– Отобрал, значит, книгу, – констатировал Майлгун. – А этот… ушел?
– Ушел, – кивнул Дреер.
Он еще нетвердо стоял на ногах, но жестом отклонил помощь Инквизиторов.
Над обгоревшим местом мерцал воздух – тут в несколько рук уже в прямом смысле колдовали оперативники.
– Дотла, – сказал Майлгун.
– А Стригаль где?
– Там лежит, между стеллажами. Что ему под «фризом» будет?
Действительно, подумал словесник. В библиотеке Книжного Дозора он, похоже, забыл очевидные вещи.
Пошатываясь, Дмитрий развернулся и двинулся в сторону, куда махнул рукой валлиец. По пути кто-то сунул походную кружку-термос с чем-то теплым. Без размышлений Дмитрий принял сосуд и отхлебнул. Это оказался чай, сладкий до приторности. Видимо, нетвердую походку истолковали как близость «сумеречной» гипогликемической комы.
Поставив недопитую кружку на стеллаж, в прореху между пыльными книгами, Дмитрий наклонился над временно «замороженным» телом Стригаля. Хотя «наклонился» – это сильно сказано. Скорее упал на колени.
– Снимите чары, – обернулся он к Майлгуну.
Вместо рыжего подошел Клод.
– Ты же видел, что с ним…
– Сними «фриз»! Я знаю, что делаю. Потом можешь опять наложить… если надо.
Клод сделал несколько пассов. Задеревеневший Стригаль обмяк, откинулся. Казалось, он не дышит. Дреер посмотрел сквозь Сумрак, скривившись от выстрела головной боли.
Нет, знакомство с книжной магией даром не прошло.
Рваная темная аура Стригаля, подернутая серым, струилась, и по ней снова разливалась черная клякса «мировой скорби».
Дреер протянул левую руку, на ладони которой чуть светилась нанесенная Стефаном метка, и положил на плечо Инквизитора. В ладони приятно защекотало, потом захолодило. Опасаясь новой вспышки боли, Дмитрий все же посмотрел через Сумрак еще раз.
Множество зеленоватых и желтоватых искорок, как стая пчел, атаковали черное пятно – и то скукоживалось, рвалось, таяло на глазах.
– Жить будет. – Дмитрий убрал руку, привалился спиной к стойке книжного стеллажа.
Старые дети из ненастоящего Дозора любили придумывать для своей магии литературные названия. Антидот против «мировой скорби» они назвали «лекарством от меланхолии».
Кто-то в этом мире еще читает Брэдбери.
Допросный кабинет Пражского Бюро выглядел чисто, стерильно и едва ли не уютно. Серый матовый стол и такие же стулья, казалось, были специально подобраны к стеновым панелям, в точности повторяя оттенок. Блестели округлые металлические ножки и спинки в большом зеркале – разумеется, это было одностороннее окно для наблюдателей. В углу расставил ноги одинокий штатив для видеокамеры, тоже матово-серый, похожий на готового к прыжку механического паука. А в центре стола возвышался единственный предмет – небольшой хрустальный шарик на ажурной серебряной подставке. Он походил на рождественские игрушки, где снежинки – только встряхни – кружат над домиком под красной крышей.
Только этот шарик был куда более волшебным. Правда, сейчас он бездействовал.
– Я ценю то, что вы сделали, наставник Дреер, – слова явно давались Стригалю с трудом. – И у меня нет причин сомневаться… вроде бы…
Он не случайно выбрал место для аудиенции, решил Дмитрий. Не свой собственный кабинет и не переговорную. Именно допросную камеру глубоко под землей, куда спускаться надо было на лифте. Интересно, кто наблюдает по ту сторону зеркала?
Прощупать соседнее помещение не сумел бы даже маг вне категорий, так все было устроено.
– Догнали мальчика через его же портал, «фриз» не подействовал, но вы использовали «смолу». Ваше любимое заклинание еще по старым интернатовским временам. Как же, помню! Приклеивать к месту непосед. К «фризу» взломщик был готов, а к «смоле» – нет. Потом он атаковал и опутал чем-то вас. Экспертиза до сих пор не поняла, что это, ни по вашему описанию, ни по снимку памяти. Получилась испанская дуэль.
– Испанская? – Дмитрий рефлекторно посмотрел на свою механическую руку, доставшуюся в наследство от учителя фехтования родом из Севильи. – Не слышал.
– Это когда двое целятся друг в друга на расстоянии вытянутой руки.
– Романтично. Только никто никого на мушке не держал.
– Угрожать ребенку, конечно, не в вашем стиле. Вы пошли на торг. Это вы тоже умеете. В обмен на то, что отпустите его, выторговали свободу себе и снятие… хм… порчи мне. Даже поклялись Светом.
– А самое главное, книжку вернул. – Словесник надавил на «самое главное».
Хотя, по большому счету, все так и было. Возвращение меченого «Справочника Шиллера» должно было служить гарантией для библиотеки от дальнейших проникновений.
Если, конечно, ушедший на покой двойной агент Чапек не пришлет туда еще одну подобную книгу.
– Все это выглядит красиво и правильно. – Стригаль припечатал ладони к столешнице. – Только мы не знаем ни кто был этот мальчик, ни что ему было нужно. Может, у вас есть новые версии?
– Только старая. В отчете я все подробно расписал. Это не выявленный «дикарь». У вас же есть слепок ауры! Еще когда я слушал ваши лекции, чуть ли не каждый год находили какую-нибудь новую разновидность Иных. Черные из Петербурга в две тысячи третьем…
– Еще российский джинн, – не преминул вставить Стригаль.
– Да, и джинн, – согласился Дреер. – Рано или поздно все «дикари» или гибли, или взрослели, умнели, признавали Договор. Кое-кто даже к нам приходил служить. Этот юный магический хакер с неопределенной аурой, видимо, начитался Переса-Реверте… опять это испанское! Да, чем-то непонятным он владеет. Но сюда он больше не попадет, большие дяди в серых балахонах напугали его до чертиков. Он либо снова появится на горизонте, и тогда я с удовольствием доставлю его в интернат. Либо просто вырастет и возьмется за ум, как мои «мертвые поэты».
– У меня нет причин вам не верить… – повторил Инквизитор, явно не привычный к такому речевому обороту.
Дмитрия испытывали всячески. Он выдал слепок ауры, позволил сделать снимок памяти и записал все мыслеобразы. Его допросили в этой самой комнате с применением заклинаний антилжи – все строго по протоколу, он сам даже подписал согласие. Ладонь, с которой бесследно пропал исцеливший Стригаля символ, изучали через несколько слоев Сумрака и даже взяли образцы ткани для гистологического анализа. Дреера тщательно проверили и на ложные наведенные воспоминания и тоже ничего не нашли.
Он не лгал. И никаких следов промывки мозгов.
– Есть лишь одно «но». Вы можете делать что угодно. Можете предоставить какие хотите доказательства или аргументы. Можете дать клятву. Пусть даже «Карающий Огонь» вас не тронет. Но одного все-таки не можете. Перестать быть наставником Дреером. Именно потому я вам и не верю.
– Хорошо, что вы не «Карающий Огонь», – вставил Дреер.
– Я хочу, чтобы вы знали об этом от меня. Все-таки я вам серьезно обязан. Но я буду настаивать на общем детальном сканировании сознания. А я все еще руковожу расследованием. Вы понимаете, что будет с вами в этом случае?
Конечно, Дмитрий понимал. Первые полгода в служебном лазарете в роли овоща. Потом еще года полтора до полного восстановления всех мыслительных и речевых функций.
А еще он понимал, что этому никак не бывать.
Книжные дозорные колдовали со своими фолиантами в несколько рук. На Дреере писали какие-то символы… к счастью, раздеваться не пришлось, как при активации «зеркал Чапека». Белокурая Хильда с косичками что-то шептала над зажженной свечой. Зак писал, макая в чернила перо. В эти же чернила Дрееру пришлось сначала капнуть немного своей крови и для чего-то плюнуть.
Он не мог понять механику ритуала, зато отлично понял, когда тот закончился. Дмитрий вдруг обнаружил, что верит в легенду, которую они все вместе сочинили. Не просто верит, а может рассказать ее в красках и подробностях и даже под пытками утверждать, что все так и было. Потому что… все так и было. А вот их разговор среди стеллажей и летающих книг, наоборот, превратился в нереальный, воображаемый, как те мысленные споры, которые продолжаешь, давным-давно разойдясь с оппонентом. Или как оправдания, что судорожно ищешь или придумываешь, если обещал и не сделал.
Легенда стала настоящей памятью и опытом Дреера, как стали его настоящим опытом книжные переживания во время путешествия по «зеркалам», на самом деле изобретенным не Чапеком.
Но глубокого выворота сознания, то бишь, по-теперешнему, сканирования, это бы не выдержало. Оно покажет все. Вплоть до пренатальных ощущений и образов. Все фантазии и даже все сновидения. Правда, расшифровывать весь жизненный опыт почти сорокалетнего Иного пришлось бы много времени.
Дмитрий сэкономит им это время. Если дойдет до сканирования, он прикоснется невидимым символом на нижней стороне языка к другому невидимому символу, нанесенному на твердое небо. Случайно это сделать невозможно, при разговоре и прочих манипуляциях язык так не загибается. Тогда словесника выдернет обратно в библиотеку, и это нельзя будет отследить. Правда, тогда придется распрощаться со всем. С Инквизицией – впрочем, невелика потеря. С матерью – ведь над ней установят наблюдение. Со школой. С Аней, которую точно никогда не восстановят в магических правах.
Дмитрий молча кивнул и пожал плечами.
Почти неприметная входная дверь в допросную вдруг распахнулась. Хозяйской походкой вошел сам Кармадон – Совиная Голова, один из Великих Инквизиторов.
– Довольно, Константин, – с ходу бросил тот.
Дмитрий не видел Кармадона уже много лет, хотя не так давно и разговаривал с ним по телефону. Дункель имел привычку ко всем коллегам, даже к таким же Великим, обращаться на «ты». А вот к низшему персоналу, словно подчеркивая дистанцию, урожденный Людвиг Иероним Мария Кюхбауэр обращался исключительно на «вы».
– Твое предложение отклонят в любом случае. – Совиная Голова остановился и посмотрел на Стригаля. – В голове наставника Дреера слишком много всего такого, что не следует знать никому. В том числе и самому наставнику Дрееру. – Кармадон взглянул на Дмитрия. – Потому мы и не проводили никаких мероприятий после его длительного… пребывания в Сумраке. А кроме того, он пригодится для нашего расследования в ближайшее время, а не после реабилитации.
Третий взгляд Кармадон адресовал раскрытой двери. Там показался молчаливый квадратный Инквизитор со стулом в руках. Стул он поставил рядом с Дункелем и тут же удалился, плотно затворив за собой дверь.
Дмитрий сейчас был уверен, что и за односторонним зеркалом никто не стоит и не слушает.
Совиная Голова небрежно пододвинул стул и уселся вполоборота к столу, моментально превратив допрос в совещание, а себя – в председателя.
– Похоже, есть еще одно открытое дело, которое имеет отношение к твоему, Константин, – сказал Кармадон. – До недавнего времени его вел наш русский куратор Максим, но после того, что случилось с тобой… Думаю, они могут объединиться в одно. Если, конечно, подтвердится версия.
В руках Кармадона сама собой появилась картонная папка. Не очень пухлая.
Как делается этот фокус, Дмитрий не знал. Инквизиция вообще не переставала его удивлять, хотя пора бы уже было привыкнуть. До какого-то предела это была просто некая режимная контора. Офисы, секретари, старомодные курсы обучения с лекторами, меловыми досками и деревянными партами амфитеатром. Правда, еще с полигонами и сдачей нешуточных нормативов по физподготовке и стрельбе. Кое-что было совсем уже архаичным, вроде фехтования на рапирах или каллиграфии.
Инквизиторы, как обыкновенные служащие бюрократического аппарата, вели бесконечное делопроизводство, ездили в скучные командировки и нескучные отпуска, травили похабные анекдоты, сплетничали, пили кофе, дружили, заводили романчики и даже иногда женились, как Майлгун с Ивой. На первый взгляд это был самый что ни на есть Дозор над остальными Дозорами. Только официальная форма странноватая, да почти все – не личное, а служебное: жилье, машины, телефоны, планшеты. Собственные дома и квартиры, говорят, могли себе позволить только Высшие. Хотя жалованье платилось, как ни странно, золотом и серебром, хранившимся в человеческом банке, причем даже не в Швейцарии. Тратить эти слитки было почти не на что.
Порой, конечно, Инквизиторы гибли. Получали ранения. Но то были оперативники или штурмовики. Рядовой состав мог пострадать лишь в том случае, если бы началась война между Светлыми и Темными.
Но это все было лишь преддверием. А вот что творится за дверями, никто сказать бы не мог. Каждый в Инквизиции выполнял только собственные, четко очерченные функции и понятия не имел, что делается буквально через стенку. Те, кто по долгу службы перемещался между кабинетами и отделами, получали болезненную печать «Карающего Огня». Можно было не сомневаться – каждая двусмысленная и пошлая шуточка, прозвучавшая в курительной комнате, не просто известна наверху, а разрешена. И никто ничего не знал про верхи – как они устроены, кто туда входит, какие именно задачи там решаются. Известны были только те Великие Инквизиторы, кто снисходил до общения с рядовыми служащими Бюро в силу каких-то соображений. Не приходилось сомневаться, были и те, о ком знали только эти самые Великие.
А еще обыкновенные человеческие и социальные роли здесь тоже имели свои пределы. Это была идеальная антиутопия, что появилась задолго до рождения ордена иезуитов, большинства тоталитарных сект и Оруэлла с Хаксли. Твой друг по инквизиторским курсам мог спасти тебе жизнь на задании – а потом без колебаний применить к тебе же пытки или развоплотить. Или при необходимости брать в заложники твоих родных.
Интересы Договора все оправдывали.
Потому Стригаль и намеревался обречь Дреера на годовое хождение под себя, а сам при этом испытывал муки совести. Он не был плохим человеком. Он был честным Инквизитором.
У Кармадона же человеческой осталась, похоже, только оболочка, причем еще до перехода из Темных в Серые.
– Совсем недавно, летом, в России случился прецедент… – Дункель раскрыл папку.
На стол выпали узорчатые разноцветные карточки с инвентарными номерами в уголке – на такие привешивались слепки ауры.
Дмитрий переглянулся со Стригалем и подумал, что в России лета не обходится без прецедентов. Но вслух никто ничего говорить не стал.
– Дневной Дозор города Рязань, – Совиная Голова выговорил: «Small town Ryazan», – выловил любопытного малыша. Аура неопределенная. Посмотри, Константин.
Стригаль взял в руки одну карточку, замер на секунду, положил обратно. Дрееру не предложили.
– Мальчик оказался, к сожалению, ненормальным. В мои времена таких называли блаженными. Сейчас экспертное заключение – аутизм. Инициации не подлежит.
Кармадон вытащил бумагу, к которой были приклеены фотографии.
– Этот малыш едва не убил двоих патрульных, – без тени эмоций сообщил Дункель. – Но лучше бы убил.
Стригаль перевел внимательный взгляд с фото на Великого и молча слушал.
– Он поменял им цвет ауры. Сделал из Темных Светлыми.
– Потенциал? – осведомился Стригаль.
– Определи сам. Попробуй.
Бывший глава Школьного Надзора вновь поднял со стола карточку. Дмитрий вслед за ним посмотрел через Сумрак. Неопределенный радужный сгусток рваными сполохами струился над темным прямоугольником, не в силах оторваться, будто его приделали степлером.
Единственное, что сумел понять Дреер, кроме отсутствия явно выраженного цветового оттенка ауры, свойственного всем неопределившимся Иным, – уровень обладателя этого сияния был явно выше, чем его собственный. Что родной седьмой, что искусственно повышенный четвертый.
– Не могу, – спокойно признал Стригаль.
– Я тоже, – так же спокойно сказал Кармадон. – Никто пока не смог.
– Вне категорий?
– Нет. Будущего Великого я сумел бы опознать, да и не только я. У него как будто вовсе нет потенциала. Он никто. И может то, чего никто не может.
– Это как-то связано с его… болезнью?
– Не установлено. За всю мою жизнь я такого не встречал. Высшие, бывало, меняли сторону. Несколько раз в истории. Ты помнишь, кто был первым.
– Мерлин… – вырвалось у Дмитрия.
Стригаль покосился на него, а Дункель даже не удостоил взглядом. Девять лет назад в этой же самой допросной комнате Дреер рассказывал ему и еще нескольким Великим Инквизиторам, имен которых даже не знал, о своей встрече с Мерлином. Стригаль не присутствовал. Вряд ли он вообще знал подробности того дела.
– А вот сменить цвет другому – такого не делал никто и никогда, – произнес Кармадон. – Только этот слабоумный без инициации.
– Он еще и не говорит? – Стригаль указал на досье.
– Пока не сказал ни слова.
– Как его удалось… поймать?
– Сам позволил. Патрульные успели вызвать помощь. К ним сразу же выехала штурмовая бригада и нашла обоих в полувменяемом состоянии. Мальчик стоял рядом. В бригаде было три ведьмы, они им и занялись. Сначала даже не поняли, что случилось. Ведьмам он позволил отвести себя в машину и доставить в лазарет. Потом, когда разобрались, пригласили уже психиатра. Еще допросили тех двоих, которые обнаружили дьяволенка. Он стоял на обрыве, они испугались, что свалится, начали орать и резко его хватать. Он, видимо, и отреагировал… Может, испугался. Эти душевнобольные такого не любят. А ведьмы сразу проявили нежность, женщины как-никак…
– Где сейчас мальчик?
– Мы временно поместили его в особый интернат. В России. Доставлять его сразу сюда было бы опасно. Мало ли, что он еще выкинет.
А там не жалко, мысленно продолжил невысказанное Дреер.
– А те двое?
– Их обследовали, ничего, кроме смены цвета, не нашли. Сейчас отдыхают под надзором. Будет выездная коллегия по этому вопросу. Их нужно передавать Светлым, а те, скорее всего, захотят привлечь обоих в Дозор. Дневной ходатайствует за полную очистку памяти. Эти парни невысокого уровня и небольшого ума, но доступ к служебной информации имели. Ночной возражает, все расходы по реабилитации ему тогда придется брать на себя. Гесер закусил удила. Кстати, наставнику Дрееру будет небезынтересно…
Дункель наконец-то повернулся к Дмитрию.
– Один из тех, кто нашел мальчика, вам знаком. Учился в вашем интернате и даже проходил по делу о нападении на дозорных и Инквизицию. Попал в дурную компанию. Вы его тогда самолично арестовали.
К своему стыду, словесник не мог вспомнить имен и фамилий. Он, конечно, не забыл тот эпизод: Петербург, кладбище, куратор Александр… Но вот имена! За десять лет мимо прошло немало детей.
– Могу взглянуть? – Дмитрий осторожно показал на бумаги в папке.
– Разумеется, – позволил Кармадон и добавил под удивленным взглядом Стригаля: – Вам с этим работать.
Школьный надзиратель схватил бумаги, пожалуй, слишком поспешно. Имя отыскалось сразу. Щукин Юрий Тимофеевич. Ага, вот же! Юрка Щукин. Шестой уровень, который временно поднял, прокачавшись от найденного на кладбище амулета. Все равно что энергетиков напился под завязку и пошел буянить. Кстати, та штуковина Инквизицией же и была подброшена. Дмитрий бегло просмотрел коротенькую выписку из досье. Уровень поднял до пятого, школу-интернат окончил без троек, находился под особым надзором. Вернулся в Рязань, поступил в медицинский, но не доучился. Три года без единого проступка перед Договором, в школе тоже больше дисциплину не нарушал. Подал заявление в рязанский Дневной, прошел испытательный срок. Служил оперативным работником.
Второй… Короткевич Глеб Николаевич. Стажер из Иваново. М-да, не так далеко от интерната, между прочим. Фото любопытное, с галстуком-бабочкой. Как таких сейчас называют, хипстеры, что ли? Две карточки, слепки ауры: до и после. Узор один и тот же, цвет разный. Чудны дела твои, как говаривал ушедший друг Игорь Теплов.
– Сейчас нам важнее всего мальчик, – сказал Кармадон. По его тону было понятно, что имелось в виду отнюдь не здоровье, благополучие и безопасность ребенка. Интонация была предельно утилитарной… если можно так выразиться. – И Дозоры, и Максим перетряхнули все, что могли. Следов нет. Этот мальчик явился из ниоткуда, как в свое время Каспар Хаузер.
– Хаузер был Иным? – задал вопрос Стригаль. – Мне об этом неизвестно.
– Мне известно, – ответил Дункель. – Не был.
– А кто же он? – вставил и свой вопрос Дреер.
– Человек. На остальное плевать, – отрезал Кармадон, и сразу стало ясно: Инквизицию абсолютно не интересуют ни загадочное появление немецкого феномена девятнадцатого столетия, ни его не менее таинственная смерть.
– Версии? – осведомился Стригаль.
– Никаких. У Максима точно. По крайней мере до твоей операции с библиотекой их не было. В отделе исследований думали, возможно, это новый вид Иного. Мутация, порожденная Сумраком.
Кармадон покосился на Дреера. Он явно слушал от начала до конца разговор Дмитрия со Стригалем и читал, конечно же, отчет словесника с фальшивой гипотезой о «дикарях». Впрочем, фальшь могло раскрыть только сканирование сознания, а оно в планы Дункеля как раз не входило.
– Еще было похоже, что это вероятный джинн. Только не как та девочка, с которой повозились вы, молодой человек. – Кармадон, не мигая, посмотрел на Дмитрия. – Другого класса, не «эго», а «алиэнус». Исполняет чужие желания. Когда копнули поглубже второго парня, стажера, выяснили, что он склонялся к Свету, но Дневной Дозор проявил сноровку и инициировал силами Тьмы. Парень на самом деле колебался. Но я в это не верю, по правде говоря. У меня есть своя версия, и вам я поручаю ее проверить.
Стригаль и Дреер ждали указаний.
– Неопределенная аура, неясный уровень, непонятная магия. Действует через прикосновение. Ты не находишь, Константин, тут некоторых совпадений с тем, что случилось с тобой? Этот мальчишка, возможно, имеет отношение к вашему делу. Он может быть как-то связан с твоими книжными ворами. То, что сейчас я говорю, не должно выйти за пределы этой комнаты. Печати накладывать не буду.
Он, не мигая, смотрел сейчас в пространство между двумя Инквизиторами. Но почему-то на видавшего виды Дреера это повлияло сильнее, чем если бы ему угрожали. Впрочем, за себя он, кажется, бояться давно отучился. Но если бы угрожали, к примеру, Анне…
– Ты, Константин, найдешь все возможные связи и зацепки в двух делах. А наставник Дреер отправится домой и познакомится с этим мальчиком. Да, именно так. В настоящее время у наставника Дреера самый большой опыт общения с необычными детьми.
– Осмелюсь… – начал было с мрачной миной Стригаль.
– Не стоит, – оборвал Дункель. – Он сам мальчишка, ты это хочешь сказать. И ты прав, Константин. Но он лучше всех ладит с такими. А тут нужно уметь поладить. Наставник Дреер, вы должны дать оценку мальчика как педагог. А потом доставить его в интернат… если найдете безопасным.
– К нам? – снова вырвалось у Дмитрия.
– Вы отстали от жизни, молодой человек. – Только Темный маг с возрастом минимум в полтысячи лет сумел вложить в эту реплику столько сарказма. Тем более было странно услышать это от безэмоционального Дункеля. – Ваш интернат уже далеко не единственный. Инквизиция использовала накопленный у вас опыт. Но этого ребенка нельзя держать в обычном. У нас для таких случаев есть особый, в Черногории. Вы доставите мальчика сначала в Прагу для нашей экспертизы, а затем туда.
– Разрешите, и я осмелюсь… – протянул Дмитрий, покосившись на Стригаля.
– Что? – поднял брови Кармадон.
– Мальчику, судя по бумагам, года четыре или пять. У меня все же опыт… несколько другой. Во-первых, подростки, средние и старшие школьники. А во-вторых, они все были в своем уме. Вряд ли я смогу тут что-то…
– А у тебя есть иной кандидат? – Совиная Голова впервые обратился к Дмитрию на «ты».
* * *
Рыжебородый Яров запустил по столу связку ключей:
– Возьмешь мою машину. По степени защиты это передвижной филиал школы.
Дреер с благодарностью принял ключи от начальственного внедорожника.
– Всего объяснять не буду, но кое-какие встроенные заклинания раскрою. Вот этот камешек потри, – шеф указал на брелок, – я на него мыслеобраз записал. В чем-то сам по ходу разберешься. Главное, усади мальца в детское кресло. Двое суток на него потратил.
Дмитрий отлично понимал, что это такое – двое суток яровской работы над одним детским креслом.
Вопреки ожиданиям ресурсы на Дреере не сэкономили: отправили обратно в Россию самолетом, да еще бизнес-классом. Портал до Праги обещали открыть лишь в случае успешной доставки груза. Так что время у Ярова было.
– Сразу активируется «фриз». Можешь применить сам, и раньше. Тогда возможно было бы и в багажнике везти…
Дмитрий ожидал продолжения в духе «но ведь ребенок же», хотя под таким заклинанием действительно разницы не существовало.
– …но салон защищен лучше, так что все-таки сажай в кресло. Оттуда его уже никто не выковырнет. Вокруг кресла развернется несколько охранных сфер, малец окажется как будто в центре силовой «матрешки». Проникнуть через все это сможешь только ты. И я, разумеется.
Или сам малец, подумал Дмитрий. Словесник не знал, насколько Яров посвящен в подробности. Судя по всему, тому обрисовали задачу – привезти в школу особенно «трудного».
– На связь выходишь с Прагой напрямую.
Это было новостью. Всегда полагалось наоборот: непосредственный руководитель и только в крайнем случае – головной офис. Но Кармадон есть Кармадон. Можно было даже подозревать, что вытащить наставника Дреера из чулана и стряхнуть с него пыль было идеей Совиной Головы, а вовсе не Стригаля. А все расследование по книжным ворам затеяно лишь как репетиция – проверить, не потерял ли хватку словесник.