— Ну, здрав будь, Уна. — Из-за их спин, покряхтывая, выбралась в первые ряды хитроглазая бабулька. — И тебе не хворать, сестрица!
Мать-перемать! Весь заготовленный накал страстей, все мои громы и молнии ухнули куда-то вниз штанов, прямо здесь и сейчас прошлое вышло ко мне лицом к лицу, с размаху и с оттягом залепив звонкую сухую пощечину по моему лицу, стирая с него всю уверенность, спесь и все эти годы другой жизни. Мне навстречу, мирно шкандыбая, вышла сухонькая старушка-знахарка из деревни Дальняя, что когда-то, кажется, тысячу лет назад, так любезно врачевала мне стертые от лопаты руки.
— Априя? — Я часто-часто заморгал, пытаясь прогнать это наваждение. — Сестрица?
Туго, со скрипом у меня в голове закрутились шестеренки, сопоставляя общую картину бытия, звено за звеном растягивая цепочку событий.
— Апри… — Я повернулся к обомлевшей Хенгельман. — Ее же сожгли?
— Апри, ты?! — Хенгельман залилась слезами, схватившись за сердце. — Это правда ты?
— Я, Мила, я… — По лицу знахарки также побежали слезы. — Я, моя хорошая, это я…
Какой же я балбесоид! Они же как две капли воды! Такие… сморщенные, маленькие, седоволосые. Ну… одинаковые, как изюмки в булочке. Сухофруктики мои ненаглядные.
Пока я подбирал отпавшую челюсть, бабульки кинулись друг дружке в объятия, рыдая в унисон и причитая в голос.
— Апри!
— Мила!
— Как же ты?
— Как ты, моя хорошая?
— Столько лет…
— Я надеялась и верила…
Уже потом, уже по темноте, под звездами и прохладный воздух ночи я слушал и молчал, не решаясь прервать скрип колес, возвращавших нас обратно, и скрип старческого голоса, тихо так и мерно ведущего свой рассказ о днях минувшей молодости.
Сколько лет? Наверно, лет пятьдесят, а может, и больше назад, разбежались в разные стороны две сестрички Хенгельман. Моя Хенгельман, та, что Мила, в это время отбывала срок в одной из тайных тюрем ордена бестиаров, постепенно проникаясь идеей сотрудничать с короной, а вот вторая сестричка, та, что Апри, вела бесконечную игру в кошки-мышки. Раз за разом меняя имена и личины, переезжая с места на место и спасаясь от идущих по пятам рыцарей и магов, не в силах найти свое место под этим небом. Ну да куда ей? Это моя бабуля была кроткого нрава, а Апри была заводилой в их компании, их гонором и их совместной спесью. Вновь и вновь она отступала, снова сбегая из-под носа властей, больно при этом огрызаясь и с завидным упорством выскальзывая из их цепких рук. Но как мы знаем, в конце концов, судьба распорядилась остановить ее. На поимку черного некроманта был отправлен сэр Дако, боевой маг и нареченный или приемный брат этой преступницы, который и положил конец ее бесчинствам.
— Что же произошло, Апри? — Мила Хенгельман держала свою сестренку за руку, боясь отпустить хоть на секундочку, чтобы не потерять ее вновь.
— Под Колдерсплеем, — заскрипела Априя, — они настигли меня на старом погосте, где я пыталась подзарядиться некротикой, чтобы хоть немного пополнить резервуары амулетов. Это не так уж далеко отсюда, ох…
Был бой, сильно взялись за нее, без шуточек и разгильдяйства, уж очень она достала власти своим поведением. Три звена бестиаров, маг в усилении, нашли быстро, блокировали, ну да бабулька так просто не далась. Помимо подчиненного гнезда вампиров, на стороне Априи был еще небольшой паноптикум собранных ею собственноручно в ходе непрекращающейся травли существ, машин смерти, слуг, рабов, рук и инструмента некромантов, что дали бой на старом кладбище. Ложась на землю, уже не поднимаясь, защищая своего хозяина и забирая вместе с собой одного за другим охотников за головами.
— Убили всех. — Бабулька поджала губы, погружаясь в свои воспоминания. — Резали, рубили, жгли. Знаешь, Мила, мне никогда, как в ту ночь, не было страшно. Я привыкла ко многому, но когда клинок бестиара прижался к моему горлу, я рыдала и молила о пощаде, готовая вылизывать их сапоги, лишь бы сделать еще один глоток воздуха, лишь бы увидеть хотя бы еще один рассвет.
— Валентин? — Мила Хенгельман успокаивающе погладила свою сестру по голове.
— Да. — Та печально улыбнулась. — Кто еще, кроме него, о нас бы позаботился?
Он убил своих. Тех рыцарей, которых сам и привел на поимку этого исчадия тьмы. Перевертыш, предатель, сволочь, называйте, как хотите, но старик Дако не сжег той ночью на костре свою сестричку, он сжег в пламени своего дара и своей мощи тех, кто посмел обидеть ее. Тех, кто посмел поднять на нее руку, тех, кто посмел измыслить недоброе в ее сторону.
Замолчали сестрички, обнявшись, молчал и я. Молчало небо, укутанное непроглядностью ночи, и лишь сверчки и колеса телеги нарушали покой. Так как и те и другие спешили, одни крутясь, везли нас домой, а другим вообще было не до чего в этом мире, им бы «оттрещать» свои положенные девяносто дней жизни да отправиться на покой. Вечный покой.
А ты будешь жить. Именно так он сказал тогда своей сестричке. Уедешь на север, заберешься в самую глухомань и никогда оттуда не выйдешь, никогда больше не видеть тебе ни сестру, ни меня, иначе быть беде. Иначе погибнешь не только сама, но и с собой заберешь на тот свет тех, кого любишь, и кто любит тебя. Вот такая история, вот такая, она жизнь. Долгая и счастливая. Вдали от любимых, ради любимых, вопреки всем, кто сказал быть тебе покойницей.
Да уж, дает пищу для размышлений, наше житие. Вот оно, какое лицо было у старика, вот так узнаешь о нем, о них об этих людям большее, чем даже измыслить мог. И каково же мое мнение? Фух, ребята, не возьмусь судить, не по моим плечам подобная задачка. Кто прав? Кто виноват? Все и всюду, в кого ни плюнь, носители своей правды, мерятели своей морали и своих принципов. Флюгер, скажете? Возможно, я успел приобрести по жизни такое качество души, как цинизм, и прекрасно понимаю, что мера весов у каждого своя, как говорил наш главврач кому-то: для счастья достаточно лампочку себе в зад ввернуть, а кто-то вновь и вновь выпрыгивает из самолета, забыв проверить, как сложен его парашют. Каждому свое, единственное, что могу сказать, что свой крест надо нести с высоко поднятой головой, ибо иначе какая же это правда? Так, баловство одно, как лампочка в одном месте.
* * *
Нет, ну это реально тяжело. Просто невыносимо. Две бабушки вокруг одного внука — это как если вас привязать между двух машин за руки и за ноги и разъехаться в разные стороны. А у меня, я вам скажу, не бабушки, а огонь! Обе дипломированные целители и каждая со своей отравой. Ой, то есть отварой, отваром в общем. Настоечки, выжимки, сеансы терапии и правка энергопотоков, все это, конечно, несказанно радовало мое бренное тело, заставляя возвращаться к жизни, но вот угнетало мой разум до невозможности.
Вы только представьте, что вас заставляют спать по ночам, кушать три раза в день, обязательно с супчиком. Постоянно моют, причесывают, дают лекарства, дергают за щечку, в общем, всячески отравляют вам жизнь до полного опупения. И это кого? Меня!
Это как в американских церквях антихристы седьмого дня, или кто они там, с песнями и плясками лупят ладошками по лбу немощным, с криком: «Встань и иди!», и те в конце концов встают и бегут, так как иначе забьют демоны до смерти.
В общем, выбора у меня особого не было, как просить помощи у сэра Жеткича, чтобы он вроде как взял шефство надо мной и хотя бы пару часов в день занимался теоретической магией, так сказать, давая азы искусства и науки, а на деле спасая меня от такой объемной и всепожирающей любви.
— Ну что, юноша? — Он помог мне, подкатив мое кресло к небольшому столику в своих апартаментах. — Чем сегодня займемся, пока ваши персональные сиделки готовят вам очередную порцию лекарств?
Друзьями мы, конечно, навряд ли с ним когда-нибудь станем, но уж по крайней мере уважение друг к дружке стоит проявлять. К тому же он небезынтересен и, как и я, имеет весьма похвальное хобби, а именно рыбалка. Причем если я использую свое увлечение как некую медитативную практику, помогающую мне, как в песне звучало: строить и жить, то господин Жеткич свою жизнь посвящает хобби, а не наоборот. Человек не просто предан подводному миру, он его изучает, понимает и весьма осведомлен в этом вопросе. Этакий ихтиолог окружающей действительности. Кстати, весьма полезные знания удалось почерпнуть от него, в частности ряд сетей и форм неводов для моей артели из крестьян Речной. Я то по простоте душевной все это авоськой считал, не заходя своими знаниями дальше ряжи усиления и карманов, в то время как Арнольд повидал немало и, что главное, поделился этим.
Вообще, несмотря на свой юный вид, человек он был начитанный, грамотный и владел многими аспектами знаний. Его апартаменты были заполнены различными трудами, привезенными им, множеством экспонатов различных тварей, небольшой химической лабораторией, вполне, хочу вам сказать, на уровне, не говоря уже о приборах, амулетах и прочей атрибутике от искусства магии.
Я, правда, не стал заострять внимание, но наш правозащитник не смог скрыть кое-что и запретное, что имел у себя в коллекции. Впрочем, не заострил я внимание лишь потому, что и сам недавно разжился подобным экспонатом, а именно кракеном. Да-да, самым что ни на есть исчадием черной некромантии, этакий студенистый спрут, состоящий из зубастой пасти, ядовитой слизи, сотни копошащихся щупалец. Хочу вам сказать, совсем не безобидная тварюшка. Своего я поместил в стеклянную амфору-резервуар, специально отлитую под эти нужды, вода в которой уже через пару часов была темней и непроглядней чернил. Звал я своего питомца Хомяк, так как новый жилец и мой питомец обладал скверной привычкой что-нибудь хватать и прятать у себя в аквариуме. То еще зрелище, вытянет свои «хваталы», пошарит по комнате и к себе в норку тащит, причем ведь нет в нем голода как такового, чистое любопытство ну и может, какое-то природное чувство жадности, что ли. И да, что самое удивительное, Хомячок совершенно не агрессивный получился, нет, мяско он трескал будь здоров, даже, со слов Милы Хенгельман, пару кошек отловил и схрумкал, не говоря уже о том, что мышей в подвале с крысами излавливал от скуки. Зато детей любит. Ой, вы не подумайте чего дурного, я ему детей не скармливал, это просто «бабульки-тарахтульки» оплошали, чисто по инерции трепались языками, совершенно позабыв про то, что за Априей хвостиком приклеилась моя Пестик — Ви. Девочка справедливо расценила, что от нее что-то скрывают, потому тенью и ходила помалкивая за Априей, в которой с ходу признала свою учительницу по травничеству, ну и забрела вместе со старушками в подвал покормить Хомячка.
Радости было — не передать. Девчонка просто влюбилась в Хомачку, как она теперь его ласково называла, и теперь каждый день бегала поухаживать за другом, то водички ему долить, то покормить, то разный мусор из аквариума, натащенный «хомячком», поубирать.
— Тварь сия необычайно злобна, коварна и опасна. — Жеткич держал свой экспонат в глиняном кувшине, куда я как-то сунул свой нос, по которому чуть и не схлопотал увесистым щупальцем. — Я ее лет десять назад отловил в болотах халифата Альбинбей, вернее даже не его персонально.
Сэр Жеткич специальной палкой стал колотить выползшие руки осьминога, загоняя его обратно в свою обитель. За что получил тут же черную струю чернил кракена, обдавшего своего хозяина черной водой с ног до головы.
— Заказ был, халиф награду выдавал тому, кто болотное чудище истребит, что перекрыло ему путь в джунгли, где он вырубку железного дерева вел. — Маг умело загонял разошедшегося кракена обратно в кувшин. — Проклятые черные маги создали эту гадину, ну или дьесальфы из своего питомника упустили, теперь уж не узнать, а вот местные племена эту дрянь выпустили в судоходное русло, там такая история вообще дурная вышла с этими местными жителями.
— Что же там такого произошло? Вы, кстати, весь в чернилах перепачкались, — поддержал я его рассказ вопросом, постаравшись откатиться как можно дальше от разбушевавшегося создания, нечаянно разбуженного мной.
— Не страшно, эта чернота только при намокании видна, как подсохнет, обесцветится, — улыбнулся он.
— Ну а история… ерунда по сути. Видите ли, местным племенам не нравилось, что халиф объявил их своими подданными и вел вырубку их лесов, в которых они вроде как себя считали полноценными хозяевами. Ну чистые дикари и варвары, халиф он ведь кто? Правильно, королек местный, а они кто? Да никто и звать их никак, бегают по куширям голозадые даже срамоту свою не прикрывают. Ни тебе денег, ни тебе городов, одни деревушки, сплошное безобразие, даже скотину никакую не держат, все охотой и собирательством себе добывают. Бунтуют только, в солдат из кустов разной гадостью кидаются, подчиниться не хотят, даже этой кракозябре поклонялись, как речному богу, который призван был великим шаманом, чтобы защитить их от злых людей, закованных в металл. Ну да на радость этим племенам мудрый халиф не поскупился мошной, звонко оплатив работу мага, который изведет нечисть.
— Ты только представь себе, — вещал Арнольд, загнав наконец буяна на место. — Плыву я на лодочке, жарища, а вода все темней и темней вокруг становится, и запах этот странный.
Да тут надо сказать, кракен пах и весьма, ну я бы не сказал, что как-то отвратно, нет, скорей надоедающе и резко. Знаете, такая смесь вроде как подгорелых кофейных зерен с такой кислинкой, что дают сушеные грибы в аромате. В общем, не каждому по вкусу придется.
— Кругом тишина, и даже птиц не слыхать, а такого в тех южных плавнях просто быть не может. — Он отставил в сторонку свой шест-колотушку, устало облокотившись на стенку и рассматривая вместилище со своим заключенным. — Сам, естественно, плыву, местных хоть батогами лупи, не в жизнь не согласятся туда соваться, мол, речной бог покарает, а мне ведь интересно, мало ли что это такое, может, вид какой неизвестный. И тут в самой черни в непроглядном омуте все как забурлит, вспенится и десятки во-о-от такенных (он развел руки), не то что сейчас, щупалец на меня поперло!
В общем, как оказалось, для мага ничего страшного, лишь повозиться пришлось, уж больно большим и злобным вырос кракен. Стандарт Десты не подпускал и вполне на уровне держал монстра в отдалении, а вот летящие лезвия Эббуза секли монстра, разрезая его плоть словно нож масло. Тварь быстро смекнула, что в этот раз из охотника превратилась в жертву и постаралась тупо залечь на дно, скрываясь под многометровой водной толщей. Ну да наивная простота, кто же ей это позволит? Уж точно не Жеткич, который тупо спроецировал кольцо Прая на дне реки, вздымая сонм всклубившегося пара от кипящей и пылающей жаром стихии. В общем, долго ли, коротко, но измордовал он кракена, не шибко расположенного, даже в своей водной стихии, к передвижению. Ну а когда стал отрубленные щупальца сжигать, разбросанные по берегу реки, одну извивающуюся лапку решил себе оставить, так сказать на память, из которой впоследствии и развился новый кракен, правда уже в уменьшенном объеме и ограниченном пространстве.
— Вижу, не с пустыми руками вы ко мне пожаловали. — Жеткич присел напротив меня, с интересом рассматривая мой презент.
Эх, давненько я не брал в руки шашку, шутка. Дело в том, что я уже давно хотел ввести в обиход этого мира такую, пусть вроде бы и мелочь, но приятственную моему сердцу игру, как шахматы. Нет, я, конечно, не гроссмейстер, и даже постеснялся в детстве на разряд сдать, но вот с дедом в свое время рубился, что называется, не на жизнь, а на смерть. В наши дни шахматы как-то незаслуженно отошли на второй план, уступая куда более интеллектуальным играм вроде «зумы» или швыряния пингвина на длинные дистанции, но мне как-то удалось через года и десятилетия, даже на свеженький смартфон, всегда заносить этот древний батл для ума. Почему с компьютером играл последние дни своей жизни? Ну… Тут, наверно, все же моя вина, прямо как в том старинном анекдоте, когда жена спрашивает у мужа: Ты чего это перестал с соседом играть? — Тот, который муж, задумчиво глядя в окошко, говорит: А ты бы стала играть с человеком, который все время мухлюет, подзуживает партнера, а проиграв, устраивает истерику? — Та, взмахнув руками: Нет, конечно, не стала бы! — Тот, который муж, потирая переносицу: Вот и он перестал.
Да, не люблю проигрывать, прямо расстраиваюсь от этого, причем в карты там или компьютерные игры совершенно, что называется, «монописуально» воспринимаю победы и поражения, а здесь прямо вскипаю. Могу даже внезапно доску захлопнуть, прихватив любопытный нос противника, за что быстро и растерял своих оппонентов. Благо здесь, я надеюсь, у меня серьезных противников пока не предвидится, ну да и с совсем не разумными играть ведь не интересно.
— Занятно. — Сэр Жеткич еще раз оглядел доску после моих объяснений правил игры. — Давайте попробуем, никогда ни о чем подобном еще не слышал. Откуда, вы говорите, знаете эту игру?
— Из книг. — Ишь ты, какой хитрован, ненавязчиво так вопросики вбрасывает. — Говорят, старинная игра, придуманная где-то в халифатах.
— Похоже на правду. — Он кивнул. — Иначе бы фигурку слона заменили, на какого-нибудь быка или медведя. Так можно? Я правильно двигаюсь?
— Конечно, можно! — Ну, ребята, не надо снисходительно хмыкать, так называемый детский «мат», я сам от деда в свое время не раз получал.
— Все, что ли? — После минутной паузы и разглядывания доски спросил он.
— Ну да, вы — покойник. — И вот так красиво домиком бровь и снисходительную улыбочку.
— Занятно. — А лицо-то каменное, чуть ли не желваки на скулах бегают. — Еще?
— Конечно, сэр! — Помогаю вновь расставлять фигурки.
Мы вновь и вновь расставляли фигурки, а я с неприязнью стал замечать, что с каждым разом партия все продолжительней и опасней. Мой оппонент рос прямо на глазах, огрызаясь не на шутку.
Хорошие денечки наступили, если не считать кровопролития, что повсеместно наполнило мои земли. Прямо сказочные деньки. Я в шахматы играю, бабки меня на пару откачивают, возвращая к жизни, народ гибнет, навки получают по полной. Даже не знаю, как все это описать. Впервые себя почувствовал на вершине пирамиды. Я вроде как знамя, вроде как решаю и при всем этом могу прекратить все это, либо же ухудшить ситуацию во сто крат. Чья это война? Из-за чего гибнут мои люди? Остыл, наверно, остыл. Простил? Нет. Не могу, правда не могу, пробовал, осмысливал, но не в силах простить гибель близких и разорвать этот порочный круг. А хочется, порой реально хочется быть выше своих страстей, отстраниться и вроде как наблюдать за собой со стороны, поступая всегда верно и правильно. Но — увы.
— Пей это, это, это и это. — Бабушка Априя вечером принесла мне ряд пузырьков с травяными настоями. — Ну и пока морщишься, кривляешься и проклинаешь меня в душе, рассказывай-ка, родненький, правду сестричкам.
В комнату вошла Мила Хенгельман со своим уже арсеналом полезностей, дожидаясь очереди, чтобы влить и свою толику заботы в меня.
— Ульрих-Уно. — Мила покачала головой. — Ты полон сюрпризов, очень интересно послушать будет.
Интересно? Ну что ж, так, значит, так. Слушайте историю мальчика, который однажды открыл глаза в дремучем лесу в забытой богом деревеньке. Слушайте, бабульки, скрывать не стану. Врать не буду, по крайней мере, вам и сейчас, здесь и сейчас я лишь познакомлю двух бабушек с двумя мальчиками. Не больше, пока не больше, кое с кем другим вам знакомиться, пожалуй, еще рановато. Да, наверно, еще рановато.
— Значит, ты не ты. — Мила сидела, слушая и постукивая спицами.
— Мало того что он не он, так он и сейчас, скорей всего, не тот, за кого себя выдает. — Хмыкнула Априя, заканчивая свои оздоровительные процедуры надо мной. — Ты только глянь на него и то, что вокруг него творится.
— Се’ньер. — Покивала Мила. — Как пить дать, душа чужая. Что молчишь, глазищами посверкиваешь своими? Ничего больше не хочешь рассказать?
— Глупости болтаете, сами не понимаете, что говорите. — Ну а что им прикажете, правду рассказать? Кто его знает, может, и стоило бы довериться, правда, страшновато. Они, конечно, и сами не ангелы, и самим есть что скрывать и чего опасаться, только вот мой секрет это мой секрет, пусть уж лучше сидят, гадают. — Заладили — се’ньер, се’ньер. Нет никакого се’ньера, нет больше мальчика Уна. Запомните, есть только барон Рингмар, и на этом закончим.
— С такими делами и заботами, как бы и барона в скором времени не стало. — Поджала губы Мила, принимая от сестрицы эстафету по оздоровлению меня любимого. — Не могу понять, что я, что покойный Валентин, теперь еще Жеткич и Апри, мы влили в тебя столько сил и стараний, что можно было бы целый полк умертвий с того света поднять на ноги, а ты словно губка все впитываешь и впитываешь, но оставаясь по-прежнему чуть ли не при смерти.
— Вот и я заметила, — всполошилась Априя. — Я ему вчера почти половину себя слила, а он к утру уже пустой был и сидел, кашлял, да в миске кашу баламутил, жрать ничего не хотел.
— Да вы меня закормили уже, — буркнул я.
— Было бы что кормить. — Покачали они на пару головами. — Ты посмотри на себя, кожа да кости. Ты словно таешь на глазах.
— Тебя словно вампир пьет, — подала голос Мила.
— Или призрак, — подняла вверх палец Априя.
— Не может быть… — Мила Хенгельман чуть ли не подлетела ко мне, хватая за грудки. — Она же ушла, она точно должна была уйти! Ульрих, ты ничего мне не хочешь рассказать?!
— Эм-м-м… — Признаться, я опешил от такого напора. — По идее, вы же некроманты, должны были почувствовать, если бы было что неладно, или я не прав?
— Ты издеваешься? — Мила округлила глаза. — Это же призрак, его так просто не почувствуешь, а этот вообще природный, его создал не мастер темной силы, его создала сама смерть!
— Стоп, о чем вы? — Априя недоуменно переводила взгляд с меня на сестрицу, так как не была еще в курсе моих зимних приключений.
Все еще недобро косясь на меня, Мила принялась повествовать о причинах, приведших к тому жалкому состоянию, в котором я сейчас пребывал. Послушать было небезынтересно, скажу я вам, стороннего рассказчика, не самым лучшим образом характеризующего твои действия. Так сказать, мотай на ус и уж в следующий раз не оплошай.
— Мила, ты меня поражаешь! — Априя вскинула руки. — Как можно было не проверить все перед отъездом? Ты же профессионал!
— А я проверила! — Топнула ногой от досады ее сестренка. — Не надо считать меня дурой! Я еще кое-что соображаю в своем деле!
— Призыв Ахнабелла? — Прищурилась Априя.
— Да! — С вызовом поглядела на нее Мила.
— Иней Аруба?
— Да!
— Сеть Анкарского Паука?
— Естественно!
— Прах Дофанара?
— Обижаешь, сестричка!
— И что, ничего не показало? — Теперь была очередь Априи удивленно глядеть на сестру.
— Ничегошеньки! — Победно вскинула бровь Мила. — Весь замок обошла, ничего нет, ни единой квинтэссенции некротической материи.
— Что же его тогда жрет? — Бабульки вперились в меня взглядом, словно удавы на кролика.
— Ты ничего не хочешь бабушкам рассказать, милок? — подала голос Мила Хенгельман. — Ты случайно ничего не прикарманил, маленький поганец, из вещей покойной?
— Ну почему сразу поганец? — Мне даже неловко стало, и я почувствовал, что заливаюсь краской. — И вообще вы некроманты, это ваша работа.
— Родной мой. — От холода тона Априи температура словно и вправду на пару градусов понизилась в комнате. — Больной должен говорить лекарю, где и что у него болит, если он ходит, корчится и молчит, лекарь не может знать, от чего он там кривляется.
— Ну, тогда, наверно, на нее мне стоит жаловаться. — Я кивнул в сторону пустого, по их мнению, угла, где испуганно глядела на меня Адель.
— Она здесь?! — хором заорали бабки, хватаясь за головы.
— Ну, она всегда здесь. — Виновато пожал я плечами.
— Да что бы тебя… и… на… в ..!
— Ты что?.. Совсем ..? … … или… на всю голову?!
Хор бабушек разразился несказанной бранью, сумбурным взмахом рук под сопровождением испуганного хлопанья моих глаз. Нет, ну а я откуда мог знать? Я вообще думал, что у меня галлюцинации из-за ослабленного здоровья и полученной ментальной травмы.
— В жизни не встречала подобного!
— Век проживи, а второго такого… ни за что больше не встретишь!
Что тут началось, словами не передать, бабки, костеря меня на чем свет стоит, носились по комнате, каждая выбегала ненадолго прочь, возвращалась назад, неся на плечах мешок за мешком какого-то хлама, не забывая вновь и вновь упомянуть мою безалаберность и еще кое-какие мои качества, которые честно-честно мне совершенно не присущи.
— Раковина слизня Патрабельда есть? — всполошилась Априя. — У меня только черные перлицы ручейника, боюсь, не хватит.
— Есть-есть, ты лучше скажи, мертвой травы запас имеется? — Мила копошилась в своих мешочках. — Хорошо бы Тропу Падших отсыпать, а то кто его знает, как естественный призрак себя поведет.
— Никто не знает. — Согласно закивала ее сестричка, также распаковывая свои вещи. — Надо бы, наверно, Большую Печать Костяного Дракона поставить.
— Надо-то надо, только где же нам столько крови найти? — Покивала вторая бабулька. — Улич, трупы навок нужны, сколько осталось? Как думаешь, Апри, подойдут их печень и аорта?
— Да кто бы знал? Что тут нет больше, что ли, нормальных человеческих покойников? — Насупилась она. — Что за замок? Что за барон? Эй, малец, покойников надо организовать, прикажи солдатом слуг рубить и сюда стаскивать.
— Вы что там совсем, что ли, опупели? — Я аж подскочил на своей кровати от подобного поворота событий.
— Хе-хе! Ты смотри, как всполошился! — закаркали старые разбойницы. — Да шутит бабушка, не боись, и так справимся.
Что ни говори, а есть что-то завораживающее в некромантии. Кое-как скособочившись на постели, с широко раскрытыми глазами наблюдал за действиями двух черных магов. В принципе действие уже не было для меня печатью за семью замками, кое-что я уже если и не понимал полностью, то по крайней мере угадывал общий функционал и предназначение некоторых малых узлов и соединений. Все повторялось, принцип некромантии: делай все не своими руками, иначе руки отвалятся. Весь энергопоток предстояло, как и с Гончими, пропускать через амулет пентаграмму, вернее в данном конкретном случае эскиз, или чертеж, первоначального начертания больше походил на концентрически расходящиеся круги с вкраплением узоров и вязи.
Сестрички взялись лихо и споро за дело, практически не переговариваясь, лишь в некоторых местах вступали в дискуссию, освежая друг у друга в памяти отдельные моменты. Это внушало уважение и пробуждало неподдельный интерес. Ну и само собой некоторое беспокойство.
— Эй, сестренки! — Я окликнул бабуль, прерывая их. — Не знаю важно это или нет, но Адель весьма недовольна!
Призрак девушки метался по комнате с непонятной смесью страха, паники и наполнял пространство перед моим взором какой-то суетой. Временами мне даже казалось, что легкий ветерок касался моего лица, когда она проплывала вблизи меня.
— Что? — Априя с прищуром осматривала комнату.
— Что она делает? — Мила Хенгельман подошла ко мне, касаясь рукой лба.
— Она что-то пытается сделать с амулетом. — Я указал рукой на рисунок, что высыпали и вычерчивали на полу старушки.
— Что именно?! — в один голос выкрикнули они, тут же кинувшись к своим кругам.
— Вон тот узел. — Я с трудом попытался повернуться, чтобы удобней было показывать. — Нет, не здесь, вон тот малый замкнутый контур в правом верхнем углу.
— Вот шельма! — выругалась Априя. — Замкнула наш переход на Цепь Рафата!
— Здесь тоже, Апри, — подала голос Мила. — Стерт переход с Луча Смерти на Око Тьмы.
— Да кто она такая?! — всплеснула руками Априя. — Где вы раздобыли такую жуть?
— Это ты не у меня спрашивай. — Мила, упав на колени, вновь отсыпала какой-то невидимый мне с моего ложа узел. — Это он ее откуда-то припер!
— Не виноватая я, он сам ко мне пришел! — на автомате выдал я.