Беннет перевернул листок, чтобы посмотреть, нет ли чего на обороте, но там оказался лишь узор из волнистых линий, вроде тех, какие печатают для безопасности на иностранных купюрах.
Выиграл? Как можно что-нибудь выиграть, когда ты даже не вступал ни в какое соревнование? Встречу с отцом? Джон Дифферинг мертв уже около двадцати семи лет. Может быть, это розыгрыш. Может, все жители улицы — или даже всего Форест Плейнз — получили подобные афишки с утренней почтой. Беннет пожалел, что нельзя уже попросить Уилла Серфа заглянуть в другие газеты, чтобы проверить правильность этой теории.
И вдруг снаружи загремело: Хауррнк! Похоже на… корабельную сирену.
Беннет взглянул в окно и увидел фигуру, медленно возникающую из завитков тумана в середине улицы. Кто-то шел к дому… ступая медленно, даже неуклюже. Кто-то попал в беду.
Не выпуская из рук рекламного листка, Беннет ринулся к двери и стал отворять засовы. Но тут же опомнился.
Кто этот человек? А вдруг это какой-нибудь извращенец или бродяга, принесенный туманом… вроде тех парней, что воют по ночам на луну. А он, Беннет, гостеприимно распахивает дверь, чтобы впустить его в дом.
Он снова заложил верхний засов и вернулся к наблюдательному посту у окна.
Фигура уже полностью материализовалась: это был мужчина, в темном костюме, без пальто — без пальто! В такую погоду! — и в шляпе. Беннет тут же прикинул его возраст: человеку должно быть лет семьдесят, а то и все восемьдесят, раз он в шляпе. В наши дни никто уже не носит шляпы, по крайней мере, здесь, в Форест Плейнз.
Ненадолго остановившись, человек повел головой из стороны в сторону, точно сверяя номера домов. Зрение у него должно быть стопроцентное, сколько бы лет ему ни было: когда Беннет в последний раз выходил наружу, он не увидел даже дома напротив, не говоря уже об остальных.
Когда человек тронулся с места, Беннету показалось, что он его знает. Может, это кто-то из Коппертонов… конечно, не сам Джек — слишком старый, хотя Беннет так и не видел его лица, — наверное, отец Дженни. Беннет потер рукавом стекло и вспомнил, что туман-то снаружи, а не внутри. Хотя нет, это не может быть отец Дженни, тот же маленький и толстый. А человек, который шел сейчас по улице, был высокий и худощавый, с армейской выправкой, прямая спина, уверенный шаг… хотя он только что стоял, озираясь в поисках нужного дома. Кем бы ни был этот человек и откуда бы он ни взялся, Беннету не верилось, что с ним будут проблемы, а вот у него самого проблема, кажется, есть. По крайней мере, он точно заблудился. К тому ясе неплохо было бы с кем-нибудь поговорить.
Он снова подошел к двери, отодвинул засов и распахнул ее.
Подошвы ботинок незнакомца клик-клакали по черному асфальту улицы. Туман, цеплявшийся за его ноги и руки, походил на покрывала восточной танцовщицы, то скрывающие тело, то вдруг становящиеся прозрачными… и в этих мерцающих полотнищах безошибочно слышался теперь звук голосов, далеких и шепчущих. Тут из тумана возникло его лицо, он неуверенно хмурился, прищурив один глаз, чтобы рассмотреть дом и стоящего перед ним мужчину, а тень от полей шляпы ерзала по его лбу вниз и вверх в такт шагам. Вид у него был усталый, у этого странника, бог весть откуда принесенного туманом. И неудивительно.
Дом, подумал Беннет, он же никогда его не видел.
И мужчина, который стоит сейчас перед этим домом на незнакомой ему улице, был тогда еще совсем мальчишкой.
«Мальчишка, мальчишка, мальчишка», — зашептали голоса в уши Беннету, словно чайки закружили над далеким берегом моря, предупреждая о близящемся шторме.
Он успешно подавил в себе желание повернуться и бежать назад в дом — запереть дверь на засовы, преградить путь страннику: каким подходящим показалось ему вдруг это слово, странствующий и странный… выбросить из головы все глупости, избавиться от ощущения дежавю, связанного с незнакомцем. Но, в конце концов, перед ним был просто человек, чужой в Форест Плейнз… одинокий, сбившийся с дороги, может, его автомобиль, какой-нибудь допотопный «Олдз» или «Шевви», стоит сейчас на обочине у поворота на Мейн-стрит, дожидаясь хозяина, — старая добрая лошадка, которую он холит и лелеет каждое воскресенье и которая вдруг подвела его, ослабнув посреди дороги со сломанным карбюратором или слетевшим глушителем.
Незнакомец остановился и поглядел на Беннета, их разделяли всего тридцать или сорок шагов, человек стоял на тротуаре, а Беннет в дверях дома, полуприкрытый ширмой, а из распахнутого проема за его спиной лился теплый и приветливый свет, отражение которого в тумане, казалось, двигалось вместе с ним, наводя на мысль об огнях святого Эльма.
— Эй, — тихо позвал Беннет.
Человек повел головой из стороны в сторону, сначала налево, потом направо. И кивнул.
Беннет смял афишку и сунул бумажный комок в карман.
— Ну и утречко сегодня.
— Ну и утречко, — был ответ.
Впечатление было такое, будто голова Беннета вдруг наполнилась водой или гелием, как воздушный шар. Воспоминания… давно уснувшие и дремавшие до поры до времени, словно покрытая пылью мебель в старом доме, куда в один прекрасный день вдруг возвращаются жильцы… какие воспоминания пробудили три немудреных слова, произнесенные знакомым голосом со знакомым акцентом, чьи интонации, как ему казалось, он позабыл — а точнее, изгнал из своей памяти и не допускал их туда много лет.
Теперь воспоминания поднялись в полный рост и предстали в своем истинном виде, явив себя в обличье памятных событий… а памятные события повлекли за собой знакомые голоса и слова: это была истинная память… а не липкие ностальгические волны, которые накатывали на него всякий раз, когда ему случалось увидеть повтор старого, любимого еще в детстве телешоу или услышать отрывок старой песни. Он увидел этого человека — в разных версиях, каждая то моложе, то старше предыдущей, — как тот играет в мяч, смеется, разговаривает… увидел, как он спит.
— Заблудились?
Несколько секунд человек озирался по сторонам, потом посмотрел прямо на Беннета.
— Похоже. Где я?
— В Форест Плейнз.
— Что это такое?
Беннет пожал плечами, одновременно пытаясь унять дрожь в коленях.
— Просто город. А куда вы направляетесь?
— Я… — Человек умолк и закрыл глаза. Потом открыл их и посмотрел на Беннета с улыбкой. — Домой, — сказал он. — Я иду домой.
Беннет кивнул:
— Может, зайдете на минутку? Выпьем кофе. — Ему никогда не доводилось слышать, чтобы привидения заходили вот так, на чашку кофе, хотя какого черта… раз уж пошла такая петрушка. Глянув еще раз вдоль улицы, он увидел, что туман вроде бы начал редеть, и дома напротив робко обретают форму.
Человек проследил взгляд Беннета и повернулся к нему с задумчивой улыбкой.
— Только ненадолго, — сказал он.
— Конечно, — согласился Беннет. И кивком показал на туман. — Плохой сегодня день.
Человек отвернулся, ничего не ответив. Потом сказал:
— Как, по-вашему, не похож ли он на какое-нибудь средство передвижения? Что-то вроде большого океанского лайнера?
— Что? Туман?
Человек кивнул, дернул едва заметно плечами и снова уставился в белую мглу.
— Или огромная машина, — продолжал он, — которая бесшумно катит вперед, а потом… — тут он щелкнул пальцами, — раз, и прибывает в какой-нибудь порт или на станцию, где мы давно не были… так давно, что, кажется… будто мы вообще никогда тут не бывали. А потом он открывает что-то неожиданное… неожиданное потому, что мы просто далеко заехали. — Он снова повернулся лицом. — Далеко не в пространстве, а во времени.
— Во времени? — переспросил Беннет, глядя на клубящийся туман. — Как машина времени, — сообразил он.
Человек улыбнулся, и вся напряженность враз покинула его.
— Да, как машина времени. Или что-то в этом роде.
Беннет отступил в сторону и жестом пригласил человека в дом.
Незнакомец, вылитый Джон Дифферинг, снял шляпу и, обеими руками держа ее за поля на уровне талии, вошел. Оглядел кухню и сказал:
— Красота.
Беннет закрыл дверь и, стоя рядом с незнакомцем, с необъяснимой грустью заметил, что тот оказался на четыре-пять дюймов ниже, чем он помнил. Проследив его взгляд, он жадно впитал в себя микроволновку, полированные конфорки электроплиты, большую морозильную камеру у задней двери, маленький телевизор на высоком столе для завтрака. Какое впечатление производят они на человека, покинувшего этот мир в 1972 году?
— Нам нравится, — сказал Беннет просто. — Так что, кофе?
Человек пожал плечами, когда Беннет шагнул к раковине.
— Что вы, то и я.
— Кофе свежий. Шелли — моя жена — сварила. Правда, он, может, чуть перестоял. Сейчас вскипячу воды, разбавить.
— Ага. А она здесь?
— Кто, Шелли? Да нет, вышла. По магазинам поехала. За подарками к Рождеству. С сестрой. Они каждый год это делают. — Беннет поставил электрический чайник на платформу и выдвинул из-за стола стул. — Присесть хотите?
Человек покачал головой.
— Нет, так долго я у вас не останусь. Не хочу привыкать к месту.
— Ладно.
Человек поставил свою шляпу на стол и расправил плечи.
— Не возражаете, если я тут огляжусь?
— Нет, нет… конечно, пожалуйста. Кофе будет готов через пару минут.
Он следил за тем, как старик углубляется в коридор, и ломал себе голову, что бы такое у него спросить. Вроде того, как оно там… где он сейчас? Или знает ли он, кто он… и что он уже умер? И понимает ли он, что Беннет…
— Это кабинет? — донесся из коридора голос, прервав его цепь размышлений.
— Да. — Чайник щелкнул, и Беннет долил кипятку в электрический кофейник.
— На дому работаете? — Голос слегка приблизился.
— Да-а. Бросил работу лет пять тому назад. С тех пор только пишу. — Он подошел к холодильнику и достал пакет молока.
Разливая дымящийся кофе по кружкам, Беннет вдруг сам себе подивился. Это все из-за тумана, который отрезал его от цивилизации, вот у него в голове и помутилось. Дурацкая афишка — он пошарил в кармане, чтобы убедиться, что она там… что это ему не приснилось, — подумать только, мужик, немного похожий на его отца, наплел что-то про туман, на котором покойники ездят туда-сюда, как на машине времени, а он и уши развесил. И потом, что значит — похож на отца? Какого черта! Да он своего отца больше двадцати лет в глаза не видел.
Он тряхнул головой и плеснул молока в кружки. О-сссподи, что же он натворил-то, пригласил в дом черт-те кого! Шелли съест его с потрохами, когда узнает. Если он ей скажет, конечно. Убирая молоко в холодильник, он вдруг подумал, что, может быть, Шелли и сама все узнает… когда вернется домой и найдет мужа лежащим на полу в кухне с ножом…
— А что вы пишете? — раздался вдруг позади него голос незнакомца.
— Черт! — Он обернулся так резко, что врезался в дверцу холодильника.
— Что-то случилось?
— Вы меня напугали.
— Простите.
— Ничего. Это вы меня простите…
— Я не хотел.
— Да ничего, все в порядке. — Он закрыл холодильник и сделал глубокий вдох. — Нервы, наверное, пошаливают. — И он сделал жест в сторону окна. — Туман.
Человек подошел к стойке у раковины и кивнул, глядя в окно.
— Похоже, начинает подниматься. — Показав рукой на кружки, он спросил:
— Любую?
Беннет кивнул и сказал:
— Да, обе без сахара. Сахарница там, рядом…
— Я без сахара. — Он взял одну из кружек и пригубил, прикрыв глаза. — Мммм, вкусно. Никогда не поймешь, до чего хорош на самом деле кофе, пока не перестанешь пить его на какое-то время.
Мужчина продолжал потягивать кофе, опустив глаза, будто вглядываясь в клубящуюся коричневую жидкость.
Беннет решил, что вот сейчас он и сделает решительный шаг, скажет этому странно знакомому человеку, что он есть не кто иной, как его, Беннета, собственный отец. Но чем дольше он в него всматривался, тем сильнее брало его сомнение, уж не придумал ли он это сходство… хуже того, не пытается ли он хотя бы в мыслях вернуть отца. В конце концов, кто видел афиши, в которых говорилось бы о посещениях давно умерших родственников? Вполне возможно, что он просто складывает два и два, а получает пять.
С другой стороны, может, это все же его отец. Не исключено, что во вселенной действуют такие силы, которые еще и не такое могут. Может, Род Серлинг все же был прав. Может, покойники действительно используют туман как средство передвижения — сколько фильмов про это снято… и, может, они и впрямь путешествуют во времени.
Беннет хлебнул из своей кружки, и вдруг ему вспомнилась мысль, которая часто приходила ему в голову: когда в пустом доме, стоящем за много миль от всякого жилья, падает стул, слышен ли звук? По законам природы, должен быть, но на свете происходит много такого, что не подчиняется законам природы. Все дело в том — в случае со стулом, падающим в пустом доме, — что тут ничего доказать нельзя… ведь единственный способ доказать что-то наверняка, это посадить кого-то в этот самый дом, нарушив тем самым одно из условий эксперимента Так что, быть может, если человек по-настоящему хочет верить во что-нибудь, то это и есть истина.
То же самое можно сказать и о незнакомце в кухне Беннета По крайней мере, до тех пор, пока сам Беннет не испортит все, задав неверный вопрос.
Джон Дифферинг? Нет, меня зовут Билл Паттерсон, я живу в Доусон Корнер, а там, на улице, в паре кварталов отсюда, остался мой «Паккард», а в нем жена, Элли ее зовут, и ей страсть как не терпится домой, лишь бы туман поскорее поднялся.
Нет ничего страшного в том, чтобы считать этого человека своим отцом. Да и, по правде говоря, столько всего говорит за это. К примеру…
— Мой отец тоже так пил кофе, маленькими глотками, — сказал Беннет, голосом разгоняя наползающую тишину по углам кухни, где она не представляла никакой угрозы.
Человек взглянул на Беннета и улыбнулся.
— Да?
Беннет кивнул.
— Очень похоже на вас.
— Точно?
Беннет сделал глубокий вдох.
— Он умер двадцать семь лет назад. Ему было тогда пятьдесят восемь. — Потом отпил глоток и спросил: — А вам сколько лет? Извините, что так прямо спрашиваю.
— Ничего, я не в обиде. Мне и самому пятьдесят восемь.
— Хм, — сказал Беннет, качая головой. — Какое совпадение.
— Похоже, сегодня день совпадений, — ответил человек, опуская кружку с кофе на уровень талии. — Мой мальчик — мой сын — тоже всегда хотел стать писателем.
— Да?
— Да. Должен сказать, я никогда в это не верил. Мне это казалось пустой тратой времени. — Он снова поднял чашку. — Но человек может ошибаться. Так что он, наверное, попробовал. — Тут он едва заметно улыбнулся. — И, может быть, даже преуспел немного на этом пути.
Беннету захотелось спросить, видится ли он сейчас со своим сыном, но это означало бы нарушить правила игры… все равно что заигрывать с несчастьем. Наверняка он услышит: Конечно, видел Джека на той неделе, у него все отлично. А такой ответ Беннета не устраивал. Но чем дольше они говорили, тем больше крепла его уверенность.
Они побеседовали о прошлом этого человека, о друзьях, которые у него были.
Обсудили, где он раньше жил и кем он работал.
И в этом разговоре, полном имен, названий и событий, одни то и дело набатным гулом отзывались в его памяти — какие совпадения, — а другие не значили ровным счетом ничего. Неизвестная Беннету сторона отцовской жизни. Но он по-прежнему избегал вопросов, которые могли бы поставить незнакомца перед какой-нибудь проблемой космического порядка… или просто вызвать нежелательный ответ, который испортит все.
Беннет, в свою очередь, тоже рассказал этому человеку о своем отце… причем такие вещи, которых, он был уверен, не только отец не знал, но и сам он давно забыл. А может быть, тоже не знал… по крайней мере, не той, повседневной, частью своего сознания, до которой можно дотянуться в любую минуту, стоит лишь захотеть.
И каждый раз, когда Беннет рассказывал что-нибудь, мягкая улыбка расцветала на губах того человека, и он говорил: «Правда?», или «Да что вы говорите», или, несколько раз, «Он, судя по вашим словам, был настоящим мужчиной».
— А он и был. Настоящим мужчиной.
Мгновение человек как будто боролся с желанием что-то сказать, кончик языка мелькал в створе губ:
Спасибо,
но передумал, и невысказанная мысль утонула в тишине.
Беннет поставил кружку на стойку и вытащил из кармана афишу.
— Вы верите в привидения? — спросил он.
— Привидения?
— Угу. — Он пододвинулся к человеку и показал ему афишку. — Вот, сегодня получил, с газетой. Слышали когда-нибудь о таком?
Тот покачал головой:
— Да нет, не сказал бы.
— Как, по-вашему, такое возможно?
Человек пожал плечами:
— Говорят же, что все возможно. Может, привидения видят все одним разом… и то, что было, и что есть, и что потом будет. Может, время для них совсем ничего не значит. И они просто заскакивают на борт своей туманной машины времени и едут, куда им захочется.
Беннет снова поглядел на афишку, рассматривая буквы-завитушки.
— Но зачем им возвращаться… я о привидениях?
— Может, потому что они забывают, как все было? Забывают людей, которых оставили в прошлом? Говорят, живые рано или поздно забывают мертвых: что ж, может, и с теми оно так. — Он снова пожал плечами и устремил взгляд в кофе. — Кто знает?
Что это, он нервничает? Беннет нахмурился. Может, он нарушает какой-нибудь божественный код, подводя разговор к такой точке, где ему останется только подтвердить подозрения Беннета… и, может быть, это будет значить…
Он снова сунул афишку в карман, и человеку, видимо, полегчало, хотя легкая тревога все равно осталась.
— Ну, да, — небрежным тоном продолжал Беннет, — что такое призраки, как не наши воспоминания?
Человек кивнул:
— Вот именно. Воспоминания. Это мне нравится. И что такое рай, как не маленький городок… вроде этого. Маленький город всего в нескольких милях вверх или вниз по дороге.
Теперь кивнул Беннет.
— Знаете, — сменил он тему, — раньше, когда я был маленьким, мы играли в одну игру, нам надо было сказать, какое чувство каждый из нас сохранил бы, если бы пришлось пожертвовать всеми другими, и почему.
— Кто-то говорил «слух» и объяснял, «потому что тогда я бы не смог слушать любимые пластинки», другой говорил «зрение», «потому что тогда я бы не смог читать комиксы, или смотреть телик, или ходить в кино».
— А вы что?
Беннет улыбнулся. Он много раз рассказывал эту историю своему отцу.
— Я сказал, что никогда не расстался бы с памятью, ведь без нее все, что со мной было, потеряет смысл. Все, что я есть — если забыть о коже, плоти и костях, забыть о мускулах, артериях и сухожилиях, — все, что я есть, это память.
Человек улыбнулся:
— А вам никогда не приходило в голову, может, вы тоже дух?
Беннет рассмеялся:
— А вы?
И тот рассмеялся вместе с ним.
— Ангел, наверное.
— Ангел?
Человек пожал плечами:
— Посланец. Посланцы и есть ангелы.
— Да? А какое у вас послание?
Человек засмеялся:
— Да, когда еще и поговорить о нем, как не сейчас, правда?
Беннет вдруг понял, что уже довольно ясно видит дом по ту сторону улицы. Вот там открылась дверь… вот безошибочно узнаваемая Дженни Коппертон вышла на крыльцо и остановилась, подняв голову к небу. Потом она повернулась и снова зашла в дом.
Беннет услышал, как приглушенно стукнула дверь.
Хватка, которой туман сжимал мир, постепенно слабела.
Он посмотрел на мужчину, который стоял перед раковиной, и заметил, что тот хмурится на кружку с кофе, перекладывает ее из руки в руку, как будто у него вдруг возникли с ней какие-то проблемы. Может, он слишком горячий… хотя нет, он же пил его все это время, разве не так?
Снаружи по дороге медленно проехала машина, свет ее фар мелькал в тумане.
И вдруг — хауррнк! — снова прогремел рог, так же, как прежде, только немного иначе по тону. Теперь в нем звучало предупреждение.
Человек уронил свою кружку, и Беннет видел, как она отскочила от пола, а кофе выплеснулся из нее на пол, на ножки стола и стульев.
Кружка покаталась немного и остановилась — чудом не разбившись, — прежде чем он поднял взгляд. Человек стоял и смотрел на него, он был слегка бледен… и немного печален.
— Я не… я не удержал, — сказал он.
— Вам пора, — ответил Беннет. Знание пришло из глубины сердца, из того места, где хранилось все то, что, по его ощущениям, стоило знать.
— Да, мне пора.
— Я провожу вас…
Человек поднял руку.
— Нет, — резко ответил он. И добавил: — Не надо, уверен, у вас много дел… вам надо продолжать работать.
— Строить воспоминания, — сказал Беннет.
— Вот именно, строить воспоминания. — Он отошел от стойки, шагая сначала неуверенно, не сводя глаз со своих ног, словно ступал по натянутому канату. Беннет сделал движение ему навстречу, желая помочь, но тот отпрянул. — Нельзя, — сказал он.
Они довольно долго стояли, глядя друг на друга, и все это время Беннету отчаянно хотелось сделать шаг — тот единственный шаг, который перенесет его на двадцать сем лет в прошлое, — обхватить отца руками, зарыться носом ему в шею и вдохнуть прежний знакомый запах, запах, которого он не мог вспомнить… как же ему хотелось дать новую жизнь старым воспоминаниям. Но он знал, что нельзя.
Подойдя к двери, человек остановился и обернулся.
— Знаете, у моего сына в детстве была кличка.
Беннет улыбнулся:
— Да? Какая?
— Баббер.
— Баббер? — О, Господи… Баббер… его звали Баббером потому…
— Он заикался — не то чтобы сильно, но заметно, — а его имя… его имя начиналось на «б».
Беннет почувствовал, как его глаза словно застилает туманом.
— Дети бывают жестоки, правда?
Он только и мог, что кивнуть.
Дверь захлопнулась, ширма снаружи сказала «рат-тат», рикошетом отлетев от косяка, и Беннет снова остался один… таким одиноким, как никогда в жизни.
— Береги себя, — сказал он пустой кухне.