«Всадник, Хейли, – со вздохом сказал дракон, поворачивая голову так, чтобы мне было удобнее, – это не тот, кто сможет оседлать дракона и с торжественным видом пролететь над своей деревней. Начнем с того, что никто и никогда за всю историю Веера не смог сесть нам на шею».
– Почему? Вам жалко?
«Как ты себе это представляешь, глупенькая?» – расфыркался Рэн и в качестве объяснения чуть повернул голову, выгибая шею, чтобы растущие вдоль хребта шипы встопорщились на всю длину. Раньше-то они были обломаны ошейником и цепью, а теперь вон как вымахали. И все огромные такие, острые.
Я придирчиво оценила это естественное препятствие для совместного полета и с сомнением протянула:
– Ну не знаю… вдруг как-нибудь можно уместиться? Осторожненько, чтоб не проткнуло?
Рэн вместо ответа приподнялся и развернул крылья, отчего спинные мышцы так плотно придвинули шипы друг к другу, что мне стало очевидно – ни одному человеку не пожелаешь такой страшной смерти.
«К тому же это унизительно, – недовольно проворчал дракон, укладываясь обратно. – А мы не терпим ограничений, Хейли. И вообще, мы по определению одиночки. Поэтому не образуем стай, не живем группами и спокойно переносим близость лишь одного существа – того, в ком горит наше Пламя. Такими нас создали, и такими мы остаемся на протяжении многих тысячелетий. Для нас неприемлема сама мысль о том, что кто-то может ограничить нашу свободу. И не важно, узда это или темница. Для нас любая клетка хуже гибели. Потому что, когда дракон в клетке – это значит, он глуп. Если он глуп, значит, он слаб. А если он слаб, значит, мертв. Так было, Хейли, и так будет, потому что все, что я тебе сказал, рождается и умирает с каждым драконом».
Я растерянно поскребла еще одну чешуйку.
– Какое же тогда отношение к вам имеют Всадники?
«Драконы – крайне рациональные существа. И очень расчетливые. Мы живем, подчиняясь велениям разума, а не сердца. И нас мало тревожат обычные человеческие чувства; мы почти не испытываем радость, в лучшем случае это будет удовлетворение. Нас никогда не терзает страх. Не мутит разум ярость. Мы делаем лишь то, что считаем нужным, и не постоим за ценой ради этого. Мы действительно равнодушные, Хейли, и в нашей душе нет того огня, который заставляет метаться по миру в поисках чего-то несбыточного. Этим мы отличаемся от вас. И этим же мы ограничены. Однако Всадники дают нам возможность жить иначе. Они – это наша связь с Веером. С Творцом, если хочешь. С той самой искрой, которая заложена в каждом разумном существе, но которой, по воле Его, не оказалось в нас самих. Когда у дракона появляется Всадник, он как будто возрождается. Он может вновь чувствовать небо, сознавать красоту заката, наслаждаться пением ветра и подставлять ему свои крылья… Быть может, это странно звучит, но Всадники делают нас менее совершенными. Они – то, чего нам так не хватает. И то, без чего мы превращаемся в тех самых бесстрастных, непримиримых, не способных меняться созданий, от которых когда-то даже Творец едва не отказался».
– Ты не показался мне равнодушным, – задумчиво заметила я.
«Я был таким не всегда. Пламя заставило меня перенимать твои эмоции, страстность, жажду жизни… Я жил ими много лет, Хейли, пока наконец ты не пришла. Но за эти годы я изменился. И я уже не тот дракон, каким был, когда меня призвали».
– Но тогда почему я не могу быть твоим Всадником?
«Потому что ты и так моя. И все, чего мне не хватало, ты уже мне дала. Кроме нормального тела, конечно. Я ощущаю тебя, как себя, без всяких ритуалов. Слышу твои мысли, злюсь, беспокоюсь, радуюсь, огорчаюсь… Я снова живу, понимаешь? Я могу по-настоящему чувствовать! И мне не нужно проходить посвящение, чтобы это понять. В отличие от тех, кто вынужден довольствоваться не истинным Пламенем, а жалким заменителем».
– Вот оно что, – задумчиво обронила я, позволяя гибкому хвосту обнять мои ноги. – Получается, Всадники для вас – это что-то вроде замены? Если нет истинного Пламени, пусть будет хотя бы такое?
«Трудно жить, если знаешь, что твое Пламя еще не родилось или уже погасло, – невесело отозвался дракон. – Многие драконы отказываются ждать так долго, не хотят идти на перерождение и мириться с неизбежным. Поэтому принимают тех, кто им наиболее близок по качествам. Хотя это не совсем то Пламя, которое нужно».
– Теперь мне хоть что-то понятно… А почему Всадниками могут стать только люди?
«Кто тебе такое сказал?» – внимательно посмотрел на меня Рэн.
– Учите…
Я вдруг осеклась.
– Значит, не только?!
Дракон лишь усмехнулся, отчего меня едва не сдуло с его хвоста.
«Пламя может оказаться в любом создании Творца, Хейли. Поэтому драконы испокон веков рыщут по Вееру, изучают миры и оценивают живущих там разумных. Для этого и были созданы тропы – когда разумные перемешиваются, рано или поздно смешивается их кровь, появляются возможности для рождения новых видов, рас, и соответственно возрастают шансы, что какая-то из них окажется более удачной. Пока, к сожалению, нужная степень жажды жизни и неистовая страсть к новизне имеется только у людей. Но мы не теряем надежды. И по-прежнему ищем, надеясь, что для каждого из нас найдется тот, кто поможет ощутить себя цельным».
– А может ли случиться так, что дракон, у которого уже есть Всадник, вдруг наткнется на свое истинное Пламя?
«Нет. Всадников принимают лишь те, кто уже отказался от поисков».
– А как это происходит? Как именно дракон приобретает себе Всадника?
Рэн пожал плечами.
«Когда он находит то, что ему нужно, просто приходит и все».
– Вот так легко? – усомнилась я. – Зачем же тогда императору понадобилась Школа?
«Сам факт того, что ты сюда попала, конечно же не означает, что у тебя непременно будет дракон. Но самодисциплина и умение концентрировать волю, целеустремленность и уверенность в своих силах во много раз увеличивают шансы, что твой разум не будет оценен поверхностно, а твои лучшие качества не окажутся скрыты за внешним сумбуром. Отсутствие контроля нередко приводит к непоправимым ошибкам. Поэтому, несмотря ни на что, мы все же ценим в людях умение мыслить связно. Способность анализировать и давать беспристрастную оценку, отодвигать в сторону чувства, сохранять хладнокровие. Для нас важно гармоничное сочетание всех этих качеств. И по этой причине, как бы ни были наивны потуги ваших преподавателей, процент успешных попаданий для выпускников этой Школы действительно довольно высок».
Я кашлянула.
– Ну хоть не зря стараются. А лорд Эреной знает, чему нас надо учить?
«Интуитивно, – кивнул Рэн. – Эта его способность к прозрению… очень интересное свойство, кстати. Мы уже давно интересуемся верховными, но пока аналогов этому умению я нигде не встречал».
– Но почему вы скрываете информацию? Почему нельзя сообщить учителям, к чему именно надо стремиться? Почему здесь все делается не по науке? Можно же поставить им определенную задачу, разъяснить, как ты объяснил мне. Если преподаватели будут знать, что делать, нам не придется изучать кучу ненужных наук!
«Потому что Всадником нельзя стать по заказу, Хейли. И потому что у каждого дракона свое видение того, каким должен быть его Всадник. Научить этому невозможно. Как невозможно угадать, каким именно должен быть тот или иной кандидат. Поэтому вас учат всему понемногу. И поэтому же на посвящение всегда приходят те, кому не повезло в прошлый раз».
Я подняла голову, позабыв на время про чешуйки.
– А что это за ритуал, ты знаешь? – полюбопытствовала я.
«Примерно», – усмехнулся дракон.
– И он действительно имеет смысл?
«Как ни удивительно, да. У вашего директора весьма размытые представления о том, как это должно происходить, но суть он чувствует поразительно точно. Поэтому, несмотря на все ошибки, он действительно находится на своем месте, а эта Школа и в самом деле достойна своей славы».
Я помолчала, рассеянно играя с треугольным кончиком хвоста.
– Получается, мое обучение здесь имеет смысл?
«Безусловно».
– И мне стоит его закончить?
«Я бы посоветовал тебе так и сделать».
– Зачем? Чтобы попытаться разбудить эту непонятную «эрью»? Или «эрья»? Как там правильно называется?
«Это будет крайне интересный эксперимент, – довольно зажмурился дракон. – Спешить нам пока некуда, всерьез тебе ничто не угрожает. А Кай в своей безграничной самонадеянности позволил мне вновь набрать сил, так что в скором времени у меня действительно появится возможность тебя защитить».
– Ты сможешь вернуть себе тело? – радостно вскинулась я.
«Увы, нет. Поэтому наше с тобой Пламя никогда не соединится и не вспыхнет так, как мне бы хотелось. Но я смогу появляться в реальном мире. Ненадолго. И на это время мои возможности станут почти прежними».
Я ласково погладила блестящую чешую.
– Мне тебя не хватает…
«Я всегда буду рядом, Хейли, – проурчал дракон, бережно и очень осторожно коснувшись меня громадным носом. – Ты такая хрупкая… и тебя так легко поранить… Как жаль, что я никогда не смогу по-настоящему тебя обнять».
– Зато я могу, – рассмеялась я и насколько могла обхватила широкую морду. Ну где-то на половину ноздри моих рук как раз хватило. – Ох! Ты опять становишься холодным!
«Значит, тебе пора, – печально вздохнул Рэн, неохотно отодвигаясь. – Раз ты замерзаешь, значит на сегодня я уже выбрал свою норму».
– Ничего. Сначала это была минута, потом полчаса, теперь почти час… Скоро я смогу оставаться с тобой намного дольше!
«Я буду ждать», – все так же печально улыбнулся дракон, и я, погладив на прощанье чешуйку на его морде, отправилась восстанавливать силы.
Зачет по чистописанию я сдала только с третьей попытки – не смогла без помарок переписать из учебника указанный текст. Впрочем, арре Оркон, уже не раз указывавший мне на неаккуратность, такому конфузу не удивился. И просто выдал новую стопку бумаги взамен испорченной, ничем не показав, что его огорчила необходимость сидеть в классе лишние полтора часа, дожидаясь, пока я сделаю задание.
Кстати, я до этого ни разу не задавалась вопросом, а что будет, если кто-то из нас вдруг не сдаст еженедельный зачет? Ну помимо беседы с директором и какого-нибудь несущественного наказания. Нас захотят отчислить, переведут в другой класс, вживят в тело еще какой-нибудь артефакт, чтобы не спотыкались на ровном месте?
Нет, с успеваемостью пока все было в порядке, поскольку «серьги» и впрямь творили чудеса. Но что, если наши навыки все-таки окажутся недостаточными? Что, если даже артефакты не справятся? Ведь, как ни крути, та же Тисса физически слабее остальных. А я, хоть и гоняла меня арре Ирша, все же умела меньше, чем тот же лорд Риер, для которого наши занятия вообще должны были казаться смешными.
Когда я задала этот вопрос арре Оркону, он даже не улыбнулся. Правда, этот худощавый, нескладный, вечно думающий о чем-то своем человек вообще оказался скупым на эмоции. У него даже голос был столь тихим и невыразительным, что мне порой казалось, он говорит не с нами, а с самим собой.
– Видите ли, арре, – ответил он, когда я все-таки сдала зачет и уже собралась уходить. – Любое обучение состоит из трех этапов: подготовка, подача материала и закрепление. И в обычных школах ученики последовательно проходят эти этапы на каждом уроке. Сперва им разъясняют основные термины и понятия, чтобы лучше усвоился материал, постепенно готовят базу, на основе которой становится возможным усвоение новых знаний, потом даются сами знания, а дальше требуется еще некоторое время, чтобы у ученика выработалась привычка использовать их без затруднений. Для этого существует такой навык, как повторение, дополнительная визуализация, преобразование и ряд других методик, обучающих, в свою очередь, пользованию только что полученными инструментами. Однако вы, учитывая ценность и острую нехватку Всадников, проходите все эти этапы в ускоренном режиме. Вернее, первый и последний этапы для вас практически не существуют, потому что базу вам создали искусственную… да-да, вы правильно тянетесь к уху, арре… а закрепление здесь практически не требуется. Потому что второй артефакт, который вы носите уже на руке, максимально увеличивает возможности вашей памяти. Изобретение круольцев, кстати. Весьма и весьма дорогостоящее. Так вот, благодаря этому вы тратите время только на второй этап обучения, что позволяет за один цикл дать вам столько знаний, сколько обычные ученики получают за месяц.
– Но разве нам не требуется время, чтобы привыкнуть к новым инструментам?
– Оно совсем невелико. И вы должны были заметить, что многие навыки воспринимаются, как хорошо забытые старые. Более того, вы не чувствуете дискомфорта от их появления. И у вас не происходит отторжения даже абсолютно новых дисциплин.
Я припомнила, как легко начала разбираться в цифрах, и кивнула.
– Меня это поначалу поразило.
– Как раз по этой причине никто из вас в принципе не сумеет завалить зачет, – заверил меня преподаватель. – Вы просто не можете не усвоить нужный материал, арре. Это проверено и даже научно доказано, а ваша программа просчитана до мелочей и включает в себя ровно столько, сколько вы способны усвоить. Конечно, случаются отклонения, поскольку все ученики разные и порой очень сильно отличаются по статусу и даже по возрасту. Но для этого существуют факультативы. И вспомогательные артефакты, позволяющие в кратчайшие сроки устранить пробелы в базовом образовании. К тому же для каждого конкретного курса программа немного меняется, подгоняясь под ваши особенности, однако в целом вы благополучно усваиваете все необходимое. А все ваши ошибки укладываются в рамки простого прилежания, которое, смею надеяться, когда-нибудь все-таки станет для вас достаточно важным, чтобы не портить лишнюю бумагу.
Я неловко потупилась.
– Простите, арре…
– Ничего, – собрав исписанные мной листы в аккуратную стопку, арре Оркон свернул их в рулон и убрал куда-то в стол. – Это как раз пустяки. И меня как преподавателя такие результаты только радуют. Вам не приходится по сто раз объяснять одно и то же. Не нужно опасаться, что кто-то отвлекся и не услышал половины того, что я сказал. Вы непроизвольно фиксируете все самое важное. И я не должен заботиться о том, что кто-то из вас безнадежно отстанет. Работать с такими учениками – мечта любого преподавателя, – совершенно неожиданно заключил он. – Поэтому для того, чтобы получить должность в Школе наездников, к лорду-директору выстраиваются огромные очереди.
Я задумчиво посмотрела на свою левую руку.
– Неужели эта штука решает так много проблем?
– Эту разработку привнес в Школу милорд Эреной, – впервые за седмицу улыбнулся господин Оркон. – И еще много других нововведений, сделавших жизнь наших учеников проще и одновременно увлекательнее. Признаться, за те полвека, что он руководит Школой, я не устаю благодарить мудрость императора, вопреки всему пригласившего на эту должность не подданного империи.
– Милорду так много лет? – сдержанно удивилась я.
– У лорда Эреноя несколько большие возможности, чем у простого смертного, – рассеянно заметил арре Оркон и поднялся из-за стола. – А теперь прошу извинить меня, арре, – мне пора на другое занятие.
– Конечно, – спохватилась я. – Извините, что задержала…
На этот раз лорд-директор встретил меня на пороге комнаты для занятий. Окинул рассеянным взглядом, чуть кивнул на мое скомканное приветствие, после чего перехватил прямо в дверях, так же рассеянно взял за подбородок и, скользнув губами по губам, отрешенно бросил:
– Сегодня позанимаетесь сами, арре. У меня дела.
Я, кое-как восстановив дыхание, кивнула. Дела так дела. В последнее время он все чаще куда-то уходил, оставляя меня наедине с дурацкой колонной. И совсем перестал контролировать время, которое я проводила в тщетных попытках ее одолеть. Не то чтобы меня это огорчало, просто сам факт вызывал беспокойство: может, со мной что-то не так? Может, лорд-директор все-таки ошибся?
– Милорд, а можно вопрос? – в самый последний момент спохватилась я, сообразив, что, если он уйдет, я еще долго не смогу выяснить одну важную вещь.
– Какой? – Отойдя на несколько шагов, он все-таки обернулся.
– Почему в нашей библиотеке нет ни одной книги про «эрья»?
Это сущая правда – кроме тех двух томов, что лорд Эреной дал мне после первого занятия, другой литературы по этой важной теме я не нашла. Стол, сколько я ни пыталась переформулировать запрос, оставался всегда пустым, а в тех справочниках, которые иногда попадали мне в руки, ни о чем подобном не упоминалось.
Книги милорда я тоже добросовестно прочитала, но содержащаяся в них информация была не той, что я искала. Так, размышления на тему того, что есть разум, чем он отличается от сознания и почему для любого разумного так важен непрерывный процесс обучения. И я никак не могла взять в толк, для чего мне их все-таки выдали.
На мой вопрос лорд-директор только хмыкнул.
– В библиотеке нет этих сведений, арре, потому, что ни одного учебника по развитию «эрья» не существует. Это искусство передается из поколения в поколение, от учителя к ученику. Уже много и много веков. Но пока никому не удалось придумать систему, которая подошла бы всем без исключения.
– А как же тогда наши занятия?
– Это – простейшее упражнение на достижение внутреннего покоя, арре. Если вы сумеете его выполнить, мы сможем двигаться дальше. Если же нет…
Лорд Эреной многозначительно замолчал, а я огорченно поникла – все ясно, сидеть мне в этой комнате до скончания веков.
– Вам не хватает терпения, арре, – неожиданно сообщил лорд-директор, когда я уже решила, что разговор окончен. – И уверенности в себе. Вас все время что-то тревожит, вы постоянно беспокоитесь и слишком много думаете… а здесь не нужно думать, арре. От вас требуется отстраниться от суеты. Попробуйте хотя бы на минуту обо всем забыть и расслабиться.
Я недоверчиво на него покосилась.
Как он себе это представляет, интересно? Да я даже на миг расслабиться не могу, потому что все время жду, когда ему приспичит напиться. Или он считает, что мне так просто потом отвернуться и забыть? Так легко не думать, что совсем недавно его губы касались моих? Я не наивная и не слепая, чтобы не замечать, что одного глотка в день ему катастрофически мало. Я каждый вечер вижу непреходящий голод в его глазах; чувствую мимолетное усилие, которое ему приходится прикладывать, чтобы отстраниться. Со временем я научилась даже угадывать миг кратковременного колебания, когда он размышляет, взять ли еще или же стоит отложить на следующий раз. Поэтому никак не могу не думать о том, что однажды лорду-директору может захотеться большего.
Рэн, правда, заверил, что в любом случае сумеет его остановить. И что амулет не позволит милорду забрать у меня слишком много. Но все же, все же… Аппетит, как говорится, приходит во время еды. И я опасалась, что мои возможности однажды могут не поспеть за растущими потребностями инкуба.
Проводив мерно покачивающиеся косы настороженным взглядом (отпил-то он сегодня некачественно – я даже ходить нормально могу), с облегчением убедилась, что он действительно ушел. Потом закрыла дверь, придвинула ногой табуретку и, привычно усевшись на нее, добросовестно уставилась на свое персональное наваждение.
Конечно, сидеть просто так было скучно. В полной тишине да в почти кромешной тьме, что тут веселого-то? Но особой печали по этому поводу я уже не испытывала. Это поначалу мне было некомфортно. Я к чему-то прислушивалась, присматривалась, беспокоилась, ерзала. Переживала, что милорд вскоре вернется. Ждала, как удара, очередного глотка. Расстраивалась от мысли, что ничего не получается. Много думала, копалась в причинах, нервничала. Потом начала раздражаться, злиться, отчаиваться, потому что результатов как не было, так и не появилось. После этого сидела уже из чистого упрямства, часами сверля неподвижный камешек сердитым взглядом. Затем устала и сидеть. Еще чуть позже устала от разочарований. Наконец, в какой-то момент поняла, что и то, и другое, и третье – совершенно напрасная трата времени, и в последние дни незаметно успокоилась.
Через какое-то время сидеть с открытыми глазами мне надоело, поэтому я без угрызений совести их закрыла и, вспомнив наставления милорда, постаралась максимально расслабиться. Потерять от этого ничего не потеряла – колонна все равно стояла перед глазами как живая, но вот сидеть стало определенно легче.
Еще через какое-то время я, кажется, задремала. Сгорбилась на табуретке, как больная старушка, но не пожелала выпрямиться. Потом, как уже не раз бывало, тело от неудобной позы затекло, кожу, особенно на ягодицах, закололи множество крохотных иголочек. Но я и тогда не отреагировала, потому что уже по опыту знала: если я шевельнусь, скоро все повторится вновь. И мне опять придется или менять позу, или же терпеть это отвратительное ощущение. А если замру и сделаю вид, что ничего не происходит, минут через двадцать все пройдет и я смогу хоть два часа просидеть в таком положении, не чувствуя вообще ничего.
Правда, потом придется разминать поясницу и заново разгонять застоявшуюся кровь, в усиленном режиме переживая и иголки, и мурашки, и всю роскошную гамму ощущений, положенных затекшему телу. Но это будет потом. А сейчас я просто хотела побыть одна и, как советовали, попробовать ни о чем не думать.
Новая тактика вскоре дала свои плоды: иголочки действительно исчезли, и вот тогда мне стало совсем хорошо. Ничто и нигде не мешало, не сдавливало, не требовало моего внимания и не напоминало о времени. А после того как я перестала чувствовать что бы то ни было вообще, ко мне наконец пришло ощущение покоя. Неописуемое чувство безмятежности. Когда никто и ничто не имеет значения. Когда тебя уже не волнует, упадет проклятый камешек или нет, вернется ли инкуб за вторым глотком или обождет до завтра. И когда, паря в невесомости, вдруг откуда ни возьмись появляется удивительное чувство раздвоенности. Словно тебя уже нет, но при этом ты становишься всем вокруг.
Невероятное чувство. И совсем для меня новое. Которое обычно длилось всего несколько жалких секунд, а сегодня вдруг охватило меня целиком, заставив отдаться ему без остатка.
Растворившись в пространстве, я бездумно парила, равнодушно изучая привычный и знакомый до последней трещинки пейзаж. Пустые стены, гладкий пол, тускло горящий светильник под потолком… Что за нелепость? Пусть угаснет – нельзя так грубо нарушать хрупкую красоту мрака и разрывать его чуждым для этого места светом… Да, вот теперь хорошо. Так мне больше нравится. Мне здесь вообще теперь нравится. Даже та небрежно выстроенная конструкция из камней, в которой тем не менее есть своя определенная гармония.
Впрочем, нет. Композиция не закончена – верхний камушек почему-то лежит не на месте. Структура сложенной на полу пирамиды – а то, что это именно пирамида, сомнений нет – такова, что для достижения совершенства последний элемент должен не лежать в углублении наверху, а невесомо парить над ним. Всего на ладонь.
Вот так.
Со стороны изменения почти незаметны, но восстановленная гармония рождает где-то в глубине души чувство глубокого удовлетворения.
Так правильно, так и было задумано, ведь совершенство – единственное, к чему имеет смысл стремиться.
Теперь все идеально, строго на своих местах, как и должно было быть. Ведь тишина – это та же гармония, совершенство звука, как тьма есть совершенство света, а свет – совершенство тьмы…
Мгновения абсолютной гармонии умиротворяют.
Безупречная тишина убаюкивает.
Безмятежный покой кажется безграничным… но ничто, даже он, не бывает вечным.
Совершенство невероятно хрупко, его очень легко разрушить. А человеческий разум не в силах долго выносить безупречную идеальность линий и неподвижную красоту застывшего времени. Он все еще нуждается в движении. Ему не нужен полный покой. Он не желает мира. Поэтому, застыв лишь на мгновение перед открывшимся чудом, вскоре сбрасывает навеянное им наваждение и спешит дальше.
Вперед. В хаос.
К чему-то новому, непознанному и неосвоенному…
Миг абсолютного всеведения стал для меня воистину откровением. Вот только в обычном мире совершенство, увы, встречается редко. Я поняла это в тот самый момент, когда не ведающая высоких устремлений табуретка неожиданно не выдержала нагрузки и накренилась. А затем, отчаянно скрипнув, внезапно развалилась на части, будто высохший от времени глиняный черепок.
Больно ударившись копчиком, я враз утратила волшебство всеведения. Каменный пол встретил меня весьма неласково, а впившиеся в мягкое место деревяшки и вовсе одарили черной неблагодарностью. Священную тишину комнаты грубо нарушила грязная ругань, подслушанная как-то по случаю на торговой площади в Криме, а затем ее дополнил жалобный стон, сменившийся громким кряхтеньем и звуком раскатившихся по полу деревяшек.
– У-у-у-у, – чуть не заплакала я, с трудом поднявшись на одеревеневшие ноги. – Прокляла бы тебя, предательница, но ты свой век уже отжила… Я тебя лучше в саду каком-нибудь посажу, из вредности… Выращу в деревце, дождусь первоцвета, а потом ка-а-ак наговорю гадостей….
Утерев рукавом невольно выступившие слезы, я кое-как доковыляла к выходу, прихрамывая сразу на обе ноги. Опершись на косяк, какое-то время тихо шипела, пережидая, пока к ним вернется чувствительность. Подумала о том, что, несмотря на очередной провал, смогла сегодня сделать чуточку больше, чем вчера. Наконец, уже переступив порог, напоследок кинула назад обиженный взгляд…
И только тогда поняла, что свет в комнате больше не горит. А последний элемент проклятой пирамиды больше не покоится в углублении наверху, а лежит совсем рядом, прямо у меня перед носом, загадочно поблескивая серыми боками и нахально щурясь продолговатой трещиной, в которой почему-то чудилась подозрительно знакомая усмешка.
С тех пор дела мои пошли на лад – обучение сдвинулось с мертвой точки. Я наконец нащупала ту неуловимую грань, за которой мои возможности становились чуточку больше, чем обычно.
Наверное, и здесь подаренные Школой артефакты сыграли немаловажную роль, потому что ничем иным высокую скорость освоения новых умений объяснить было невозможно. Как выяснилось, мне достаточно было один раз суметь что-то сделать правильно, как навык тут же закреплялся. Его не требовалось усердно тренировать. Найдя нужное направление, я уже не сбивалась с пути. И могла не опасаться сделать что-то неправильно, потому что, как пообещал арре Оркон, это было невозможно.
Мне понадобилась всего седмица, чтобы начать уверенно входить в состояние внутреннего покоя и полностью там освоиться. Еще несколько дней, чтобы научиться приближать или отдалять предметы, с которыми лорд-директор предлагал работать. К концу второй седмицы он показал, что можно не просто поднимать наш рабочий камушек в воздух, но и крутить его вокруг своей оси, подбрасывать под потолок и вообще перемещать как и куда угодно, не затрачивая на это ни капли сил. Словно держать его на невидимой ладони, естественно и непринужденно.
Я поверила, что тоже так смогу. И действительно смогла… дней этак через пять. Когда научилась формировать из своего бесформенного «я» длинный щуп и подталкивать им камешек в нужном направлении.
После этого лорд Эреной потребовал, чтобы я начала перемещать гальку не наобум, а с точностью до мизинца. Не просто сдвинуть или поднять в воздух, а сделать это строго на указанное расстояние. Или вообще заставить ее очертить над головой наставника идеально ровный круг. А то и метаться зигзагами под потолком, играя в догонялки с издевательски подмигивающим светильником.
Соблюдать точность и дозировать воздействие оказалось неожиданно сложно – простой щуп для этого не годился. Пришлось создавать более привычный к работе инструмент – руку, только призрачную, и отращивать на ней по совету лорда-директора самые обычные пальцы, манипулировать которыми я привыкла с детства. Правда, к дополнительной «руке» оказалось непросто приспособиться, но в конце концов у меня получилось и это. Так что седмицы через две я уже наловчилась делать с камешком все что угодно.
Когда я смогла по приказу наставника удерживать его в воздухе целый час и крутить в любом положении, не испытывая при этом дискомфорта, он с усмешкой сообщил, что я освоила азы и теперь можно приступать к настоящему обучению. Я про себя изумилась, не решаясь спросить, чем же мы тогда занимались раньше, но в ответ получила лишь очередной смешок и команду разбить ни в чем не повинный камень, не прикасаясь к нему даже пальцем.