Майор сделал еще несколько шагов, с ходу сбил с ног высоченного, с носом набок парня лет тридцати. Тот попытался встретить Зимина чем-то вроде маваши, но эту глупость майор сразу пресек, разбив придурку яйца и отправив его на травку – кататься и хрипеть.
Второй получил короткий тычок в горло, возможно – смертельный. Зимин не собирался миндальничать, тратить время и силы на то, чтобы соразмерять удары и пытаться не убить противника. Его как раз и учили убивать. Не скакать по рингу, изображая из себя великого сэнсея, а убивать – некрасиво, незрелищно, максимально эффективно и не затратно по ресурсам энергии.
Третьего свалил Слюсарь, добив носком ноги в подбородок. Остальные двое, видя, что случилось с их напарниками, покинули поле боя, отбежав подальше, туда, где стояла толпа, застывшая в угрюмом молчании.
– Хренец нам! – задыхаясь и утирая кровь со лба, констатировал Слюсарь. – По очереди спать будем! Иначе во сне задавят, гады! Ай, сука!
Булыжник скользнул по черепу полковника, и он пошатнулся, закатывая глаза. Зимин уклонился от другого булыжника и едва не попал под удар третьего, проскочившего на уровне виска. Если бы камень попал в череп – точно бы раздробил.
– Держись, сука! – Зимин хлопнул по щеке полковника своей широкой ладонью и встретил первого набежавшего на него противника тяжелым прямым ударом ноги, срезавшим того, будто удар кувалдой. Второго и третьего свалил короткими, незаметными тычками – одним вбил переносицу в мозг, другим врезал в печень, которой явно это дело не понравилось. Оба свалились молча, как снопы. Скорее всего мертвыми.
Краем глаза Зимин заметил, что полковник отошел после удара камнем и отмахивается, прикрывая Зимина справа. Работал он весьма эффективно, в этом ему не откажешь, но довольно грязно – много усилий и мало прока. Привык, по всему видно, драться или один на один, или с двумя-тремя неумелыми пьяными гопниками. Но это и понятно, учитывая специфику его службы и жизни.
А через несколько минут стало совсем худо. Толпа росла, перед двумя залитыми своей и чужой кровью бойцами стояло уже человек тридцать, и были это не простые уличные пьянь-гопники, а матерые, искушенные в разборках бандиты, большей частью – бывшие спортсмены. В девяностые именно они составляли костяк преступных группировок, и те, кто дожил до двухтысячных, могли называться крысами-убийцами – самыми сильными, самыми злобными, самыми живучими тварями. Зимин не знал, легенда это или нет, но в старину, когда людям нужно было искоренить крыс – на корабле или в жилом доме, – они изготавливали крысу-убийцу. В ящик или бочку сажали десятка два живых крыс и оставляли их там без еды и воды на несколько дней. Обезумевшие крысы начинали жрать друг друга, и в конце концов оставался один – самый сильный, самый злобный крыс. И тогда его выпускали на волю.
Крысы или уходили, или погибали, убитые этой тварью-каннибалом.
Так и люди – те, кто выжил после бандитских разборок и милицейских чисток, были тварями похуже крыс. Крысы не убивают для развлечения, не пытают ради того, чтобы получить удовольствие, а вот люди…
Зимин уже не думал о том, чтобы оставлять кого-то в живых. Он бил насмерть, каждым ударом, каждым захватом уничтожая одну из тварей, мечтающих добраться до его шеи. И только одна мысль металась в голове, будто пойманная птичка: «Какого черта они это не останавливают?!»
«Они» – понятное дело, это были те, кто сейчас стоял за стенами сооруженного для пленных загона-кораля, улыбаясь, смотрели на толпу дерущихся чужеземцев и скалили зубы, делая ставки – как скоро этих двух белокожих наконец-то добьет толпа обезумевших соотечественников. Нет ничего приятнее для глаза, чем драка, в которой участвуешь не ты! Нет ничего слаще запаха чужой крови, пролитой на арене ради того, чтобы ты выиграл пару-другую монет! Ведь в жизни так мало развлечений…
Закончилось все так же быстро и неожиданно, как и началось, – в кораль посыпались десятки охранников, одетых в легкие кольчуги, державших в руках метровые дубинки твердого дерева, окованные металлическими кольцами. Толпа нападавших частично рассеялась, частично осталась на месте, выбросив из своего нутра десятка полтора стонущих и безмолвных фигур, оставшихся лежать рядом с теми, кого уложили Зимин и Слюсарь. Теперь можно было перевести дух.
Оба сокамерника опустились на траву рядом с деревом, прислонились к нему спиной и замерли, утихомиривая тяжелое дыхание. Зимин успокоился довольно быстро, полковник же, отвыкший от физических упражнений, с минуту еще ловил воздух широко раскрытым ртом и хрипел, не в силах сказать ни слова. Потом все-таки собрался и выдавил из себя, натужно улыбаясь, как вежливый зритель на концерте Петросяна:
– Ну, ты и силен! Ты же десяток уложил, не меньше! И похоже, что наповал! Говоришь – в штабе служил?! Ох, сцука, и болтун! Хе-хе-хе…
Зимин ничего не ответил. Он устал. Нет, не от того, что только что убил десяток врагов голыми руками. По большому счету это было его работой, вернее – некой особенностью основной работы, но… после той бойни, что он учинил в банке, Зимин будто исчерпал запас прочности, и то, что когда-то он делал бесстрастно, осознавая необходимость, следуя чувству долга, теперь вызывало отвращение и печаль. Даже если убивал закоренелых преступников, бандитов, каждый из которых унес жизни нескольких человек.
– Коля! – Слюсарь толкнул локтем сокамерника, и тот открыл глаза, мгновенно переходя в боевой режим, отбросив все пацифистские мысли. Он, может, сейчас и святой, но мучеником становиться не собирался. Опять нападение?
Но это был тот самый мужчина, который все время мелькал рядом с Властителем, настолько незаметный, настолько невидный и домашний на вид, что Зимин еще тогда заподозрил, что этот человек совсем не так прост, как хочет казаться.
Во-первых, Властитель не советовался больше ни с кем, кроме него, магов и своей жены, во-вторых, Зимин видел, как на человечка смотрят темнокожие охранники – они невольно отодвигались от него, будто это был не человек, а ядовитая змея! Что же надо было сделать, что сотворить, чтобы жестокие изуверы вроде этих негритосов, украшенных насечками на широких щеках, смотрели на тебя как на исчадие ада? Вероятно – многое сделать.
– На колени… – тихо приказал приближенный Властителя, и Зимин поспешил исполнить приказ. Тем более что в его спину и бок уткнулись три острейших клинка, поблескивающих в последних отблесках света ушедшего на покой светила.
Слюсарь уже стоял рядом, уткнувшись головой в траву – на шею ему давил один из вооруженных людей, крепыш, в плечах едва не шире самого Зимина.
– Я Дарс Уонг, правая рука Властителя, – невыразительно сказал мужчина, сделав знак телохранителю, тут же выпустившему из рук шею Слюсаря. – Почему ваши соплеменники напали на вас? Что они хотели? Говори – ты!
– Убить меня хотели, – проворчал Слюсарь, забывшись, и тут же добавил, сжавшись, ожидая удара: – Господин! Я бывший стражник, а это преступники, и они ненавидят стражников. Стоит такому, как я, оказаться в одной камере с преступниками, и они его убьют. Или того хуже…
– Хм-м… а что может быть хуже смерти? – деланно удивился Уонг, в глазах которого плескалась насмешка. – Разве не лучше терпеть, но жить?
Зимин вскинул голову, глядя в глаза вельможе, но ничего не сказал – как и Слюсарь, опасавшийся сказать лишнее, чтобы не получить по спине. Он помнил, как это мучительно больно.
Кстати – как и лечение. Боль, когда его лечил лекарь-маг, была такой сильной, шипучей, что он матерился, скрипел зубами и едва не потерял сознание. Особенно, когда перед лечением в рану втерли какую-то резко пахнущую мазь.
– Когда я спрашиваю – нужно отвечать, – нахмурился Уонг. – И не бойтесь, что ваш ответ мне не понравится. Бойтесь солгать. Вот за это я караю нещадно! Никто не смеет мне врать!
– Есть вещи похуже смерти, – медленно сказал Зимин, глядя в глаза Уонгу. – Господин… Терпеть можно многое, но не все.
– Вот как… – Уонг усмехнулся и тут же посерьезнел. – Поднимайтесь. Пойдем со мной.
Он повернулся, не глядя, исполнили ли его приказание, и в каждом движении вельможи чувствовалась сила – не та сила, которая ломит прутья или гнет подковы, нет – сила духа, сила власти, когда невидный на первый взгляд человек кажется гигантом, у ног которого копошатся ничтожные черви-людишки. Охранники, которые стояли вокруг загона с рабами, прятали лица, отворачиваясь в сторону (вдруг заметит!), и на всякий случай исчезали в темноте, растворяясь в ней, как вечерние тени.
– Тем, кто допустил драку, – по двадцать плетей, – едва слышно объявил Уонг. – Тем, кто смотрел и делал ставки, – по пять плетей. Стоимость убитых рабов посчитать по рыночной цене и разделить на всех, кто отвечал за охрану загона. На оставшихся в живых надеть рабские ошейники высокой надежности. Заняться сейчас же! Сотнику, обеспечивавшему охрану объекта, за ненадлежащее несение службы денежный вычет в размере двухнедельного оклада. После того как ошейники будут надеты – всех накормить и напоить.
Больше он ничего не сказал и небыстро пошел вперед, даже не удостоверившись, идут ли за ним два чужеземца.
А они, само собой, шли, боковым зрением наблюдая за тем, как быстро и четко исполняются приказания Уонга, суетились люди, устанавливая какие-то помосты, копали ямы – видимо, под костры, потому что рядом уже лежали кучки хвороста. Суета была такой, будто в огромный муравейник засунули длинную палку и очень бодро ею повертели.
Вот только удивительно было – почему никто не сделал этого раньше?
Будто услышав мысли Зимина, Уонг вдруг с неудовольствием бросил в пустоту:
– Глупые твари! Им бы только спать, жрать и трахаться! Впрочем, это нормальное желание каждого нормального солдата, не правда ли, чужеземцы? Только не говорите, что это не так и что у вас каждый солдат только и думает о том, чтобы сложить голову за Властителя и Отечество! Дай им жалованья побольше, вина и девок да не заставляй слишком много работать – вот и все мечты этого сброда!
– Не знаю, – пожал плечами Зимин. – У меня в подчинении были только командиры. Простых солдат не было.
– Да?! – удивился Уонг. – И кем же ты служил? Род деятельности?
Зимин подумал, прежде чем сказать, – стоит ли теперь себя раскрывать, после трех лет молчания в тюрьме и полутора десятков лет молчания на воле? Открыть правду неизвестному, чужеземному вельможе? И тут же решил – да какая разница? Да прежняя жизнь ушла, и больше ее не будет. Эту жизнь начинать нужно заново, так почему не поднять себе цену? Пусть знает, что Зимин не простой рубака, очень даже не простой!
– Я был лазутчиком, – тяжело сказал Зимин, не глядя на Слюсаря. – Вернее – командиром группы лазутчиков. Работал на территории, занятой врагом, добывал сведения, а еще убивал тех, на кого указывало наше командование. Врагов нашей страны.
– Вот как?! – Уонг остановился, повернулся к Николаю, и глаза его заблестели в свете костров, у которых сидели латники. – В тайной службе? Очень интересно! Ну-ну… пойдем, поговорим…
– Я так и знал! – шепнул Слюсарь и, скривившись, потрогал здоровенную шишку, выросшую после удара булыжником. – Я давно догадался! Гэрэушник, да? Разведка, диверсант? То-то же! Дядю Виталю не обмануть! Голова! Я ей думаю!
– Надо же… – рассеянно бросил Зимин, оглядываясь по сторонам и прикидывая, как он проник бы в лагерь с диверсионной целью. – А я думал, ты другим местом думаешь…
– Злой ты, Коля! – вздохнул Слюсарь и тихонько пошатал зуб за рассеченной губой. – Твари, чуть не выбили! Вот же гниды! Кстати, спасибо тебе за помощь. Если бы не ты…
– Не благодари. Грохнули бы тебя, принялись бы за меня. А вдвоем легче отбиваться. Один спит, другой сторожит. Чистый расчет.
– А я думал, у нас любовь! – притворно вздохнул полковник и криво усмехнулся. – Да ладно, парень, я все понимаю. Соратники, не друзья. В сорок лет друзей уже не обретают, в сорок – их теряют. Или хоронят. И то и другое плохо, хотя первое гораздо хуже. Когда ты в силе, так называемых друзей у тебя пруд пруди, а окажись на скамье подсудимых – все, вроде как тебя и не знают. Морду воротят, суки!
Зимин не ответил. А что скажешь, если все так и есть? Друзья остались в детстве. Потом – только приятели либо соратники. И любой из этих соратников пристрелит тебя, не задумываясь ни на секунду, – если поступит такой приказ. Специфика службы, ничего личного.
Шли недолго. Минут через пять следом за Уонгом вошли в большой шатер, ничем не отличающийся от шатров солдат – такой же серый, из толстой, грубой ткани, с растяжками из витых веревок. Это снаружи. А внутри… внутри все было очень, очень хорошо! Роскошные ковры, по которым грех ходить в грязных ботинках, позолоченная лакированная мебель – маленькие столики, стулья, большая кровать за прозрачной занавесью – толстые непрозрачные портьеры были забраны наверх, на купол алькова. Не шатер, а будуар гламурной дивы!
– Нравится? – усмехнулся Уонг, усаживаясь в кресло. – Честно сказать – я равнодушен к роскоши. Властитель настаивает, чтобы я соответствовал облику важного вельможи, но мне претит безумная расточительность наших дворян. Ради того, чтобы пустить пыль в глаза соседям, пускают на ветер целые состояния! Идиоты!
Он помолчал секунд десять и доброжелательно предложил:
– Можете присесть. На стулья. Мне нужно с вами поговорить.
Уонг щелкнул пальцами правой руки, звонко, как если бы ударил палочкой по пустой пластиковой бутылке, и в шатре откуда-то сзади, из-за кровати (видимо, там была еще одна дверь), появилась девушка – молодая, стройная, лет шестнадцати-семнадцати, не больше. А может, и младше. Зимин пока не мог точно определить возраст аборигенов – они все были небольшого роста и, как вьетнамцы или китайцы, моложавы. Нет, черты лица у них были вовсе не восточные, скорее, они напоминали испанцев или итальянцев, но смуглая кожа, малый рост заведомо занижали их возраст.
– Ни хрена себе! – выдохнул Слюсарь, очумело вытаращив глаза. – Вот это да!
Зимин никогда не отличался особой любвеобильностью, не думал целыми днями о том, как подцепить очередную красотку и отправить ее в свою постель, но и у него невольно перехватило дыхание. Возможно, подействовало то, что он три с лишним года был без женщины, а возможно, так на него подействовала обнаженка – девица была полностью, до самых ступней голой – если не считать сандалий на ее ногах и цепочки на поясе. От цепочки на лоно свешивалось что-то вроде прозрачного передника, практически не скрывающего выбритого начисто лобка. Выглядела девка просто-таки сногсшибательно, и в первые секунды Зимин не разглядел у нее на шее тонкого серебристого ошейника. Рабыня! Это рабыня!
– Налей нам вина. И скажи, чтобы принесли что-нибудь перекусить. Вы ведь хотите поесть? Ага. Побольше пусть принесут.
Девушка разливала красное вино, стоя близко от Зимина, и он чувствовал мускусный запах пряностей, исходящий от девичьего тела. На смуглой коже спины выступили маленькие капельки пота, и Зимину очень захотелось стереть их ладонью, размазать по бедру, провести рукой по гладкой коже ягодиц, открытых нескромным взорам…
Рабыня ничуть не смущалась тому, что ее разглядывают незнакомцы. Она была спокойна, так спокойна, что Зимин вдруг заподозрил – наркоманка? Но потом заметил, что девушка косит на него глаза и слегка улыбается одними уголками рта – не так уж она и спокойна!
– Ты понравился Дамире, – усмехнулся Уонг. – Хочешь, я дам тебе ее на ночь? Сегодня? Дамира, пойдешь в объятия к этому чужеземцу? Хочешь попробовать его плоть на вкус?
– Как скажет господин! – Дамира открыто улыбнулась и поклонилась хозяину шатра, повернувшись к Зимину спиной. От открывшегося вида у него, как у какого-то школьника, кровь бросилась в лицо, Зимин поспешно схватил фарфоровую кружку с красной пахучей жидкостью и выпил до дна, стараясь не смотреть на соблазнительную девицу.
– Хорошо. Потом об этом, – снова усмехнулся Уонг. Быстро взглянул на кусающего губы Слюсаря, понимающе кивнул. – И тебе дам рабыню. Завтра вы должны быть в хорошем настроении, а что за настроение у мужчины, если он давным-давно забыл, что такое женская плоть? У вас должна быть ясная голова, чтобы сделать все, что вам будет приказано сделать.
– А что нам будет приказано сделать? Господин… – быстро добавил Зимин, помня о палке, об этом универсальном мнемоническом артефакте («Тупа главы твоей вершина – нужна дубина в три аршина!»).
– Без церемоний, – отмахнулся Уонг, наливая себе из кувшина. – Вы прекрасно знаете, что вам нужно сделать. Убедить защитников крепости сдаться и выдать нам оружие.
– Чтобы вы потом их вырезали или превратили в рабов, как нас? – не выдержал Зимин.
– Чтобы потом мы их вырезали или превратили в рабов, – построжел лицом хозяин шатра. – Я что, должен был тебе соврать? Это ниже моего достоинства. Ты ведь все равно поймешь, что я лгу, и перестанешь мне доверять. А мне важно твое доверие.
– Это еще почему? – удивился Зимин. – Доверие какого-то там раба?! Вещи, которую можно выкинуть или сломать? Да зачем тебе мое доверие? Властитель ясно сказал – мы не можем рассчитывать ни на что! Только на то, чтобы сохранить наши жизни! Так о чем речь? Приказывай, а уж как получится у меня выполнить приказ – не гарантирую успеха. Даже если бы я хотел вам помочь, искренне хотел, заручившись посулами о свободе, о деньгах, которые получу, – и то я, возможно, не смог бы выполнить эту задачу! Ты только представь – за стеной мои тюремщики, которые считали и считают меня грязью, животным, негодяем, заслуживающим только смерти! И ты думаешь, что они выслушают меня, пойдут на ваши условия? Безо всяких гарантий? Просто на честном слове?
Уонг задумался, повертел в руках глиняную кружку. Хотел что-то сказать, но тут из-за кровати снова появилась Дамира в сопровождении еще двух девушек, одетых не более, чем она сама. Эти девушки были ничуть не хуже Дамиры, и вообще – подобраны так, что со спины казалось – они сестры. Жгучие брюнетки, длинноногие, грудастые (грудь торчала вперед и упруго покачивалась так, что дух захватывало), большеглазые и большеротые. Если бы им еще и росту побольше! Каждая не более полутора метров ростом – карлицы, да и только. Впрочем, Зимину всегда нравились миниатюрные женщины. В отличие от многих своих знакомых ему не нравились высокие пышные блондинки. «Один любит арбуз, другой – свиной хрящ», – как сказал классик литературы.
– Ешьте! – приказал Уонг. – А я пока обрисую вам ситуацию. Итак, основное направление вам задал Властитель. Вы рабы. Вы чужеземцы, явившиеся без спроса на нашу землю, а значит – должны быть рабами. Таков закон. А мы чтим законы. Но! Вы ценные рабы. Вы – двое. Вы отличаетесь от своих товарищей. Ну да, да – НЕ товарищей. Вы умеете управляться с вашим оружием, знаете тактику ваших бывших соплеменников и можете дать много разной информации. Потому – за свое будущее можете не беспокоиться, пока… пока вы нужны. Если мы поймем, что от вас никакого толка, а все ваши слова одно бахвальство… вы видели, что бывает с плохими рабами. Но вы не видели и сотой части того, что с ними можно сделать. Я даже рассказывать вам не буду. Наши палачи очень изобретательны. Умирать вы будете долго и трудно. И чего вы перестали жевать? Ешьте, ешьте… силы вам понадобятся! И ночью, и утром… вы же не захотите разочаровать девушек? Хе-хе…
Уонг отпил из кружки, задумался. Минуты две молчал, глядя на то, как два белолицых уничтожают куски пирога, копченое мясо, лепешки, запивая все охлажденным вином.
– Завтра с вами пойдет супруга Властителя, Хелеана. Его любимая жена. Его советница. Умнейшая женщина. И она очень дорога Властителю. Если с ней что-то случится… я не завидую вашим соотечественникам. И вам. Он уничтожит всех. Сдерет кожу с живых. Не обольщайтесь его внешностью изнеженного мягкотелого бездельника. Это один из умнейших и самых жестких людей этого мира.
– А почему нам не надели ошейники? – Зимин спросил о том, что занимало его последние полчаса. – Мне и Виталию.
– Его имя Виталий? Виталий, Виталий… – Уонг покатал имя на языке и, выбросив руку, указал пальцем на Зимина. – Твое имя?
– Николай Зимин. Николай.
– Николай… Николай… Ты хочешь знать – почему? Сам не догадался?
– Мы не буйные, не в наших интересах устраивать беспорядки. Мы могли бы сбежать, но куда бежать? За нами пустят погоню, и мы никуда не сможем скрыться, потому что выделяемся на фоне местных, как два дерева в поле. В конце концов, нас загонят, и мы погибнем. Потому в наших интересах служить вам. А что за усиленные ошейники?
– Они душат. Если раб начинает вести себя безумно. Но к делу. Итак, вы уже решили, что будете говорить своим соплеменникам? Есть какой-то план?
– План всегда есть. Вот только все планы ни хрена ничего не стоят. Человек предполагает, а Бог делает по-своему…
* * *
Их разместили в небольшом шатре, в котором не было ничего, кроме подобия матрасов, брошенных на пол, застеленный брезентом. Конечно, это не роскошь шатра вельмож, но после скудности убранства камеры шатер казался немыслимой роскошью. Под потолком не горела неугасимая лампа, никто не может ворваться и поставить на колени с поднятыми вверх руками, а самое главное – рядом теплое, упругое тело женщины, пахнущее мятой и ароматическим маслом.
Слюсарь уже давно занялся делом, пыхтел на своем лежаке, накачивая рабыню, как взбесившаяся нефтяная качалка, Зимин же лежал, глядя на то, как девушка трудится, обрабатывая его чресла. Совсем молоденькая девчушка, за такую на Земле точно влепили бы срок, и пошел бы Зимин в тюрьму не убийцей, а растлителем несовершеннолетней – ужасная, гадкая статья, получив которую лучше сразу повеситься прямо в камере.
Только не Земля это. И законы здесь другие. И кольцо, которое охватывало ее нежную тонкую шею, не было надето как украшение. По-хорошему Зимин сейчас должен был бы с гневом отвергнуть «угощение» – ну как же так?! Использовать рабыню, да еще и с такой целью, да несовершеннолетнюю?! Да где его цивилизованность?! Где совесть, воспитание – советское воспитание, надо заметить! «Мы не рабы, рабы не мы!» «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Он невольно фыркнул – эти мысли показались ему смешными. Девушка оторвалась от работы, вытерла мокрые губы и вопросительно посмотрела на него:
– Я что-то делаю не так, господин? Тебе не нравится?
– Очень нравится! – не покривил душой Зимин, и девушка принялась его ласкать с удвоенной энергией.
Потом они лежали, прижавшись друг к другу, слушая стоны соседней парочки. Стоны были настолько заводными, что уже через пять минут Зимин снова был готов к «бою». Впрочем, и немудрено – здоровый, сильный сорокалетний мужчина, который три года мог только мечтать о женщине, – как еще он должен был отреагировать на появление рядом с ним обнаженной молоденькой красотки? Только так, как отреагировал. Пять раз.
– Как ты стала рабыней? – Зимин задумчиво поглаживал упругую грудь девушки, легонько сжимал ее крупный сосок и слушал, как по натянутому брезенту шатра стучит дождь. Хорошо, когда есть крыша над головой! А ведь те, остальные, что в загоне, – они под открытым небом…
– Я всегда была рабыней, – потянулась девушка, закинула руки на затылок и согнула ноги в коленях. На ногах не было ни единого волоска – то ли особенности здешней расы, то ли аборигены так умеют сводить волосы, но только, кроме как на голове, волос у нее не было нигде. Красивые ноги, красивая грудь – модель, да и только! Могла бы быть моделью, если бы не рост – от силы полтора метра! – Я родилась от рабыни. Моя мать принадлежит Властителю.
– А отец?
– Да откуда я знаю, кто мой отец? – мелодично засмеялась девушка. – Может, кто-нибудь из рабов, а может, из господ. Мать, как и я, служит удовлетворению мужчин, мы не работаем в полях, не готовим и не прядем. Наша работа – приносить удовольствие мужчинам. И женщинам.
– Как так не знаешь? – неприятно удивился Зимин. – Это что значит, ты и от меня можешь забеременеть?! Вы что, не предохраняетесь?
– Не всегда, – улыбнулась девушка, протянула руку и погладила низ живота Зимина. – Какой ты… большой! Мне иногда было больно… Нет, нет – так-то хорошо! Просто непривычно… Говорят, самирцы тоже такие большие! Но у меня ни разу с ними ничего не было.
– Значит, ты занимаешься сексом со всеми, с кем тебе прикажут заняться? – почему-то неприятно удивился Николай. – А как же болезни? У вас есть болезни, которые переносятся при сексе?
– Ты боишься, что заразишься от меня? – снова рассмеялась девушка. – Не бойся. Нас постоянно осматривает лекарь, а кроме того – у меня амулет, предохраняющий от болезней. Видишь этот черный деревянный браслет? Вот! Это он и есть. Твое семя внутри меня сейчас не найдет отклика. И болезни не найдут дорогу – ни от меня к тебе, ни от тебя ко мне. Амулета хватает на месяц. А потом дадут новый. А не дадут – значит, буду рожать!
– И тебе не противно? – Зимин сам не знал почему, но его задел рассказ девицы. Так легко воспринимает то, что она фактически является куклой, бессловесной вещью, с которой любой может делать все, что захочет! Разве ЭТО нормально?!
– А что такого? – удивилась девушка. – Я исполняю то, что предназначили мне боги! Если хорошо исполню, буду хорошо себя вести – в следующей жизни стану свободной! И тогда уже у меня будут рабы! Здесь я отбываю наказание за что-то нехорошее, совершенное в прежней жизни. Искуплю свою вину, известную лишь богам, – и все, стану богатой, знатной дамой!
– Или знатным мужчиной? – фыркнул Зимин.
– А может, и мужчиной! – рассмеялась девушка. – А что, я бы хотела попробовать, как это, засовывать такую штуку в женщину! Может, и попробую – в другой жизни! А вообще – мне нравится быть с мужчинами. Нравится видеть, как вы заводитесь, как вы вздрагиваете, вздыхаете, наполняя меня семенем! И я умею вызвать у вас вожделение! И довольна своей судьбой!
– Ну чего ты пристал к девке? – со своего лежака прокомментировал Слюсарь. – Все бы тебе разговоры разговаривать! Дери ее, пока возможность есть, завтра может и не быть! Вот оберемся на переговорах, не пойдут они на уступки – а не пойдут, уверен! – и загремим под фанфары! И тогда не то что бабу не увидим, как бы членов не лишиться! Так что давай, трахай ее как следует, не теряйся! А может, поменяемся? Я тебе свою, а ты мне эту хохотушку? Я люблю шустрых, а то моя как автомат – только работает да стонет. Подозреваю, что имитирует оргазм. Как в порнушке!
– Отстань, – поморщился Зимин, заговорив, как и Слюсарь, по-русски. – Я не сторонник «перекрестного опыления». Еще я в твоем добре не бултыхался… тьфу!
– Брезгливый, как погляжу! – хохотнул полковник, похлопав свою партнершу по упругому заду, отчего та тихонько взвизгнула. – А когда по джунглям ползал, небось и змеюк с ящерицами жрал, и ничего, не брезговал? А мной брезгуешь?
– Ну чего пристал, черт тебя побери! Ну нигде от тебя нет покоя! Три года твою хрень слушал, еще и здесь сподобился! Тьфу!
– Да ладно, ладно, не кипятись! – в полутьме, которую не разгонял свет масляного фонаря, усмехнулся Слюсарь. – Нежности какие! Не скажи ему ничего! Ты лучше сообщи своему напарнику – чего задумал? Только не говори, что собираешься взять тюрьму штурмом!
– Почему бы и нет? Сколько их там? Тридцать? Сорок? Большинство – бабы. Да и надзиратели эти… только дубинкой махать умеют. Это аборигены думают, что наше оружие эдакое… ну как в голливудских фильмах: нажал на спуск пистолета – машина взлетела на воздух! Пальнул – и трое упали! А к оружию нужны еще и дельные бойцы…
– Ты МНЕ это рассказываешь? – Слюсарь невесело хохотнул. – Я что тебе, новобранец лопоухий? Все верно сказал, бестолковые женщины, неопытные в бою надзиратели, да. Но упустил одну деталь – чтобы нажать на спусковой крючок автомата, не нужно быть умелым бойцом. Просто жми на него, и все! И когда этих автоматов тридцать – пофиг на твое умение! Ты ляжешь так же, как и неопытный зеленый новобранец. Потому если ты задумал погеройствовать – тут же отбрось свои глупости! Кстати, я не понимаю, чего так всполошились аборигены – ну да, автоматы эффективны, но патроны все равно когда-нибудь да закончатся! А если подойти близко, чтобы достать мечом, – тут и песенке конец. Кроме того – арбалеты бьют пусть и послабее, но не менее эффективно. Или те же луки. Арсенала не хватит, чтобы организовать маленькую победоносную войну! Если только они хотят узнать принцип работы… Так все равно им не повторить, не наделать автоматов! Впрочем, кому я это говорю? Уж ты-то все понимаешь.
– Вся эта возня вокруг тюрьмы не стоит и ломаного гроша. Но если они это поймут, если все-таки догадаются, что горстка надзирателей и девок не могут оказать никакого влияния на историю, – наша участь незавидна. Помнишь, что говорила эта девка, жена Властителя? Устроят гладиаторские бои, на которых мы нормально перережем друг друга. Вот и все.
– Перережешь. Ты – всех перережешь. И меня прирежешь. И останешься один.
Слюсарь вздохнул и похлопал свою партнершу по голому заду. Та захихикала и прижалась теснее.
– Хороша девка! Как и всегда, во всех мирах: угодил ты сильным мира сего – у тебя красивые девки, вкусная еда, крыша над головой. Не угодил… тебя сожрут падальщики. Тебе не кажется, что Вселенной правит Сатана? Ну почему все так хреново, а? Почему люди не живут по правде?
– Завел шарманку! – Зимин сморщил лицо в страдальческой гримасе. – Три года! Три года я был вынужден слушать эту хрень! Твою псевдофилософию! Займись-ка делом, пока не сожрали жуки-падальщики, – трахни эту девку пятый раз и отстань от меня!
– Господин, мне нужно выйти… – Девушка рядом с Зиминым виновато похлопала ресницами. – Я скоро! Не засни! Я должна выпить из тебя все соки! Хи-хи-хи… Так мне приказано господином Уонгом!
* * *
– Ты уверена, что все точно мне передала? Что поняла?
– Мой господин, я не раз доказывала тебе мое умение слушать. И запоминать. Все точно. Их оружие не всесильно. И они не понимают, почему вокруг замка столько суеты. А еще тот, что был со мной, считает, будто знает способ, как захватить эту крепость. Они обманывают тебя, господин. Всех обманывают. Я должна идти, господин, иначе могут что-то заподозрить. Они умные, только тот, стражник, – болтун, а тот, что со мной… я его боюсь, господин! Он убийца! Он самый настоящий холодный, жестокий убийца!