На берег я выбрался километром ниже по течению, изрядно продрогший (вода в Лозьве еще не успела прогреться) и совершенно без сил. Первые десять минут я просто лежал пластом. Затем с большим трудом сел и, не обращая внимания на сырость от натекшей с меня воды, попытался разобрать рюкзак. Ремни разбухли, и застежки на трении расстегиваться никак не желали. В другое бы время я проявил терпение, но не теперь, когда был безумно утомлен. Меня обуяла бессильная и потому ослепляющая ярость. Окажись у меня в этот момент нож в руках, я, не думая о последствиях, тут же раскроил бы им и упрямые ремни, и сам рюкзак. Чтобы успокоиться, я достал из кармана полиэтиленовый мешок с пистолетом. К счастью, во время моего заплыва он не выскользнул и не пошел ко дну, мешок не порвался, а сквозь плотный узел вода не попала внутрь. Так, пистолет с парой обойм есть – и то хлеб.
Приступ ярости прошел, и я сделал попытку номер два справиться с упрямыми ремнями и открыть рюкзак. На этот раз получилось. Ревизия показала следующее. Все бумажное пропало напрочь. В том числе и план бункера. Если я сумею проникнуть внутрь, пробираться мне придется по памяти или наугад. Второе вероятнее, поскольку в отличие от моего покойного друга Вадима я не могу запомнить карту, всего лишь бегло ее просмотрев. Ключи уцелели, да и что с ними, с железными, сделается? Непромокаемый чехол, в котором находились СВД-С, патроны к ней и транквилизаторный пистолет, не подвел: все вооружение было в порядке. Ничего не случилось и с контейнером, в котором лежали ампулы антиновы и становые дротики: он не раскрылся, а уплотнение не пустило воду внутрь. Еда пропала – от воды превратилась в кашу, и ее пришлось выбросить. Но самой большой потерей на данный момент был смартфон: включаться он не желал. Впрочем, я надеялся, что, если разобрать его и просушить, он, возможно, еще и заработает. А то без связи как-то совсем хреново: ни с шефом не связаться, ни с Кристиной, чтобы узнать, все ли с ней в порядке и какая там с ними приключилась чертовщина. Последняя фраза «лояльной» Алины – «У нас проблемы» – тревожила меня до безумия.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, я занялся просушкой вещей, начав со смартфона. Благо, погода позволяла – было сравнительно тепло и солнечно. А в процессе можно было планировать дальнейшие действия. По всему выходило, что прорываться к бункеру надо или сейчас, или уже никогда. Сейчас я чудом остался жив, и к тому же река унесла меня в нужном направлении. Я прорвался далеко, и очень похоже, что меня временно потеряли. Чистое везение, которое может и не повториться. Если Измененные все здесь контролируют, а сейчас еще и настороже, больше меня туда не пропустят. И хорошо бы, конечно, дождаться прибытия Алины. Присутствие предсказательницы дало бы мне преимущество, но приедет ли она? Не факт. А если и приедет, то когда? Время работает против меня. Хорошо бы Новые сочли меня покойником! Но рассчитывать на это нельзя. Я бы на их месте сейчас на всякий случай сжимал потуже кольцо вокруг бункера. И они, если не дураки и если им известно точное местонахождение этого объекта, так и сделают. Так что чем дольше я жду, тем больше у них шансов создать плотный периметр, через который и мышь не проскочит. А значит, мне пора.
Одежда просохла не вполне (для этого ей понадобилось бы несколько часов). Пришлось натянуть ее как есть. На здоровье пока не жалуюсь – авось не простужусь. Смартфон по-прежнему меня бойкотирует. Итак, винтовку на спину, «Грач» в наплечную кобуру, транквилизаторный пистолет зарядить становыми дротиками и закрепить сбоку на бедре. Тут никакое оружие лишним не будет. Аве, Аркадий Семенович, идущие на смерть приветствуют тебя!
* * *
Из меня еще тот рейнджер. Лес для меня – чужая стихия, плохо знакомая и не слишком дружелюбная. Расположение усадьбы Быкова я приблизительно знал, но вот мое нынешнее местонахождение мог определить только очень приблизительно. А потому и направление, в котором двигаться, выбирал в значительной степени интуитивно. Понимал, что таким макаром я могу долго проплутать, но была у меня одна надежда. Впереди прямо на моем маршруте над лесом возвышалась здоровенная ель. У нас на Урале не так много сохранилось старых деревьев, а потому каждое из них выделялось среди своих соседей. Если удастся забраться на вершину, смогу определиться поточнее – бинокль, к счастью, тоже уцелел, а само поместье располагалось на довольно широкой прогалине. Сверху я это по-любому увижу.
Расстояние до этой местной лесной старейшины оказалось обманчивым – идти до нее пришлось почти час. Но когда добрался, на несколько секунд замер, ошеломленный: у корней великанши я сам себе казался муравьем. Безумная высота! Будь это сосна, шансов забраться на нее не было бы вовсе. А у ели по крайней мере ветви начинают расти с самого низа.
С духом я собирался минут десять. Винтовку снова упаковал в рюкзак, чтобы она ни за что не цеплялась. И полез. Лезть на ель – еще то удовольствие. Если и долезешь, то исколешься, исцарапаешься, будешь весь в смоле, иголках и наипаршивейшем настроении. Все шло именно по этой схеме. Уже к середине моего «восхождения» я проклял буквально все, включая свою «светлую» идею такого способа разведки. Глаза нещадно щипало от заливавшего их пота, руки – в ссадинах, три-четыре царапины было и на лице. Смолы на мне, как не на всякой лодке весной. О том, как буду отмываться, старался не думать.
Но я продолжал лезть, что называется, упершись рогом. Да и какие в принципе у меня имелись альтернативы? Идти наугад? Плохо: у меня и так шансов немного. Да и какой смысл для меня сейчас поворачивать назад после половины пройденного пути вверх? Эта ель для меня стала уже как тот мост дубль два. Я должен долезть, и точка! С физподготовкой у меня было все нормально. Другое дело, что столь специфические упражнения мне до сих пор выполнять не приходилось. Но на двух третях дистанции открылось наконец второе дыхание. Чем выше, тем менее надежными становились опоры и менее стабильным положение ствола. В том, что эта ель была заметно выше других, заключался и минус: гулявший над лесом ветер основательно гнул ее верхушку. Правда, у меня были уже сегодня упражнения по высотному балансированию на ненадежной опоре, но тут, если что, падать было существенно выше и тверже. Когда я наконец выбрался на открытый воздух и подо мной заколыхался зубчатый хвойный ковер сосен и елей, ствол моего дерева уже внушал весьма мало доверия. В общем, еще несколько метров вверх – и стоп, а то подо мной могут уже и ветки сломаться – восемьдесят килограммов как-никак.
Ну вот, я и достиг конечной точки. Выше лезть уже опасно, а здесь к тому же обнаружилась сравнительно надежная развилка, в которой можно более-менее умоститься и осмотреться. Я извлек бинокль и начал оглядывать окрестности. К счастью, моя ель выросла на вершине не холма даже, а небольшой горы с пологими склонами, что заметно улучшило обзор. Кстати, поместье тоже, как оказалось, располагалось на холме, причем лысом – он весь до основания был расчищен от леса.
Так, с направлением определились, а что там у нас с подходами? В окулярах бинокля поместье и его окрестности были видны четко, как на ладони. Если план самого бункера я почти не запомнил, то место, где именно он располагается, в памяти сохранилось. Вход с центрального фасада, обогнуть господский дом слева, подняться по боковой лестнице на второй этаж, пройти по стеклянной галерее (вон она видна). Потом спуститься по лестнице в подвал – и я у цели.
На первый взгляд как в самом поместье, так и в его ближайших окрестностях никого нет. Но это на первый. Если там засада Измененных, по меньшей мере наивно ожидать, что они будут, не скрываясь, расхаживать по открытому месту, разве что без плакатов «мы здесь!». Как ни всматривался я, водя биноклем из стороны в сторону по нескольку раз, никакого движения мне обнаружить не удалось. Для очистки совести решил проверить еще и дальние подступы. Главным образом дорогу. Вот там-то я и увидел то, ради чего, по большому счету, и затеял весь этот верхолазный экстрим.
Они были там: серые тени волков, излюбленного оружия Измененного-животновода, появлялись и исчезали на краях ведущей к поместью дороги. Конечно, он ими управлял. Но волки – не роботы, безоговорочно и точно исполняющие команды. Они – живые существа, причем довольно высокоорганизованные. И если управлять целой стаей, трудно добиться абсолютного послушания от каждого зверя. Тем более в течение длительного времени. Результат – демаскировка. Интересно, что с этим станет делать животновод?
Неожиданная мысль, пришедшая в голову, заставила меня повесить бинокль на шею и полезть в рюкзак. Само по себе это упражнение, не представляющее на земле никаких трудностей, здесь, почти на самом верху здоровенной ели, являлось в высшей степени рискованным. Снимая рюкзак, я чуть не свалился, удержавшись за ветку в самый последний момент. Справившись с этим, я немного перевел дух и, перед тем как открывать свою котомку, утвердился попрочнее на развилке. Затем извлек из рюкзака СВД-С, быстро ее собрал, зарядил и повесил на плечо. Снова поднес к глазам бинокль и впился глазами в дорогу. Движение там продолжалось: похоже, животноводу никак не удавалось полностью приструнить своих серых хищников. Конечно, на взгляд Новых, в этом не было особого криминала, поскольку даже если я выжил, то добраться до поместья так быстро не мог. Так что у моих противников были все основания считать, что на организацию заслона и засады у них времени предостаточно.
Ну же, сволочь, давай, потеряй уже терпение и выходи к своим зверям на открытое место! Ну!! Чтобы выиграть время на реакцию, я снова повесил бинокль на шею, постарался сесть еще устойчивее и занял позицию для стрельбы, время от времени припадая глазом к оптическому прицелу. Дистанция около полукилометра. Для моего оружия – практически предельная. Для прицельной стрельбы, само собой. На самом деле то, что я затеял, было чистейшей авантюрой. С одной стороны, риск промахнуться велик: ветер, неудобное и неустойчивое положение для стрельбы, дистанция… А в случае промаха даже тот иллюзорный фактор внезапности, который возникает из незнания противника о том, что я жив, будет утерян. С другой стороны, если животноводу удастся все-таки построить свою серую армию, мой прорыв к бункеру из дела очень трудного превратится в невозможное.
Оптическое око прицела шарило по дороге, но пока в его поле зрения время от времени попадали только силуэты волков. Однако мне было неудобно. В принципе стрелять можно, но только если прямо сейчас или в ближайшее время. Долго мне так не просидеть – тело одеревенеет, и я просто свалюсь, если животновод не выйдет на открытое место хотя бы в течение четверти часа. Сам бы я такую огневую точку ни за что не выбрал, но тут обстоятельства выбрали за меня.
Ну же, ну! Где ты там?! Выходи, подлый трус! Вот как раз ветер стих ненадолго. Давай уже!
Я так ждал появления Измененного, что, когда это все-таки произошло, в первый момент не поверил своим глазам – решил, что у меня глюки от жгучего желания увидеть наконец в прицеле своего врага. Думаю, он знал, что нельзя обнаруживать себя, но, возможно, не слишком-то верил, что я могу его откуда-нибудь увидеть, не говоря уже о том, чтобы в него выстрелить. А тут ситуация, видимо, настолько вышла из-под контроля, что он разом потерял и терпение, и осторожность. Любой псионик скажет, что на небольшом расстоянии, а тем более при визуальном контакте воздействие сильнее и надежнее. К животноводам, полагаю, это относится в той же степени. Этот, видимо, решил как можно сильнее надавить на мозг самых непослушных зверей и подошел совсем близко…
Порыв ветра снова качнул дерево, но я вжался в него всем телом, обвив ногами ветку, на которой сидел, а левой рукой обхватив ствол. Ветер, пожалуйста, не надо! Потерпи чуть-чуть! Много не прошу! Так, затишье, надо пользоваться. Сесть поустойчивее, чтобы ничто не помешало выстрелу… Целиться в голову с такого расстояния и в подобных условиях самонадеянно, но все другие варианты не давали гарантии смерти. Даже раненый животновод может сохранить возможность управлять своим звериным войском. Итак, голова… поправка на ветер, хотя какая там, к черту, поправка – он дует хаотично, порывами, как бог на душу положит… Чуть ниже… Ну, ни пуха!
Послав себя мысленно к черту, я плавно нажал на спуск, секунды две спустя еще, а потом и еще. Три выстрела подряд в предельном темпе – это трудно, рискованно, но зато лишние шансы… Я не успел додумать, как один из моих свинцовых «подарочков» достиг цели – голова Измененного дернулась, колени подломились, и он рухнул на дорогу.
Есть!!! От радости я чуть не свалился сам и чуть не уронил винтовку, но справился. Теперь вниз, и срочно, пока не засекли! Повесив винтовку на плечо, я начал спускаться. Понимал, разумеется, что она будет мешать, за все цепляясь, но надо скрыться в массиве деревьев прежде, чем коллеги погибшего животновода смогут разглядеть меня в бинокль. Если они это сделают, мне крышка: полкилометра по лесу пробежать не так уж долго – думаю, быстрее, чем мне спуститься с этой чертовой ели. Добегут и поджарят меня прямо тут, на спуске.
Спешка – плохой помощник. Я еще пару раз мог как упасть, так и потерять оружие. Но этого все же не произошло, и когда над моей головой уже зашумели на ветру верхушки соседних сосен и елей, я смог наконец перевести дух и убрать СВД-С в рюкзак. Вот и все, а теперь вниз, вниз, вниз! Я спускался, уже не обращая внимания на ссадины, царапины и цепляющие меня ветки. Все мысли были только об одном: я себя раскрыл, но врагов стало минус один. Причем этот один со своим талантом стоил многого. Кажется, моя затея только что стала чуть-чуть менее безнадежной.
Владимирская Зона. Окрестности Судогды. Десятый год метеоритного дождя
– Олег?! – наконец вырвалось у Бакса.
– С утра был, – отозвался Катаев. – А что, не похож?
– Похож-то похож, – проворчал сталкер и постарался незаметно скосить глаза на детекторы Анастасии. Напрасно: от близости пространственной аномалии они сходили с ума.
Впрочем, от Катаева его осторожный взгляд не укрылся. Однако он только усмехнулся и ничего не сказал. Вернее, сказал, но совсем не то, чего ожидала Строганова.
– Слушайте, парни, может, перестанете наставлять на меня стволы? Это, в конце концов, невежливо!
– Откуда мы можем знать, в каком ты состоянии? – возразил Бакс. – Ты за границу РПД перешел так далеко, что ее уж и не видать. Третья неделя в Зоне!
– Я же стойкий, ты знаешь.
Бакс чуть поморщился.
– Вот только не начинай опять своим Краснотайгинском козырять! Надоело уже!
– Как угодно, – пожал плечами Катаев. – Только я в норме, можете не сомневаться.
– А вот мы все-таки усомнимся с твоего позволения, – язвительно вставил Раптор. – Про тебя, знаешь ли, всякое рассказывают.
При этих словах он невольно покосился на Строганову.
– Мало ли что рассказывают! – Взгляд Катаева сделался усталым и скучающим, как у кинозвезды, которой смертельно надоело опровергать чушь, написанную в желтой прессе. – Не всему можно верить.
– Так это ж не бабки на скамейке сплетничают! – Бакс по-прежнему был насторожен. – Информация от официальных органов идет.
Беглый сталкер бросил заинтересованный взгляд на Строганову и неторопливо произнес:
– А источник информации вы, похоже, с собой захватили? Кстати, может, познакомите меня со своей спутницей? Даже стыдно за вас – совсем о манерах забыли!
– Капитан Строганова, ФСБ, – решила наконец вмешаться в эту ядовитую пикировку Анастасия. – А вы, насколько я понимаю, Олег Катаев?
– Он самый, товарищ капитан. Сдается мне, вдохновитель этого похода – именно вы?
– В проницательности вам не откажешь. Впрочем, с вашими способностями…
– Вы мне льстите. По крайней мере это так выглядит. А явились сюда, конечно, по мою душу?
– И снова в точку.
– Вопрос только зачем? Арестовать меня? При всем уважении к вашей организации, вряд ли у вас это получится.
– Вовсе нет. Для ареста я бы сюда прибыла не одна. Мне нужно с вами поговорить, узнать из первых рук о том, что здесь произошло две недели назад.
– Мне кажется, все уже всё знают. Или думают, что знают. И выводы, как видно, не в мою пользу. Так зачем тратить время и рисковать встречей с тем, кто, по-вашему, является опасным преступником?
– Я хочу узнать о тех событиях от их участника, а не от тех, кто делает выводы на основании косвенных улик и заполняет пробелы в фактической информации своими домыслами.
– Сильно сказано, товарищ капитан! – Катаев снова усмехнулся. Честно говоря, его постоянная кривая полуулыбка уже понемногу начинала раздражать Строганову. – То есть вы явились сюда в поисках истины? А тому, что вам расскажет главный подозреваемый во множестве убийств, вы, конечно, поверите безоговорочно?
– Может, прекратите язвить? – устало проговорила Строганова. – Если хотите знать, я на вашей стороне.
– Отрадно слышать, только хотелось бы уяснить, с чего вдруг. Я ведь и до этой истории с Кочевницей не был примерным гражданином.
– Я в курсе. Только когда в таком не самом очевидном деле все дружно начинают обвинять в столь тяжких преступлениях одного человека, невольно закрадывается подозрение: а не пытаются ли из него сделать козла отпущения? Сразу оговорюсь, чтобы вы ничего там себе не воображали, что дело не в моей личной к вам симпатии, а просто в стремлении добраться до истины.
– Похвально…
В который уж раз Строгановой показалось, что она слышит в голосе Катаева плохо замаскированную иронию, если не сарказм, и это ее раздражало чем дальше, тем больше. Да что он о себе возомнил, этот сталкер?! Или выпендривается не по делу, или вправду виновен, или слишком параноит…
– Вы зря себя так ведете, Катаев! – Анастасия пыталась говорить спокойно, не пуская раздражение в свой голос, но получалось как-то не очень. – В вашем положении очень глупо разбрасываться потенциальными союзниками: я что-то не вижу поблизости очереди из желающих вам помочь. Я ведь могу сейчас просто уехать и оставить все как есть. Доложу начальству, что улики подтвердили вашу виновность. Желаете и дальше оставаться изгоем в человеческом обществе и скрываться в Зоне – флаг вам в руки. Обидно во всем этом только одно: если вы невиновны, истинные преступники избегнут наказания именно потому, что вы тут выпускаете иглы и яд, не желая вести конструктивный диалог.
Катаев демонстративно три раза медленно хлопнул в ладоши.
– Отличная речь, товарищ капитан! Только слова остаются словами, и я, если честно, не вижу, с чего бы мне вам верить. Только с того, что вы пришли сюда в компании моих коллег? Как-то маловато, вам не кажется?
– А что вы теряете? – пожала плечами Строганова. – Вы уже изгнанник и объявлены во всеобщий розыск. То есть у всех органов правопорядка есть подробные ориентировки на вас. Что плохого в простом разговоре со мной?
– Вам ведь нужна информация о Кочевнице? Мне удалось о ней узнать довольно много. Вот только информация эта – не для всех, и в плохих руках она может наделать много бед.
– В плохих руках… – устало повторила Строганова. – Знаете, я поняла, что с вашим настроем мне вам ничего не доказать. Вы со своей паранойей просто не способны воспринимать разумные доводы. Я предполагала, что разговор будет трудным, но нулевого результата никак не ждала. Жаль, что этот поход, потребовавший немало риска и усилий, оказался напрасен…
– Послушай, расскажи хотя бы, что сейчас происходит? – вмешался в разговор Раптор. – Что это за ораву мы только что видели и куда она движется?
– Истребители. Зона пробудила их от спячки. И не только их. Истребителей тут сотни тысяч, а прыгунов – едва ли не больше. Им нечего было есть, а потому Зона держала их в подобии анабиоза. Теперь появилась цель, и они пробудились.
– Что за цель?
– Вы собираетесь законсервировать муромский Источник.
– Источник?
– Я имею в виду Обломок.
– Мы не собираемся, – возразила Строганова.
– Но армия и АПБР собираются.
– Откуда у вас эти сведения?
– Оттуда! – отрубил Катаев. – Знаю, и все. Зоне это не нравится, и она решила выразить свое недовольство самым радикальным способом. Ее армия, перемещаясь через расположенные по всей подконтрольной ей территории пространственные аномалии, движется на Ковров. Мутантов очень много. Армии и АПБР теми силами, что у них там есть, это наступление не остановить. Кроме того, ими силы Зоны не исчерпываются. Измененные идут туда же. Городу конец. И не надо спрашивать, откуда я это знаю, – опередил он уже открывшую рот для очередного вопроса Строганову. – Все равно не отвечу.
– О Боже! Надо предупредить Ковров! – Анастасия схватилась за спутниковый телефон.
– Не надо, – мягко произнес сталкер-изгой, и Строганова вдруг ощутила, что ее руку свело на телефоне, да и вообще она не может пошевелиться. Паника и смятение накатили волной. – Неужели вы так ничего и не поняли? Никто из вас? Болваны! – Улыбка Катаева стала презрительной. – А еще сталкеры и ФСБ.
– Что вы… делаете?! – с трудом выговорила Анастасия.
– Что хочу.
Строганова скосила глаза на своих спутников. Бакс был так же парализован, как и она, а Гот и Раптор медленно, словно сомнамбулы, отводили свои автоматы от изгоя.
– Но как?! – Строганова ничего не могла понять. – У нас же…
Усмешка Катаева сделалась уже откровенно глумливой.
– Вы про свои черные бусины за ушами? А чем, вы думаете, я занимался, пока шла эта пустопорожняя болтовня? Вскрывал ваши пси-блокираторы. И таки вскрыл. Результат вы видите и чувствуете.
– Но зачем?!
– Скоро поймете. Вы и Бакс мне пригодитесь. А вот двое остальных – лишние. Не люблю зря тратить энергию.
Лица сталкеров исказил ужас. Видно было, что они отчаянно пытаются противодействовать могучей воле псионика, но ничего не могут поделать. Их автоматы оказались направлены друг на друга, и тут же прогремели две очереди. Два изрешеченных пулями трупа рухнули на пол.
– А теперь, дамы и господа, – продолжая улыбаться, обратился к своим пленникам Катаев, – мы с вами кое-куда прогуляемся.
Шелеховское. Девятый год метеоритного дождя
Разумеется, меня ждали. И, не располагая армией зверей, подконтрольных животноводу, ждали внутри самого поместья. Новых, видимо, было немного. Может, и всего двое, как говорила «лояльная» Ольга. Вопрос о доверии ей по-прежнему оставался открытым: все-таки там, в лесу, о животноводе она умолчала. Хотя возможно, и не знала о нем… Меня атаковали в тот момент, когда я перелезал через ограду. Сгусток сжатого до невероятной плотности воздуха ожог мне левое ухо. Краем глаза я заметил Нового. Он, видимо, делал обход периметра и, наткнувшись на меня, растерялся от неожиданности и пальнул наспех. Прицелься он поточнее, уверен, у меня лопнули бы не только барабанные перепонки, но и глазные яблоки, а мозг вытек бы из головы через все естественные отверстия.
Меня вдруг тоже охватила паника, и я чуть не рухнул с трехметровой каменной ограды, но в последний момент успел сгруппироваться и приземлился на полусогнутые ноги, мягко спружинив. Все равно, конечно, ступни отбил, но зато хоть с голеностопами все было нормально. Затем, не мешкая, с низкого старта рванул к дому, время от времени рыская из стороны в сторону, чтобы затруднить Новому прицеливание.
Пневматик… Надо же, какая экзотика! Измененные такого класса встречались очень редко, но мне вот «повезло». Их оружие – сжатый воздух, с помощью которого они могли взрывать легкие, глаза, уши, передавливать гортань и производить другие разрушения в человеческом организме, а также в постройках. Другое дело, что его талант требовал достаточно точного прицеливания, и по быстро движущейся цели ему попадать трудно…
Так наивно думал я, поскольку раньше лично не сталкивался с такими Измененными. А он просто снизил плотность сжимаемого воздуха, зато заметно увеличил поражаемую площадь. Это было похоже на удар кинетика – резкое изменение давления воздуха вызвало что-то вроде взрыва за моей спиной. Ударная волна швырнула меня на стену особняка, и я приложился о нее лицом, лишь чудом не сломав нос. Но удар все равно получился настолько сильным, что я оказался в легком нокдауне. Перед глазами поплыли разноцветные круги, а когда зрение вернулось, пневматик был уже близко. Только действовал он уже по-другому – создавал разрежение воздуха вокруг меня. Мои руки инстинктивно схватились за горло, словно это могло чем-то помочь против удушья. Воздуха не хватало, зрение вновь стало мутиться. Все? Но как же предсказание Алины? Она ведь говорила, что…
Как и почему мне вдруг полегчало, я понял не сразу. Живительный воздух потек в легкие, а зрение снова сфокусировалось, и я увидел, что Новый лежит на земле в нескольких метрах от того места, где он был в последний раз. Такое впечатление, будто ему кто-то врезал… Кинетик? Ольга? И действительно, краем глаза я заметил мелькнувший в стороне женский силуэт. Мелькнувший и исчезнувший. Помогла мне разок и свалила от греха? Что ж, и на том спасибо.
Между тем Новый стал подниматься. Я поспешно, так и не успев толком вернуть себе четкость зрения, несколько раз выстрелил в его направлении. Не попаду, так хоть напугаю. Получилось только напугать. Он вновь наугад шарахнул своей пневмопушкой, на сей раз совершенно «в молоко» (меня даже не задело), и обратился в бегство, не желая словить пулю.
Ну и я побежал в свою очередь, только, естественно, в противоположном направлении – к боковому входу в дом, откуда можно подняться на стеклянную галерею. Интересно, где сейчас пиромант? По логике, он должен быть с противоположной стороны дома. Но это по моей логике. Человеческой. А Новые – давно уже не люди и потому рассуждать могут совсем иначе. Так что пиромант, которого я про себя называл Мороном, мог находиться где угодно.
Влетев внутрь и захлопнув за собой дверь, я позволил себе несколько секунд перевести дух, а затем, держа оружие наготове, начал осторожно подниматься по лестнице на второй этаж. Очень хотелось бежать, потому что оставшийся снаружи пневматик вполне мог уже оправиться от испуга и возобновить погоню. Но и ломиться вперед сломя голову, рискуя нарваться на засаду, – тоже не вариант.
Впрочем, до стеклянной галереи я добрался без приключений – никто на меня так и не напал. Пиромант, видимо, дежурил в другом месте, а пневматик… Пневматик скорее всего просто хотел жить. Я представил себя на его месте. Вооруженный противник скрылся в доме и захлопнул за собой дверь. Где он, я не знаю. Гарантии, что он не сидит в засаде и не держит под прицелом дверь, у меня нет. Полезу я внутрь, рискуя получить пулю в лоб? Вот то-то…
Однако стеклянная галерея разом аннулировала все мои преимущества: там меня можно было запросто заметить снаружи. Панорамные стекла, черт их дери! Ведь даже по-пластунски незаметно не проползешь! Выход один – бежать быстро и молиться… Все бы хорошо, только я атеист…
Собравшись с духом, я побежал. Удалось преодолеть примерно четверть дистанции, прежде чем меня засекли. Стекло чуть позади вдруг со страшным треском лопнуло, и я едва успел броситься ничком на пол галереи, иначе бы на мне не осталось живого места.
– Твою ж мать!
Вскочив, я понесся вперед, как молодой сайгак, только вполголоса матерясь (на что это копытное вряд ли способно), а за моей спиной одно за другим под пневматическими залпами Нового взрывались стекла, осыпая коридор бриллиантовыми брызгами осколков. Наверное, со стороны в лучах солнца это выглядело эффектно, но я был лишен возможности оценить красоту момента, так как был немного занят, спасая свою жизнь.
Уфф! Стеклянная галерея закончилась. Опять небольшая передышка, потому что следующая галерея, начинающаяся после этого закрытого помещения, идет в другом направлении и не видна с той стороны дома, с которой находится пневматик. А без визуального контакта с целью он меня атаковать не сможет… Зато теперь ему можно без опаски подниматься по лестнице и продолжать преследование – он уже знает, где я. Так что долго скрываться в маленькой закрытой комнатке этого флигелька мне не с руки. Я открыл дверь на вторую галерею и осторожно выглянул. Внизу мне померещилось какое-то движение… Так и есть – Морон! Вот сволочь! Пристрелить бы его, пока он меня не увидел! Однако для пистолета далековато, а тут надо бить насмерть. Я почти уже решился достать из рюкзака СВД-С, но в этот момент услышал со стороны первой галереи чьи-то торопливые шаги. Чьи-то! Пневматик это, будь он проклят!
Все, цейтнот, времени больше нет ни на какие хитрые ходы – бежать надо. И я побежал со всех ног. Ни о какой бесшумности речи, разумеется, не шло, и мой топот привлек внимание Морона. Я спинным мозгом чувствовал, как он поднимает голову и недобро прищуривается, и за мгновение до того, как Новый решил поиграть в дракона, прыгнул. Это спасло мне жизнь. Позади полыхнуло, да так, что мама не горюй. Морон – это не какая-нибудь кинговская воспламеняющая взглядом. Тут все по-взрослому. Однажды я видел по телевизору, как работает «Буратино». Нет, не деревянная кукла с длинным носом, а тяжелая огнеметная система. Так вот, тут было что-то в этом роде, только масштабом чуть поменьше. За моей спиной ярился маленький филиал преисподней. Стекла, естественно, лопнули, не выдержав чудовищного жара, и вторая стеклянная галерея тоже превратилась в абсолютно открытую.
Одежда на мне загорелась, с чем удалось справиться с помощью перекатывания по полу и ценой среднего уровня ожогов. Вскочив на ноги, я снова побежал, не обращая внимания на боль. Прохлаждаться было некогда: пневматик сдует своей «пушкой» пламя с подожженной Мороном галереи и вновь погонится за мной. Меня же от бункера отделяли три этажа вниз по лестнице. Главное, не споткнуться и ничего себе не сломать: если Новый догонит, медицинская помощь мне уже не понадобится.
Сердце колотилось как сумасшедшее, однако дыхалка пока держала – спасибо драконовской подготовке оперативников АПБР. Один лестничный пролет, второй, третий… Хлопок! Меня осыпало штукатуркой. Как пистолет с глушителем, но это не пистолет – пневматик стреляет сжатым воздухом. Почти догнал ведь, гад! Только не паниковать и не спешить: на такой лестнице с выщербленными и покатыми ступенями навернуться – проще пареной репы… На это ведь Новый наверняка и рассчитывает: «палит», чтоб напугать и спровоцировать на глупости. Только дырку ты получишь от бублика, а не Стрельцова!
Еще пара залпов, также не достигших цели, и наконец вот она – заветная дверь. Ключи я уже держал в руках и от души надеялся, что правильно запомнил код из эсэмэски шефа, оставшейся в мертвом смартфоне… Только было бы время открыть…
Я достал пистолет, развернулся и пару раз выстрелил вверх, в сторону лестничного пролета, по которому сейчас как раз должен был спускаться пневматик. Шаги замедлились и замерли. Боится, гад, и правильно делает: стреляю я отменно. Его «пневмопушка» здесь, в замкнутом помещении, конечно, меня угробит, но пулю я выпустить успею, и он ее словит, к гадалке не ходи! Вряд ли пневматик на пороге новой жизни пойдет на такой размен – свою жизнь на мою.
Я вставил в скважину первый ключ. Повернулся! Ура! Один оборот, два… Разворот, выстрел! Так, не сорим патронами, не сорим – в этой обойме еще три осталось, плюс две запасные… Не разбежишься…
Второй ключ. Его пришлось повернуть целых четыре раза… Обернулся… Вовремя! Какая-то тень на лестнице… выстрел навскидку и упасть! Успел и то, и другое. Новый отшатнулся и, кажется, зашипел от боли.
Резко встать! Теперь – код… Ну, память, не подведи! 2… 9… 3… 6… 3… 5… Щелчок! Уфф! А ведь я до последнего момента боялся!
Нырок в проем и сухой душ из штукатурки – еще один пневмозалп пришелся мимо. Поздно, сукин ты сын, выкуси! Я изо всех сил потянул на себя тяжеленную дверь, и она с грохотом захлопнулась. Быстро вращая ручки замков, я внутренне уже орал от восторга. Прорвался ведь!
* * *
И все-таки я скотина. Со времен Краснотайгинска я считаные разы вспоминал Вадима Низовцева, хотя погибший друг заслуживал большего. Тогда, поначалу, все затмила потеря Марины, потом – одержимость поисками Морона… А сейчас вот вспомнил. Но не просто так, а потому что сейчас очень бы пригодились его таланты. Потрясающая память и великолепные способности к ориентированию, которыми обладал Вадим, тогда, в Краснотайгинске, помогли нам выбраться из подземного лабиринта… А Вадим и Марина заплатили за это своими жизнями. Сейчас Вадима со мной не было, а мое сожаление об этом явно носило (что уж тут кривить душой!) шкурный оттенок. План бункера приказал долго жить, и мне теперь придется идти наугад.
Это был странный квест. Я просто шел, и моя интуиция накладывалась на смутные воспоминания о плане бункера, который я по пути в Шелеховское держал в руках и рассматривал. И тем не менее, хоть и через пень-колоду, вперед я продвигался. Пару раз заходил в тупики, чертыхался и возвращался назад. Но у меня была разработана своя система прохождения подобных «лабиринтов». Существует логика создания таких объектов – их же не строят как Бог на душу положит. Во главу угла тут ставится функциональность. Мне это все знакомо – бывал на таких объектах не раз, от чего задача моя все-таки облегчалась. Я знал, где обычно располагались жилые помещения, а где научный и медицинский блоки – все то, что могло бы заинтересовать здесь профессора-отшельника. Поэтому все шло к логическому завершению. Если осведомители не лгали и Воскобойников здесь, я его найду.
На это потребовалось около часа – здоровенный объект отгрохали господа военные! Поиски осложнялись тем, что практически везде царил в лучшем случае полумрак – горели только тусклые лампочки аварийного освещения да еще табло, обозначающие выход. Нормальный свет обнаружился только в конце длинного коридора, ведущего, по-видимому, к дальним жилым блокам мимо лабораторных. Вряд ли этот свет горит с того времени, как бункер перестал использоваться. Значит, там кто-то есть. «Кто-то», конечно, не означает, что именно Воскобойников. Там вполне могла сидеть, скажем, парочка Новых, с нетерпением дожидаясь меня, дурачка, так легко угодившего в нехитрую западню.
Я шел, и каждый мой шаг гулко разносился по пустым коридорам. Но до сих пор меня это не сильно тревожило. А вот сейчас я на всякий случай снял обувь. Пол был жутко холодным, но зато можно ступать практически бесшумно. Правда, не исключено, что эта мера уже безбожно запоздала: мои шаги вполне могли донестись сюда из других коридоров. А в таком случае тот, кто сидит в освещенном помещении, уже в курсе, что к нему гости. Это если здесь нет камер. А если есть, то я и подавно без толку корчу тут из себя военного разведчика, пришедшего за «языком». Оп-па! Точно, вот и камера – стеклянная полусфера размером с грейпфрут над дверью одного из помещений лабораторного блока. Я на всякий случай спрятал пистолет, улыбнулся и помахал рукой. Если Воскобойников меня видит, продемонстрировать ему мои мирные намерения не помешает. Хотя картинки с камер (если они вообще работают) скорее всего выводятся на пульт в комнате охраны. А там, наверное, никого…
Рассудив таким образом, я не стал надевать обувь, а быстро на цыпочках продолжил движение вперед, к свету… Вот и комната. Черт возьми, в нее никак не заглянуть: дверь открыта внутрь и совсем чуть-чуть. А вдруг скрипнет? Выходит, все же пан или пропал – Воскобойников или Новые. Надеюсь, первое… А, ладно, где наша не пропадала! Я надел свои «берцы», спрятал пистолет и громко произнес:
– Профессор?
– Кто здесь? – Старческий голос был скорее усталым, чем испуганным.
– Спокойно, Федор Дмитриевич, свои! – Я шагнул внутрь его «кельи», подняв руки ладонями вперед в знак своих мирных намерений. – Я не причиню вам вреда.
– Свои, свои, – проворчал профессор, не сводя с меня ствола своего дробовика. – Кто в наше время определит – свои, чужие… Вы ведь за мной пришли? Так вот, никуда я с вами не пойду! Так и скажите своим хозяевам, на кого бы вы ни работали. Мне и здесь хорошо.
– И ради Бога, Федор Дмитриевич! – примирительно произнес я. – Никто не собирается посягать на вашу свободу и куда-то вас тащить. Я просто хочу поговорить.
– Поговорить? – усмехнулся Воскобойников. – Может, и поговорим. Только сперва я хотел бы знать, от кого вы пришли. С мистером Икс я беседовать не намерен! Вы работаете на АПБР?
– Да. Михаил Стрельцов, оперативник. – Я показал удостоверение. – Помнится, вы с нами довольно продуктивно сотрудничали.
– Это в прошлом… Все в прошлом.
– Почему вы удалились от мира? Что-то узнали? Что-то страшное?
– Пожалуй, узнал. Намного больше, чем ожидал. И даже несколько больше, чем хотел.
– Не поделитесь своими открытиями? И, кстати, может, перестанете держать меня под прицелом? Я же показал вам удостоверение.
Профессор хмыкнул.
– Удостоверение – это бумажка, молодой человек. За деньги можно изготовить любое, и не хуже настоящего. Даже если оно подлинное, это еще ничего не значит.
– То есть как?! – Первой эмоцией, которую вызвала у меня параноидальная подозрительность ученого, был гнев, но чем дальше, тем больше во мне нарастало внутреннее напряжение и тревога. – Что вы хотите этим сказать? Вы не доверяете нашей организации?
– Поверьте, у меня есть чрезвычайно серьезные основания доверять только одному человеку – тому, кого я вижу в зеркале.
– Вам не кажется, что это перебор?
– Не кажется. Держите-ка!
Он залез левой рукой в стоящую у его ног сумку, вытащил оттуда что-то и бросил мне. Я инстинктивно поймал. Это оказались наручники.
– Что еще за шутки? – процедил я.
– Не имею привычки шутить с собственной безопасностью, господин Стрельцов (если вас действительно так зовут). Знаете, дробовик на близком расстоянии – страшное оружие. Если не хотите, чтобы я разворотил вам живот, вы наденете их на свою правую руку и пристегнете себя вон к той трубе.
– Послушайте, я не сделаю вам ничего плохого!
– Это вы так говорите. Но у меня нет ни малейших оснований доверять вашим словам, молодой человек. Пока нет. Но, возможно, эта ситуация изменится. Пристегните себя к трубе, ну!
Он столь решительно повел стволом дробовика, что я счел за лучшее подчиниться.
– Отлично! А теперь осторожно кидайте к моим ногам все оружие, которое у вас есть.
Поколебавшись, я бросил на пол пистолет и нож, а затем подтолкнул их к нему ногой.
– Это все?
– Почти. В рюкзаке разобранная винтовка. Но, будучи пристегнутым к трубе, я никак не смогу ею воспользоваться и даже извлечь. Может, хотя бы сесть мне позволите?
– Слева от вас в пределах вашей досягаемости стоит табуретка. Устраивает?
– Премного благодарен! – с сарказмом произнес я, усаживаясь. – Не скажете, к чему все эти драматические эффекты?
– Скажу. Попозже. Когда удостоверюсь, что с вами можно говорить.
– Да почему же нельзя? Чего вы боитесь, черт возьми?! Кем меня считаете? Новым-террористом? Так я через них к вам пробивался. И выжил с трудом, заметьте. Мой не блестящий вид – как раз последствие моей схватки с ними. Они не отказались бы до вас добраться!
– Сказать-то все можно, молодой человек. И не только сказать. Можно наделать себе синяков и ссадин, порвать одежду и вываляться в грязи, только чтобы все выглядело правдоподобно.
– Но что же делать? – в отчаянии воскликнул я. – Вы же ничему не верите! Чертовски трудная задача – доказывать, что ты не верблюд! А доказывать это, простите, параноику – тем более!
– То, что вы называете паранойей, на самом деле – разумные меры предосторожности. И знай вы то, что знаю я, поняли бы.
– Трудно понять, если вы ничего мне не расскажете.
– Есть один способ убедить меня в том, что с вами можно иметь дело.
– Какой же?
– Не слова. Но для начала…
Профессор положил дробовик на стол. Затем его рука снова нырнула в сумку и вынырнула оттуда… с транквилизаторным пистолетом, из которого он дважды выстрелил в меня.
– Какого черта?!
Я успел произнести только это, прежде чем отключился.
* * *
Пришел в себя я уже в другом помещении. Оно явно было научной лабораторией. Судя по оборудованию, химической или медицинской. Я сидел на чем-то вроде стоматологического кресла, надежно прикрепленный к нему тугими и прочными ремнями за руки, за ноги и туловище. Даже шевельнуться было проблемой. К тому же к моим запястьям и голове крепилось несколько электродов. Воскобойников находился тут же. Он сидел за столом спиной ко мне и корпел над какими-то пробирками.
– Какого черта, профессор?! – возмущенно повторил я свой последний перед потерей сознания вопрос: от потрясения и злости больше ничего в голову не пришло.
– А, очнулись! – Воскобойников повернулся. – Вовремя! Сейчас нам с вами нужно будет немного пообщаться.
– Да я за этим и пришел, сумасшедший вы старик! – в бешенстве бросил я. – А вы что творите?!
– Не надо оскорблений, молодой человек! – поморщился Воскобойников. – Согласен, мои предосторожности с вашей точки зрения несколько… избыточны, но поверьте, в этом есть необходимость!
Я огромным усилием воли кое-как усмирил бушевавший во мне гнев и холодно проговорил:
– Жду объяснений!
– Что же, извольте. Как вам, должно быть, известно, Нового от обычного человека визуально можно отличить лишь в момент, когда он готовится к использованию своих способностей – по изменениям белка и радужки глаз. С «лояльными» все обстоит еще хуже. Исчерпывающий ответ на вопрос, кто вы (в биологическом смысле), может дать только анализ крови. Но я не мог рисковать, приближаясь к вам, пока вы в сознании. Даже если вы человек, это опасно: по вам заметно, что у вас превосходные боевые навыки, а уж если вы – Измененный…
– Чем вы в меня выстрелили?
– Успокоительное плюс стан. Пятьдесят на пятьдесят. Так я одновременно страховался и от физической агрессии, и от ваших особых талантов (если бы они у вас были). Кроме того, получал возможность безопасно переместить вас в место, где можно все как следует проверить. Для проведения всех тестов, которые нужны, вас пришлось зафиксировать.
– Каких тестов? Вы же взяли у меня кровь. И что? Убедились, что я – не Новый?
– Да. И не «лояльный» тоже. Но у вас весьма интересная кровь, молодой человек. Редкая, если не сказать уникальная.
– И чем же она такая особенная?
– Удивительной природной стойкостью к изменению. Скажите, вы прошли Краснотайгинск?
– Как вы узнали?!
– Только этим можно объяснить ваши уникальные свойства… Лишь те, кто выжил там, могли приобрести такие антитела, что содержатся в вашей крови. Излучение Источников вас бы уже не взяло.
– Вы имеете в виду Обломки?
– Правильнее называть их Источниками, но не суть… Вашу природную стойкость (все же именно стойкость, а не полный иммунитет) могла бы преодолеть лишь большая доза крови Измененных, введенная в организм внутривенно. Но и тогда последствия были бы совершенно непредсказуемыми.
С полминуты я обдумывал эту свалившуюся на меня информацию.
– Все это очень интересно, профессор. Но у меня вопрос. Почему я до сих пор… зафиксирован? Вы ведь уже убедились, что меня нечего бояться?
– Отнюдь, молодой человек, отнюдь. Только в том, что биологически вы – не Измененный. Но если вы думаете, что Новыми исчерпывается то, чего мне стоит опасаться, то ошибаетесь.
– Чего же еще? Спецслужб?
– Их тоже. Но не только.
Я закатил глаза.
– Знаете, профессор, ваши недомолвки и загадки меня уже порядком утомили. Может, начнете уже говорить прямо?
– Только после того, как вы ответите на несколько моих вопросов. А этот прибор покажет, не лжете ли вы. – Он кивнул на закрепленные на мне электроды, а также стоящий поблизости монитор, на экране которого переливался разными цветами какой-то шар.
– Это что, полиграф? – презрительно скривил губы я.
– О нет, совсем нет, господин Стрельцов. Хотя, конечно, я при создании своего устройства позаимствовал у этого устаревшего и несовершенного прибора некоторые технические и научные решения. Но это все равно что компьютер (хотя бы первый IBM) сравнить с механическим арифмометром. Полиграф, при определенной подготовке, обмануть не так уж сложно. Но мой прибор – не просто машина. Это биокибернетическое устройство, принцип действия которого основан в том числе и на способностях эмпатов и псиоников, которых я в свое время тщательно изучал в рамках сотрудничества с АПБР. Он отслеживает глубинные эмоциональные реакции, которые биологически никак не проявляются ни в учащении пульса, ни в изменении кровяного давления. И обмануть его практически невозможно, если только испытуемый сам не является псиоником или эмпатом высокого уровня. Однако анализ крови показал, что это – не ваш случай. Так что если сейчас надумаете мне лгать, я это пойму, можете не сомневаться. И это закончится для вас очень печально.
– Вы что же, убьете меня?
Воскобойников прищурился.
– А что, думаете, рука дрогнет? Не дрогнет, поверьте. Приходилось уже. Если вы работаете на тех, о ком я думаю, вы опасны. И для меня, и вообще. А в таком случае устранить вас станет благим поступком.
Я пожал плечами.
– Ладно, считайте, что убедили и напугали. Задавайте ваши вопросы.
– Хорошо. Знаете ли вы, кто такой Сид?
– Слышал. Один из лидеров НМП. Чуть ли не самый главный. Но о нем известно немного. И внешность его к этому немногому не относится.
По виду профессора трудно было понять, насколько ему нравятся результаты, выдаваемые прибором. А я мелькание цветов на мониторе расшифровать не мог.
– Что вам известно о сотрудниках АПБР, работающих на Новых?
– Знаю только, что в организации есть как минимум один «крот». Есть опасение, что довольно высокопоставленный.
– Что вы знаете о проекте «Х»?
– Ничего, – даже удивился я. – А что это за проект?
– Известно ли вам, кто именно управляет «лояльными»?
– Насколько мне известно, руководство секторами АПБР.
– Ну что же, господин Стрельцов, у меня для вас есть две новости: плохая и хорошая. Скажу откровенно, довольно мало вам известно. И это плохо. А хорошо то, что говорили вы правду.
– Выходит, тест я прошел?
– Прошли, прошли, – проворчал Воскобойников. – Приношу вам искренние извинения за мои… гм… предосторожности. Сейчас я вас освобожу. Надеюсь, вы поймете, что у меня были причины так поступить.
– Для этого вам многое придется мне объяснить, – сухо ответил я.
– Да уж, придется. И не только для того, чтобы вы меня простили. Информация, которой я обладаю, – настоящая бомба. Там, в большом мире, мне с ней не жить. А здесь она бесполезна. Я отринул ту, старую жизнь и возвращаться к ней не собираюсь. Я пожил достаточно, и осталось мне не так уж много. Это знание – оно не для меня, а для кого-то вроде вас, молодого, энергичного да еще с таким уникальным свойством организма…
– Освободите же меня! А то все тело уже затекло. Обещаю не стрелять в вас и не бросаться с кулаками.
Когда он это сделал, некоторое время я был занят тем, что разминал онемевшие конечности, разгоняя по ним кровь.
– Так я жду, рассказывайте!
– Что вы хотите знать?
– Все, что так или иначе имеет отношение к причинам вашего поведения. Что вы такого узнали, раз решили удалиться от мира? Чего или кого вы боитесь сейчас? Что за странные вопросы вы мне задавали?
– Хорошо. Только, чтобы вы все поняли, начать придется издалека. С кое-какой научной информации. Приготовьтесь, это займет довольно много времени.
– Ничего, время у нас есть. Новые снаружи сюда не пробьются. У этого бункера чертовски мощная дверь.
– Знаете, вообще-то достаточно сложно объяснить все это человеку, далекому от науки… Оперативники АПБР, как я слышал, относятся к научному корпусу сугубо утилитарно. Их интересует не знание как таковое, а лишь его практическая реализация: новое оружие, вещества, приборы…
– Значит, я – счастливое исключение. Кроме того, профессор, могу вас уверить: объяснить можно все и кому угодно. Главное – правильно подобрать слова. Перевести, так сказать, с научного на человеческий. Представьте, что я – студент-первокурсник, которому вы читаете вводную лекцию по своему предмету.
Воскобойников даже вздрогнул:
– Честно говоря, никогда не испытывал тяги к преподаванию. Общение с молодой аудиторией – это не мое.
– А вы попробуйте! Вдруг понравится.
Он тяжело вздохнул.
– Ну, хорошо. Попытаюсь. Вы знакомы с концепцией разумной Вселенной? Хотя бы в общих чертах?
Я отрицательно покачал головой. Следующий вздох профессора стал еще более тяжелым, и он принял вид мученика, обреченного на страшную пытку.
– Тогда, видимо, придется начать с азов. Вы ведь знаете, с чего все началось? Я имею в виду не Краснотайгинск, а настоящую первопричину.
– Метеорный поток?
– Именно! – обрадовался Воскобойников. – Он самый! В АПБР меня знают лишь по моим прикладным работам: антинова, стан, первое поколение пси-блокираторов… Но этим область моих интересов не исчерпывается. Более того, для меня это далеко не главное. Видите ли, я в первую очередь – ученый, а уж потом изобретатель. Постольку поскольку, так сказать… А главное для меня – это фундаментальная наука. Потому что, если не развивать ее, не будет ни открытий, ни изобретений, ни технического прогресса. Когда Источник в Краснотайгинске стал излучать, я понял, что для ученого это золотое дно. Настоящий прорыв! И сделал все, чтобы попасть туда.
– Вы хотите сказать…
– Да, я тоже был в Краснотайгинске, причем совсем рядом с Источником, и, как и вы, обнаружил в себе удивительную стойкость к его излучению. Это дало мне возможность более тщательно исследовать как сам Источник, так и его порождения. Разумеется, те, которые не настроены сразу совершать убийство при встрече с человеком.
– И что, таких много? – Мой скептицизм был заметен невооруженным глазом.
– Больше, чем вы думаете. По крайней мере так было в самом начале.
– Да о каком начале вы говорите?! – вспылил я. – Если вы были в Краснотайгинске, то должны знать, какой ад там устроили Измененные!
Профессор вздохнул.
– Прощаю вашу запальчивость, Михаил… как вас по батюшке?
– Лучше просто Михаил. С отчеством я себя не очень комфортно чувствую.
– Так вот, Михаил, насколько я понимаю, вы прибыли туда вместе с армией, то есть на том этапе, когда ситуация уже пошла вразнос. Мне повезло оказаться там раньше. И должен вас уверить, в большинстве своих бед человечество виновато само.
– Вот как? Не поясните свою мысль?
– Извольте. Но для этого нам придется вернуться к моим теоретическим исследованиям. Надо сказать, что в фундаментальной науке обо мне шла дурная слава фантазера, революционера, возмутителя спокойствия. Меня одно время даже еретиком называли за мои, по общему мнению, завиральные идеи. Возможно, я, замечу без ложной скромности, просто опередил свое время. За мою концепцию разумной Вселенной меня просто подняли на смех. А между тем дальнейшие события начали лить воду на мельницу моей теории… Итак, вкратце, в чем она заключается. Главный постулат состоит в том, что Вселенная обладает неким сверхсознанием и способна регулировать происходящие в ней процессы по собственному разумению. Вроде как мы, когда худеем, качаем мышцы, пьем лекарства и ставим уколы от различных заболеваний. Только вместо человеческого тела – гигантский организм Вселенной.
– Звучит… эээ… очень смело, – несколько ошарашенно произнес я.
– Вот-вот, и вы туда же! – печально произнес Воскобойников. – Я надеялся, что хотя бы человек со стороны, не отягощенный консерватизмом и предрассудками научной братии, сможет нормально воспринять мои идеи.
– Да ладно вам! Я же не смеюсь и не кричу, что это чушь собачья, а просто удивлен, вот и все.
– Ну да, – несколько даже самодовольно ответил профессор. – Моя теория может слегка шокировать неподготовленный разум. Во Вселенной разумная жизнь встречается достаточно редко и является событием экстраординарным. Вроде как сильный вирус в человеческом организме.
– Не очень-то хорошая аналогия.
– Но, к сожалению, достаточно точная. Вероятность возникновения жизни вообще, в масштабах Вселенной, – статистически малая величина. Но Вселенная не может без жизни, как человеческий организм не может без бактерий. Но где есть жизнь, там может зародиться и разум. Не «обязательно» и даже не «весьма вероятно», а скорее «не исключено». И вот этот разум в подавляющем большинстве случаев начинает представлять собой проблему. Все дело в том, что мало какая цивилизация способна жить в мире и гармонии как с собой, так и с окружающей природой. Те, кому это удается, развиваются и процветают. Других же Вселенная…
– Уничтожает?
– Не обязательно. Но это один из вариантов. И роль антибиотика, убивающего вирус, или скальпеля хирурга, удаляющего больной орган, могут исполнить различные локальные катастрофы. Локальные они, разумеется, опять-таки, в масштабах Вселенной, а для отдельно взятой планеты или планетной системы их можно считать глобальными. Например, падение большого метеорита, резкое изменение климата, смещение магнитной оси, внезапное увеличение активности светила, взрыв сверхновой, наконец.
– Жестоко! – заметил я, поежившись.
– Верно, однако не все болезни лечатся антибиотиками или с помощью хирургического вмешательства. Есть же обычные медикаменты, физпроцедуры, траволечение. Так называемая корректирующая терапия, что в случае со Вселенной приводит к некоторому качественному преобразованию цивилизации до такой степени, что она перестает доставлять проблемы. И для этого у Вселенной тоже имеется эффективный инструмент, который я называю Сеятелями.
– И что же это?
– А вот тут мы возвращаемся к уже упомянутому мной метеорному потоку.
– Откуда вы знаете?
– Ну… Мне удалось вступить в контакт с одним из Источников… Спокойно, молодой человек! Я ведь уже говорил, что у меня такая же стойкость к излучению, как и у вас.
– Я знаю это только с ваших слов.
– Ничего лучшего у меня для вас нет. Если даже я дам вам образец моей крови, определить по ней, человек я или Измененный, вы все равно не сможете… Впрочем, позже, когда доберетесь до лаборатории… – Профессор довольно быстро и сноровисто наполнил кровью из вены своей левой руки небольшую пробирку и поместил ее в специальный переносной мини-холодильник для хранения плазмы. – Возьмите. Заряда аккумуляторов хватит часов на шесть. Потом надо будет подключить его к сети. Проверите образец в специализированной лаборатории, не раскрывая, разумеется, чей он. И поймете, можно мне верить или нет.
– Хорошо. – Я убрал мини-холодильник в свой рюкзак. – Продолжайте. По какому принципу работают эти Сеятели?
– Зависит от того, чем именно они заряжены. Обычно они несут жизнь. Когда попадают на какую-то планету, постепенно приспосабливаются к местным условиям, а потом создают нечто из ничего – этакая космическая рука Бога. Скорее всего изначально жизнь на Земле зародилась именно так.