе, то нет на корабле ни тепла, ни пара, ни света, ни воды.
Начинается все с камбуза – нет воды. А почему? Механик что-то делает, трюмные питьевую систему разобрали, дали воду, ура. Нет, не тут-то было, свет исчез – механик разбирается. Ведь и не скажешь, что так не может быть, просто помощник не захотел механику что-то там получить, и как итог все знают, почему помощнику душа нет. Один он может не знать, пока ему не подскажут. Часто эти события в молодых экипажах или у случайных командиров происходят. У нас на борту все чинно и размеренно, еще за неделю все знают, когда воды или еще чего не будет. Одна есть болезнь, ею почти все механики страдают – выпить любит, но все чинно, благородно и нычком.
Частенько соседи по каютам сидят, вместе потягивая «шильцо», когда раз или два в месяц механик, методом дружественного шантажа и угроз, разводит «фельдшера» на лекарство. Доктор спирт и собирает-то для своего дружка. Сам он так – потихонечку, не в одиночку, а с кем-нибудь за компанию. Думать о том, что ворует – смешно. Однажды я сам видел, как доктор принес на корабль баночки со спиртом, купленные в магазине, и поставил в аптечный ящик. Закон один, что потрачено, должно быть немедленно восполнено, даже из своего кармана.
Через руки корабельного военврача и его слуховую трубку прошли все, кто служил на корабле или приходит на выход. Экипаж и прикомандированные на выходах – живые люди. С их хроническими недомоганиями и залетами холостяков на берегу. Этот человек знает обо всех не только то, что у них снаружи, но и то, что у них внутри. Как только я появился на борту, да еще с диагнозом выздоравливающего, еще не попав в свою каюту, оказался в докторской. Живет он в каюте рядом с механиком, внутри которой, как и у его формы одежды, стойкий запах лекарств, йода и прочего. Того, чем пахнут почти все доктора на работе, а этот субъект еще в каюте и живет. В общем, амбре от него еще то – чисто медицинское. И это на корабле, где грязная и неряшливая личность – словно пугало на огороде.
Поднимаюсь на мостик.
– Командир на мостике, – звонкий голос сигнальщика объявляет о моем появлении за спиной сидящих на банкетках. Военкомы поднимаются и выжидающе смотрят на меня.
– Ниткин, организуй мне банкетку, и пусть боцмана позовут, боцману, пожалуй, тоже банкетка не помешает.
Сейчас краснофлотцы служат не символически и не под палкой как после войны. Традиции не уголовного пошива, все вокруг добровольцы и истинные ревнители флотских традиций. Ну не буду же я, на виду у всех, тащить себе банкетку, даже несколько метров. Это неуважение не только к себе, но и к экипажу, которым управляешь. Ты сегодня понес банкетку, завтра швартов подал, так как краснофлотцу бежать надо, а ты рядышком, послезавтра пожарный рукав в руках держишь, а еще через неделю фекальную систему чистишь. А экипаж на что? Кому нужен такой командир, который вместо того, чтобы все на корабле вертелось, как в часовом механизме, с его малейшим участием и даже без него, делает чужую работу? Для этого экипаж и отрабатывается, учения проводятся и все приучаются к соблюдению флотских традиций. Они часто кровью написаны. Точно так же надо относиться и к микрокопиям экипажа корабля – его боевым частям.
Присаживаюсь, присаживаются и корабельные «деды».
– Иван Александрович, скажи. И к чему такая спешка? Механик говорит, что ты своими руками весь корабль перестраиваешь. Ишь, к чему додумался зенитки на башню поставить, – первым начал доктор.
– Александрович, вот смотрю я и не пойму, вроде ты все складно говоришь, а работы-то куча. Одно только усиление моторного отделения для твоих двух пушек. Где я тебе найду столько листового металла, и играть крыша все равно будет? – поддерживает беседу механик.
«Правильно, но ты не усиливай листом, а закажи силовые дуги, чтобы они в местах пересечений на себе тумбы пушечные держали, а основаниями в палубу, а не в крышу упирались. Словно рама зенитных орудий с домкратами».
– Доктор, могу сказать так. Малокалиберные пушки на башни главного калибра еще на броненосцах начали ставить, для защиты от миноносцев. То, что мы будем ставить, это, считай, большие пулеметы.
– В честь чего это вдруг надо укладывать раненых на палубе, а не в госпиталь отправлять. Мы тут вдвоем подумали и решили задать вопрос. У нас что, война намечается? – Вот уже и вопросы прямые появились. Но отвечать «да» нельзя ни в коем случае.
– Понимаешь, Павел Данилович. Вот шли мы сюда этим летом, и зачем шли? Помните же оба. В неизвестность. Могли и на войну идти. Финская на севере только прошла, поляки с немцами сошлись… – делаю паузу и потом выдаю: – А румыны взяли и все нам отдали, просто так, за все хорошее? Что скажете? Впереди новая навигация, потеплеет и что?
– Да кто же просто так свое отдаст. Затаились, время выжидают и силы копят, – изрек механик.
– Товарищ капитан-лейтенант, боцман монитора «Ударный» по вашему…
Обрываю боцмана на полуслове:
– Да садись рядом, будем разом вопросы решать.
Боцман присаживается.
– Получается, на следующий год что-то может и быть, – продолжает тему доктор.
– Данилыч, я, как только осознал, что у нас каждый год что-то да происходит, как прочитал, как итальянцы и немцы англичан топят, так в голове у меня и щелкнуло. Нам разведчики сказали, что у румын новые самолеты от поляков и немцев появились, – начинаю потихоньку привирать. – Вот и подумалось мне, что король румынский в этом году отступил, но свое постарается отобрать назад наверняка. Кто же свое просто так отдаст – он же это своим считает. Поэтому, если в этом году капиталисты дали нам возможность отдохнуть, то в следующем могут и напасть. А если нападут, то явно воспользуются тем, что у поляков и немцев взяли, – новыми самолетами.
Ближе к нам подобрались уже сигнальщики сверху и механики снизу – все стараются услышать, о чем говорит четверка.
– Представил я, как они нас атакуют, и тут понял, что они всех поголовно как уток перебьют. Мы им ничего не успеем сделать. Полетел. Бомбу бросил. И улетел. А наши зенитчики им только вслед очереди пошлют. Одна бомба – бац, и полкорабля уже нет, вторая – и корабля уже нет! А ведь немцы английскую баржу с одной бомбы потопили. Вот и решил я срочно нашего «Ударника» зубками и оснастить. А то нападут, а до них и не достанешь.
– Да. Вот так дела… – задумчиво почесал голову боцман Тимофеич.
– Ага, вот как раз и тебе работа есть. Актан Тимофеич, скажи, будь ты королем румынским, ты бы, отдавая нам Измаил, шпионов своих тут бы оставил?
– Конечно. Да тут еще тьма тьмущая врагов народа. Тут теперь кулаков и капиталистов куча. Вон сколько магазинов и кузниц, раньше их было, а теперь все народное. Вот их жадность-то наверняка и давит.
– Правильно. Поэтому все, что наши артиллеристы и механики делают и сделают, надо закрывать. Брезентовыми шторами.
– Вы что, товарищ командир, разве не знаете, что брезент – страшный дефицит, где же я его столько найду. Это же целый корабль накрыть надо.
– Все да не все, а частично. Однако ты прав, столько брезента на период установки и сборки вооружения не надо. Вот когда установим, то обязательно. Так чем же все же проводимые работы пока маскировать? Со стороны берега действительно – все видно. Нам надо много дешевой ткани.
– А мешковина для щитов не подойдет? – продемонстрировал находчивость механик. Ведь это идея. Мешковина из джутовой ткани на складах, наверное, километрами лежит. Быстро рвется, правда. Используют ее как ткань для натягивания на рамы щитов, имитирующих артиллерийские цели.
– Правильно, товарищ механик. Боцман, все, что есть на складах из мешковины и брезента, забирай. И еще новые рукава для пожарных шлангов собираем, где можем.
– К нам гость… – сказал механик.
Послышался звук счетверенного звонка. Ого, к нам особист пожаловал.
Нет в плавсоставе человека, который бы не общался с особистом. Нравится тебе или не нравится, эти одинокие морские рыцари негласно – всегда рядом. Их жизнь – жизнь в одиночестве вакуума вокруг них. Они приходят, решают свои вопросы и уходят. Куда, скажете, а куда хотят – доступ имеют кругом, куда имеют допуск. Есть такие места на корабле, куда особисты если заходят, то только в сопровождении заведующего и с ведома командира корабля. Общаются, с кем им надо, делают, что хотят, и уходят. Иногда они даже могут помочь. Потому как внимание особиста может очень дорого стоить.
Главная их работа – работа с людьми, обеспечение сохранения боеготовности, сохранения секретов, оружия и, конечно же, благонадежность каждого. Здесь им нет равных, да и не должно быть. Каждый должен делать то, что он должен.
Набирают их для плавсостава в основном из выпускников военно-морских училищ и молодых офицеров, некоторое время прослуживших на кораблях. Соответственно это люди, знающие нюансы и условия корабельной жизни. Просто они избрали другой путь служения родине.
С такими ребятами можно участвовать почти во всех мероприятиях жизни, но никогда нельзя забывать, что они даже в самом, казалось бы,…любом времени…оценивают тебя на верность стране. Есть и ответ. Если у тебя нет гнили в голове, то нет нужды и бояться. От судьбы все равно не уйдешь.
В 1940 году такие известные личности нашей истории, как Ежов, Берия, Меркулов и Судоплатов, никакого отношения не имели к особым отделам флота.
Еще с гражданской войны «…в Наркомате по военным и морским делам существовала своя контрразведка, именовавшаяся военным контролем…» Так называемые третьи управления наркомата по военным и морским делам, которые не входили в общую систему государственной безопасности и подчинялись лично наркому товарищу Кузнецову, который в свою очередь отчитывался только перед товарищем Сталиным наравне с Берией и Шапошниковым. Также независимой была и флотская разведка.
Разведка и военный контроль подчинялись непосредственно командующему РККФ Кузнецову и уже вторично НКВД Берии. По идее, товарищ Берия мог запросить необходимые ему данные в части касающиеся, и даже получил бы то, что разрешили бы ему дать. Он даже мог доложить товарищу Сталину данные, которые запросил. Но есть одно «но». После этого товарищу Берии пришлось бы говорить товарищу Кузнецову: «…извини, я доклад сделал Сталину – со слов твоих людей…». Не смешно ли это.
Попасть в круг разведки и службы безопасности могли только свои – флотские. Соответственно и перегибов, как во времена Ежова, было намного меньше, чем в ГБ НКВД СССР.
Именно поэтому сигнализировать Судоплатову, Берии или Меркулову с описанием своей великой значимости «вселенец» не может. Если такое произойдет, то для своего круга он сразу станет предателем и изгоем. В этом случае есть только один Хозяин – нарком Кузнецов, в его круг и есть смысл входить.
Не заметить нашу четверку, сидящую на надстройке, трудно. Зашедший на корабль старший лейтенант сразу поднимается на надстройку, приветствуя присутствующих честью, получая взмах руки с прикладыванием к головному убору в ответ. Уже явно не лето, и долго сидеть хоть и на солнышке нельзя. Однако подняться и уйти тоже. Оглядываюсь за плечо и вижу, что умный старшина сигнальщиков уже организовал новую баночку (табуретку).
– Товарищи, раздвигайтесь. Дайте гостю присесть, – командую я.
Все послушно раздвигают полукругом баночки. Присаживаю особиста рядом. Надстройка наполнилась молчанием. Все вокруг подслушивающие отошли на значительное расстояние, продолжая свои дела.
Лейтенант госбезопасности осмотрелся кругом и выдал:
– Иван Александрович, так это и есть то оружие, что вы на корабль выписали в Николаеве?
– Конечно. Не в карман же я его себе взял – вон в руках у краснофлотцев пока. Через месяц или два корабль станет совсем другим.
На трель звонка из каюты поднялся мой комиссар Демид Федоренко.
– Приветствую, Олег Евгеньевич, – зам по политико-воспитательной работе поздоровался с пришедшим.
– День добрый, товарищ военком.
Ага, значит, имя – отчество теперь я знаю.
– Как здоровье, Иван Александрович? Говорят, что вы даже, будучи больным, смогли весь николаевский тыл споить. Здоровью не помешало?
Потом уже доктору:
– Павел Данилович, вы как самочувствие болезненного своего командира монитора оцениваете?
А вот и маленький пушистый кролик с острыми и кусачими зубками пожаловал. Николаевские новости дошли в Измаил.
– Извините, Олег Евгеньевич. Мне не до слюнтяйства было. Болел. Факт. Время потратил. Потратил. Еще болеть можно было. А переход, он, что из-за моей болезненности отменится или в тылу кто-то что получит без меня. Напился микстуры да чайку заварил – и вперед, наверстывать упущенное. То, что к старым друзьям зашел, так что в этом такого. Мы к слабости военных командиров николаевского тыла отношения не имеем, что там было после нас, не знаем, – углубляю свою болезненность и создаю некоторые условия, для отличия от предшественника. – Доктор не даст соврать. Как прибыл, так в его нежные клешни попал. Зато теперь я у нас буду главным фраером на соединении: очки ношу, так как без них пока сложно; ручка «Паркер» с золотым пером, буржуй настоящий. Так как перьевая теперь в руке плохо держится и одни кляксы ставит, а не пишет. Теперь привыкаю к этой, буду заново писать учиться.
– Да, осложнения после гриппа бывают разные, а после нескольких дней в коме и координация движений может нарушиться. Ничего, мы вас, Иван Александрович, моими микстурами попоим. Бегать заставим. Глядишь, к весне и восстановитесь, – подтвердил диагноз Панасенко.
– Да еще жену закройщицу завел, теперь буду, как английский офицер, в приталенной форме ходить и вас рядом сидящих наставлять в нормальной форме ходить. А то на мухоморов в мешках похожи, а не на лучший экипаж флотилии.
– Ну, ты, Александрович, и команду даешь. Ты еще клеш шире ботинок дай добро носить, – выдал механик.
– Вот по этому поводу и объявляю. Всех военкомов и вас, товарищ лейтенант государственной безопасности, приглашаю в это воскресенье, этак часов в 19.00 в «чепок» по случаю свадьбы командира «Ударного». Быть с женами или подругами. На корабле завтра постараюсь организовать праздничный обед.
Особист решил прояснить ситуацию:
– Я-то, собственно говоря, чего пришел. Меня теперь определили к вам на корабль куратором, с постоянным нахождением на борту, пока вы свою корабельную группу до ума не доведете. Получается, что до лета. Прошу любить и жаловать. Иван Александрович, каюту мне выделишь?
«Вот так проблема. На корабле всего пять кают, в которых всего по две койки. У корабельного врача – проходной двор. У механика… там вообще только на несколько дней кого-либо можно подселять. У меня комдив, если что, обитает. У военкома – его военком подселяется. Придется к помощнику подселять».
– К помощнику в каюту на пару, больше нет мест.
– Добро, Иван Александрович.
– Боцман. Актан Тимофеевич, заселяй военкома.
– Есть, товарищ командир.
– Еще, боцман, и вы, товарищ комиссар, поговорите со старшинами и решите вопрос. У нас на борту будет размещено отделение морской пехоты, из взвода разведки. Они должны разместиться где-то компактно, при них будет оружие и прочее.
– Да где же мы их разместим? Корабль не резиновый, – возмущается боцман.
– Ты, товарищ Пархоменко, возмущайся, да не сильно. Вон у империалистов, в японском флоте, вообще почти у матросов кубриков нет, спят прямо на боевых постах и в проходах, да еще своего императора хвалят. А у нас, что, нет своей гордости? Страна дала каждому кубрик. Если надо, то наш краснофлотец не хуже, а наоборот, более стойкий в тяготах службы. Краснофлотцы, что, не смогут, как капиталистические японские моряки, спать в гамаках полгода. Решайте, и жду доклад о готовности.
– Есть, товарищ капитан-лейтенант, – пробурчал боцман.