Хвастовство, которое Аллах ненавидит, – это хвастовство ради гордыни и кичливости.
В день Ухуд Абу Дуджана аль Ансари ходил хвастливо среди рядов, и Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Подобная манера ходить ненавистна Аллахом, кроме как в этой ситуации».
– Разоблачение лицемеров.
Аллах сказал:
«Верующие говорят: «Почему не ниспослана сура о Джихаде?» Когда же ясная сура, в которой упоминалось сражение, была ниспослана, ты увидел, что те, чьи сердца поражены недугом лицемерия, смотрят на тебя взглядом потерявших сознание перед смертью».
Во времена легкости и спокойствия к мусульманам могут присоединиться те, кто желает мирских благ, и те, кто не желает, чтобы слово Аллаха превалировало над словом куфра. Эти люди могут скрывать свою настоящую сущность от многих мусульман, и самым эффективным является ведение Джихада, потому что Джихад требует самопожертвования, но эти лицемеры удовлетворяются своим лицемерием для того, чтобы спасти себя.
Разоблачение лицемеров – одна из великих целей, которую Аллах пожелал, чтобы верующие достигли в день Ухуд.
Аллах сказал:
«Аллах не оставит верующих в том положении, в котором вы находитесь, пока не отличит скверного от благого».
Ибн Кайим сказал:
«Это означает: Аллах не оставит вас в том положении, что вы находитесь, когда верующие неотличимы от лицемеров, пока верующие не будут отделены от лицемеров, как это было в день Ухуд, и Аллах не разделит их посредством скрытого, когда одна группа будет просто отделена от другой, но Он желает разделить их на основе очевидного, и таким образом Его скрытое знание становится известным и видным».
– Очищение верующих от грехов и удержание от них.
Аллах сказал:
«Если вам нанесена рана, то ведь подобная рана уже была нанесена и тем людям. Мы чередуем дни (счастье и несчастье) для людей, чтобы Аллах узнал уверовавших и избрал среди вас павших мучеников, ведь Аллах не любит беззаконников, и чтобы Аллах очистил тех, которые уверовали, и уничтожил неверующих. Или вы полагали, что войдете в Рай, пока Аллах не узнал тех из вас, кто сражался и кто был терпелив?»
– Трофеи.
Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: «Я был послан перед Часом с мечом, чтобы поклонялись лишь Аллаху, и мое пропитание находится в тени моего копья, и унижение предопределено тем, кто вышел против моего приказа и кто уподобляется людям, тот из них».
Аль Хафиз сказал:
«Хадис указывает на то, что трофеи разрешены этой умме и что пропитание Пророка (да благословит его Аллах и приветствует) было в трофеях, а не в другом заработке. И поэтому некоторые ученые отметили, что это лучший заработок».
Куртуби сказал:
«Аллах послал пропитание Своему Посланнику (да благословит его Аллах и приветствует) посредством его усилий, и Он сделал это посредством лучшего вида усилий – посредством войск и силы.
Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) отправился в Бадр для того, чтобы напасть на караван Абу Суфьяна.
Куртуби сказал: «То, что Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) отправился, чтобы захватить караван, указывает на допустимость захвата трофеев, потому что это дозволенный источник дохода. Малик считал это макрухом, отметив, что это сражение ради мирского».
Шаукани сказал: «Ибн Абу Джамра сказал: “Ученые хадисов считают, что если основным мотивом является возвышение слова Аллаха, то нет разницы, что еще при этом было достигнуто”».
Мученики (шахиды).
«Если вам нанесена рана, то ведь подобная рана уже была нанесена и тем людям. Мы чередуем дни (счастье и несчастье) для людей, чтобы Аллах узнал уверовавших и избрал среди вас павших мучеников, ведь Аллах не любит беззаконников, и чтобы Аллах очистил тех, которые уверовали, и уничтожил неверующих».
Мученичество (шахадат) – самый высокий статус пред Аллахом, и шахиды самые близкие к Нему рабы. И нет статуса выше статуса сиддик, кроме статуса шахида. Аллах любит выбирать шахидов из числа Его рабов, которые проливают кровь ради Его любви и добиваются Его довольства, предпочитая Его довольство и Его любовь всему остальному. И нет иного пути получить этот статус, кроме как при обстоятельствах встречи врага с мусульманами.
И в этом великая мудрость, и ничтожны те, кто пытается удержать мусульман от Джихада и пугает им их, и говорит, что Джихад не более чем смерть, и оставляет женщин вдовами, а детей сиротами.
– Исправление испорченного мира.
«Они были несправедливо изгнаны из своих жилищ только за то, что говорили: «Наш Господь – Аллах». Если бы Аллах не позволил одним людям защищаться от других, то были бы разрушены кельи, церкви, синагоги и мечети, в которых премного поминают имя Аллаха. Аллах непременно помогает тому, кто помогает Ему. Воистину, Аллах – Всесильный, Могущественный».
Если бы Аллах не сдерживал одних людей посредством других, то земля пришла бы в расстройство. Однако Аллах милостив к мирам.
Мугатил сказал:
«Если бы Аллах не сдержал мушриков посредством мусульман, то мушрики захватили бы землю и убили бы мусульман и уничтожили бы мечети».
Шейх уль Ислам ибн Теймия сказал: «Так куффары подавлены мусульманами, и худшие подавлены лучшими, так же как персы были подавлены христианской Византией, затем христиане были подавлены уммой Мухаммада».
Ас Сади сказал: «Мир пришел бы в расстройство, если бы куффары и грешники одержали верх».
И это некоторые причины обязательности Джихада.
Так сражайтесь же на Джихаде против неверных, против многобожников и безбожников, ищите себе лучшее, чем есть. Всякая торговля с Аллахом прибыльна[89], но нет торговли прибыльнее этой. Каждый, кто убьет кяфира, будет многократно вознагражден.
Да благословит Аллах нашего Пророка Мухаммада. Аллаху Акбар. Аллаху Акбар.
Так сражайтесь же на Джихаде против неверных, против многобожников и безбожников…
Это кассета. Одна из тех, что во множестве ходит по базарам Джелалабада, Кандагара и Кабула. Одна из тех, из-за которых мы проиграли войну…
Кассета эта применяется очень просто. Сначала в кишлак приходим мы. Несколько машин, охранение из БТРов. Моджахеды на такие караваны нападают редко – люди не поймут. Собираются декхане, каждому полагается продуктовый набор: пара килограммов муки, тушенка, соль и большая бутыль керосина. Все это на базаре стоит денег, и до базара надо идти, а шурави привезут все это на дом. Охотно берут и листовки: бумага дорогая, листовку используют самыми разными способами: и пишут на ней, если грамотные, и на растопку…
Потом на агитационную машину забирается лектор и начинает читать проповедь. Типа: в эпоху развитого социализма, преимущества которого неоспоримы… и так далее, тому подобное. Чтобы слушатели не разбежались – есть еще доктор. Пока лектор выступает – он по очереди осматривает тех, кто этого пожелает, ставит диагнозы, дает лекарства. В последнее время в караванах были даже мобильные стоматологические кабинеты[90].
Через несколько дней – в тот же кишлак приходят духи. Иногда они налагают на кишлак налог за то, что бесплатно брали у шурави, но так действуют самые отмороженные, типа наркоджихадистов Раббани[91]. Остальные просто ставят кассету, на которой авторитетный мулла из медресе Махмадия или Хаккания, или из Красной мечети разъясняет общепризнанные истины ислама, например, почему коммунисты безбожники и их надо убивать.
Это выглядело бы идиотизмом, неким кривлянием перед накатывающим с севера катком, если бы не одно «но». Это работало.
Я пробыл в Афганистане долго, настолько долго, чтобы начать понимать. Мы учили их пацанов в школах и университетах. Мы возили их старейшин и всех, кто этого пожелает, на нашу территорию военно-транспортными самолетами, мы делали им экскурсии в колхозы-миллионеры и на заводы, производящие сельхозтехнику и автобусы. Мы давали им продуктовые наборы и керосин бесплатно, только для того, чтобы они выслушали нас. Наши пацаны, отслужив срочку и оставшись в живых, возвращались строить кабульский ДСК и новые микрорайоны[92]. Наши студентки записывались в комсомольские интернациональные бригады и ехали преподавать туда. Их ученики – слушали про математику или физику, но когда приходило время намаза – они все как один бухались на колени. Закон Ома был ничем, пылинкой на руке Аллаха, как и весь мир.
Поэтому мы проигрываем. А они выигрывают.
Нельзя сказать, что я особо верю в наступление светлого коммунистического рая, как то предсказал старик Ленин. Не особо верю я и в демократический централизм Ельцина[93]. Но я знаю, как живем мы и как живут они. Я знаю, что дело наше правое, и их – нет. Что, если позволить мракобесию победить – весь мир погрузится в хаос и мрак.
И потому я сражаюсь…
Я снял наушники.
– Это запись прошлого года, – сказал Янкель, – эксперты оценивают ее как подлинную.
– То есть шейх Азам жив?
– Возможно… все возможно.
Шейх Абдалла Азам…
Шейх был необычным человеком. Он стоял у истоков Аль-Каиды, если бен Ладен был финансистом и организатором, то шейх Азам – идеологом террора. Он был намного лучше образован, чем бен Ладен, и он был палестинцем – человеком из народа, у которого ненависть в крови. Шейх прибыл в Пакистан в самом начале войны, и в немалой степени его заслугой является тотальная радикализация этой страны, привнесение в Пакистан элементов всеобщего джихада. До этого Пакистан был слишком далеко расположен от Ближнего Востока, а его люди говорили на другом языке – урду и пушту, вместо арабского. Местные горцы даже не ненавидели Израиль – для них трагедия палестинского народа ничего не значила, многие даже не знали о ней. В поселениях держали собак и гнали шароп – местный самогон. В Пакистане было даже собственное, пусть и небольшое, виноделие – осталось от англичан.
Все это за какие-то несколько лет превратилось в кипящий котел фанатизма, ненависти и безумия.
Получивший наполовину западное образование, шейх любил и умел выступать, он мог написать и прочесть проповедь лучше, чем любой местный мулла. Но его жизненный путь – как и жизненный путь его сына – закончился в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, когда сам шейх, его сын и еще пятьдесят человек были разорваны на куски мощным зарядом направленного действия, установленным по пути к одной из мечетей Пешавара. Судя по отчетам полиции, там было месиво.
Никто не знал, кто это сделал – хотя многие хотели знать. Мы думали, что это ФАТХ – Азам приговорил Арафата к смерти за сотрудничество с СССР, и это было взаимно. Но боевики Арафата поклялись, что это не они. Мог это сделать и президент Пакистана Уль-Хак – ему ни к чему был в стране столь популярный и при этом чужой шейх. Тем более что сам Уль-Хак вскоре после этого погиб при крайне подозрительных обстоятельствах – это могло быть и местью[94]. Но кто тогда мстил и как – при том, что вместе с Уль-Хаком погибла американская делегация и американский посол? Это могла сделать ХАД, они были очень активны в то время – почти одновременно с гибелью Уль-Хака по неизвестным причинам взорвался главный распределительный склад ЦРУ под Исламабадом[95]. Но мы тогда контролировали ХАД полностью, в ней сидели наши военные советники, и мы знали, что это сделал не ХАД. Оставалось предположить только одно – что это сделал кто-то изнутри террористической организации, изнутри «Мактаб аль-Хидмат», которая впоследствии стала Аль-Каидой. И думать так были очень серьезные основания.
«Мактаб аль-Хидмат» была очень необычной организацией. Обычно верхушка террористической организации это люди не только из одной страны, но и из одного города, они давно знают друг друга, вместе претерпевали одно и то же и вместе пришли к решению начать террор. Трое основателей «Мактаб аль-Хидмат» имели друг с другом мало общего. Палестинский профессор, закончивший религиозный университет, трибун и борец, сын палестинского народа. Египтянин из интеллигентской семьи, врач с высшим образованием, не имеющий нормального религиозного образования и радикализовавшийся в тюрьме, куда египетская охранка бросила его после убийства Садата: смертную казнь ему заменили отправкой на джихад с Советским Союзом. И сын миллиардера из Саудовской Аравии, который в детстве вообще не знал ни голода, ни лишений и мог разъезжать на дорогих машинах, как его братья, но вместо этого предпочел отправиться на джихад с риском погибнуть под бомбами и ракетами. Разными были и их взгляды – палестинец не мог не призывать бороться за Палестину и против Израиля, египтянин ненавидел все военные диктатуры и призывал к исламской революции. Саудит? А он вообще ни к чему не призывал – до две тысячи первого его даже не считали опасным. Но именно он организовал беспрецедентный по масштабам и последствиям террористический акт, добившись большего, чем любая другая группировка в мире.
После взрыва, унесшего жизнь профессора Азама и терактов в ленинградском метро, организация Аль-Каида ушла в глубокое подполье, готовясь к противостоянию с самой сильной разведкой в мире – советской. Почти десять лет поисков не привели ни к чему – ни Завахири, ни бен Ладена найти не удалось. Хотя их искали не только мы – их искала и афганская ХАД, и разведки других стран социалистической ориентации, и ФАТХ, и некоторые другие палестинские, ливанские и другие организации. Их искал и Иран – для Ирана Аль-Каида была смертельным врагом. Искали все, но никто не нашел.
До сегодняшнего дня вопрос, почему не нашли, имел довольно простой ответ – потому что американская и британская разведка, а также подчиненная им ИСИ, межведомственная разведслужба Пакистана, не хотят, чтобы эти ублюдки были найдены. Но теперь, спустя много лет, когда считавшийся мертвым профессор Азам вдруг воскрес, вопросов становится намного больше и ответы на них могут быть самыми разными.
– Михаил Ефимович, а что это значит? – задал вопрос я.
– Значит… а как думаешь? Человек считается мертвым много лет – и вдруг воскресает. Согласись, для этого есть серьезные основания.
– Вопрос в том, какие?
– Верно. Мыслишка такая, что не все в Аль-Каиде ладно. Капиталистический мир в кризисе… собственно, с тех пор как у них в двухтысячном рухнула биржа[96], они из него и не выходили. Разрешением кризиса, как говорят классики, всегда является война. И есть два варианта ее устроить. Восточная Европа, но их новые союзники особого рвения сражаться не проявляют, кроме Польши. Да и… страшно как-то, ведь все понимают, что война сразу затронет территорию Советского Союза и применение ядерного оружия станет неизбежным. И есть Ближний Восток. В котором есть все классические признаки революционной ситуации. Верхи не могут, низы не хотят, значительная часть правителей просто стара, и так далее и тому подобное.
– Да, но если есть революционная ситуация, почему мы ею не пользуемся? – спросил я. – Почему они?
Янкель прищелкнул языком.
– Не все так просто. Ты служил в Афганистане, помотался по Востоку, тебе не надо ничего пояснять, ты и сам все знаешь. Революционная ситуация есть, но нет классов. На Востоке нет классов, классовая теория не работает. А наши подонки из ГлавПУРа[97] вместо того, чтобы посидеть и подумать, как так и чего-то новое придумать, защищают кандидатские диссертации на тему «Ленинская политика НЭПа в новых условиях» и поют дифирамбы политическому наследию верного ленинца Бориса Николаевича Ельцина. Мы проиграли в Афганистане именно идеологически, потому что собственный бай и угнетатель оказался для нищего афганского крестьянина ближе и роднее советского воина, пришедшего ломать многовековые устои. Бай – единоверец и соплеменник, а советский солдат – чужак. Помнишь, как афганским крестьянам намеряли участки земли, а они не брали?
– Полно вам, Михаил Ефимович… не брали. Может, и взяли бы – да как? Бая-то нет, да нукеры его никуда не делись. Возьмешь, жди ночных гостей. А пожить-то всем хочется.
– Не делай мне смешно, Саша. Хотели бы справиться – справились бы. У нас с кулаками как-то справились. Все в кишлаках в уездах знали про банды и про нукеров. Знали, кто где живет, кто на кого работает. И что? Хотели бы – в два счета бы их выжили. Но нет. Афганское общество не отвергло своих угнетателей и эксплуататоров. А помнишь, как афганские сарбозы[98] мимо цели стреляли в бою. Потому что на той стороне свои, такие же афганцы. Дошло до того, что в коммандос стали целенаправленно отбирать тех, у кого или руки по локоть в крови и назад хода уже нет, или у кого кто-то из родственников погиб от рук душманов. Не подскажешь, это по Марксу так делать? По Ленину?
Что верно, то верно. Мы пришли в Афганистан не только с оружием, мы пришли с идеологией. И оказалось, что то, что работало в других местах, здесь не стоило и гроша.
– Я вот думаю, – сказал Михаил Ефимович, – что готовится что-то очень серьезное. Из двоих, кто остается в живых до сих пор – бен Ладен – считает, что главный фронт джихада по-прежнему против СССР, а вот Завахири и Азам считают, что тяжесть борьбы надо сместить в арабские страны и попробовать в одной или нескольких из них прийти к власти. Не исключено, что профессор Азам воскрес для того, чтобы внести ясность в этот спор. И не исключено, что то, что все потеряли в Боснии – как раз и вносит ясность.
…
– Ты действительно ничего…
– Еще раз…
– Хорошо, – сказал Янкель, – не исключено, что это и в самом деле дезинформация. Или американцев, или американцы клюнули на нее. В любом случае игру надо продолжать.
– Вы понимаете, что американцы, скорее всего, точно знают, что они хотят получить. И бездумно подложив им пустышку, мы рискуем сами попасть в ловушку, которую уготовили им.
Классическое правило разведки. Если противник знает о дезинформации, то дезинформация превращается в информацию для него и дезинформацию для тебя.
– Понимаю. Потому и не форсирую события. Попытайся выяснить у своей мисс – что именно она хочет получить. Хотя бы в общих чертах.
– Хорошо.
– Как у тебя с Машей?
– Спасибо, что спросили.
– Перестань. Меня этим не проймешь.
Я достал серебряный гарнитур.
– Вот, подарок купил. Как думаете, понравится?
– Понравится. Она поймет.
– Поймет – что?
Янкель не ответил.
Что поймет – я понял почти сразу. В тот же день, точнее, в ночь.
Я пришел домой – и меня ждал ужин. Я подарил подарок, скушал ужин – и я понимал, что после этого должна была быть постель. Но вместо этого я открыл дверь на балкон и так и стоял, глядя на огни ночного города. И понимал, что не смогу.
Вот так вот – не смогу…
Последний раз у меня такое было в Афганистане… давным-давно. Ее звали Наташа… она как раз учительствовать приехала. Про девочек, которые туда ехали учителями-врачами, слава шла недобрая… понятное дело, ограниченный контингент, больше ста тысяч мужиков без баб, и каждый день по лезвию ножа ходят. Ну и… с караванов барахлишко, шурави-контроль это называлось. И такой вот Лене-Маше-Наташе бывало, что удавалось заработать по две-три тысячи рублей в месяц. Или вернуться домой женой полковника, а то и генерала. Некоторые даже оставались, выходили замуж за сыновей племенных вождей… благо «Мерседес» в этом случае прилагался.
Но Наташа была не такой. Мы любили друг друга… а потом ее, как и несколько других наших, похитили… водитель предал. Мы пытались их освободить… но нашли только их головы. После этого никто из нас не брал пленных.
– Саша…
– Я сейчас приду. Иди.
Но Маша не ушла. Она только крепче прижалась ко мне. Дневная жара давно спала, в комнату сочилась ночная прохлада, огни города рисовали причудливые узоры на паркете. Мы так и стояли – как в одном фильме… только наоборот.
– Я знаю.
– Что?
– У тебя было с Николь. Я понимаю.
– Не понимаешь.
– Пойдем.
Она подвела меня к дивану, а сама уселась в кресло напротив… большое такое. Я потянулся к выключателю.
– Не включай свет.
Я не включил. Голос Маши был как будто бестелесным, как будто сам дом, сама квартира говорила со мной.
– Я понимаю, что иногда это нужно. Я ведь дочь разведчиков.
…
– Когда мы жили в Штатах, я один раз увидела маму… она вышла из машины с правительственными номерами. За несколько кварталов от дома. Я начала следить за ней… узнала, чей это номер, и сказала папе. Но папа страшно рассердился… он все знал.
…
– Мама спала с офицером из Пентагона. И еще с каким-то перспективным чиновником из Госдепа. Папа все знал. Такая была работа.
Хороша работа. Я-то думал, что все знаю… или почти все – ан нет. Похоже, согласившись пройти спецкурс, я вляпался куда сильнее, чем сам себе это представлял.
– Я понимаю, что у тебя есть работа и ты должен ее делать. Давай договоримся только об одном – не врать друг другу.
Отлично просто. Дорогая, я тут кое-кого отымел. Но ты не переживай, такая работа. И кстати, я предохранялся.
Так, что ли?
– Скажи… ты что-то чувствуешь ко мне?
Я помолчал, собираясь с мыслями.
– Маш… ты мне не безразлична. Я не знаю, любовь ли это… но ты единственная женщина, к которой я это чувствую. Других нет.
…
– Это правда.
– Я знаю. Пойдем в постель.
Посреди ночи я проснулся.
Такое бывает… после Афгана… там даже спишь вполглаза и иногда просыпаешься, услышав, как на твоем этаже остановился лифт. Но тут я буквально подскочил… чувство было такое сильное, что я потянулся к пистолету, который теперь держал рядом с собой даже ночью.
Кто-то в квартире? Дверь в спальню у меня только с виду похожа на другие. На самом деле под деревом скрывается сталь, а пока будут ломать – я открою сейф, который справа от меня, и вооружусь «Сайгой» – полуавтоматическим карабином, который храню совершенно легально, как охотник.
Но в доме никого не было. Я это бы почувствовал.
Что тогда? Сон?
Время от времени мне снятся сны, в которых я вижу будущее. Ничего глобального, как-то раз мне приснился сон, как я ем в столовой, я вспомнил его спустя три года в Дамаске, когда ел в столовой посольства – это как раз и была та самая столовая, я никогда до этого не был ни в Дамаске, ни в этой столовой. Еще раз мне приснился сон, как я ругаюсь в каптерке, что мне выдали не те берцы, какие входят в норму положенности[99] – он сбылся через год. Ни разу мне не приснилось что-то серьезное… например, где находится бен Ладен. Но всегда то, что снилось – сбывалось.
Бен Ладен!
Я вскочил с кровати. Начал шарить по полу, стараясь найти брюки – в них был телефон – я никогда не ношу телефон в рубашке, плохо влияет на сердце. Найти не удавалось – надо сказать, что ни я, ни Маша в этот раз не озаботились тем, чтобы нормально сложить одежду.
Бен Ладен…
Вот они. Мои брюки. Я выудил телефон, матовым светом засветился экран, я начал искать номер Янкеля. Ага… вот.
– Михаил Ефимович…
Раздалось какое-то бурчание.
– Саша…
– Это я.
– Который час…
– Не важно. Я кое-что вспомнил.
До Москвы мы добрались самолетом Михаила Ефимовича, в Кубинке нам подали машину марки «Вольво». Аэродром был военный, военные смотрели на раскатывающих на иномарках разведчиков с плохо скрываемым раздражением.
Путь наш лежал в Мосрентген. Это один из поселков, который сейчас уже слился с Москвой. Наряду с Теплым Станом, Балашихой и некоторыми другими местами, которые засекречены – это был пункт базирования подразделений советского спецназа. Одно время тут базировалась «Альфа», первый в СССР спецназ, заточенный на борьбу с терроризмом. Но потом они отсюда съехали, объект отдали ПГУ КГБ. ДорНИИ[100] после того, как Управление В стало работать на постоянной основе, был переполнен, места не хватало, потому для нужд КУОС и «Каскада» частично приспособили Мосрентген. Там же хранилось снаряжение временных групп, в том числе, получается, и мое…
Я ничего не сказал Янкелю, как тот не спрашивал. Боялся сглазить.
Пост, удостоверение Михаила Ефимовича – тот еще по старинке носил красные корочки вместо пластиковой карточки с разводами, как от бензина, которые недавно всем выдали. Знакомые, угрюмые здания, ангары, какие-то люди, внешне ничем не занятые. Наверное, так же выглядит Герефорд в Англии, Форт Брэгг в Северной Каролине[101]…
– Куда? – обернулся водитель.
– К складу.
Едем к складу. Михаил Ефимович нетерпеливо поглядывает на часы – он носит скромные «Сейко». Не выделяется.
Подъезжаем к складу. Кто-то узнает меня, кидает руку в приветствии.
– Здравия желаю…
Не отвечая, быстро иду внутрь. Это тут я как раз и ругался, что мне берцы выдали не по норме положенности – нам положены специальные, а мне выдали обычные, десантные. Вот как раз на ассоциации и пришла мысль про склад.