Он уже привык к рафинированному и чуть ли не стерильному современному дизайну инквизиторских приемных и служебных помещений. Благородная старина жила только в кабинетах чиновных Инквизиторов. И лишь в самом центре, можно сказать, ядре организации царила полная архаика – в схроне или зале пражского Трибунала.
Кресло было настоящим. Не подделкой с передвижных выставок и музеев восковых фигур. Антиквариат, которым явно пользовались, это можно было ощутить и без всякой магии. Пользовались не часто, зато веками. Остаточные эмоции допрашиваемых, Светлые и Темные, пропитывали дерево, как олифа пропитывает изделия столяра.
Руки прижимали к подлокотникам скобы особой конструкции, словно нарочно сделанные под размер тонкокостного словесника. Не хотелось думать, что и над этим креслом поработал Борис Яров. Да и вряд ли – оно было много древнее.
Магомеханическая рука ничем не могла помочь. Дреера не просто приковали к креслу, но и «припечатали», заблокировав любые попытки нефизического воздействия. Способность видеть Сумрак, впрочем, оставили: наверное, это требовалось по протоколу или какую-то роль должно было играть в процессе расследования. Смотреть особо было не на что: каменный колодец наяву, такой же колодец на первом слое, разве что кладка погрубее да покрупнее. Свет поддерживали факелы, запах от них исходил не слишком приятный, не восточные благовония. Хотя и в самом этом запахе присутствовал какой-то странно канцелярский оттенок. И ни намека на синий мох.
Инквизиция любила чистоту.
Шею охватывало нечто мягкое, теплое и колючее. Что за ошейник такой, Дмитрий не догадывался. Зеркала никакого напротив, разумеется, не было, и рассмотреть себя можно было лишь в тех пределах, какие позволял угол обзора зафиксированной и прижатой к высокой спинке головы.
Все, что ниже шеи, Дреер не чувствовал. Скобы на запястьях он видел, опустив глаза.
Еще в камере стояла конторка писца и стол с инструментами. Наяву они выглядели скорее похожими на хирургические, но Сумрак выдавал всю их членовредительскую природу.
Александра рядом не было. Судя по всему, он находился сейчас где-нибудь в соседней камере, за стеной из грубо обтесанных камней, помнящих времена рабби Бен Бецалеля и его Голема. Не нужно было прибегать к оракулу, чтобы понять – бывший Великий Инквизитор наверняка сидел теперь в подобном же кресле.
Они вдвоем недооценили Бюро. Причем наивному гуманитарию Дрееру это еще было бы простительно. Однако тому, кто еще недавно полагал себя Александром Македонским, не следовало проявлять такую близорукость. Видимо, волшебство Маугли что-то нарушило в его опыте.
Перемещение из сумеречной библиотеки Книжного Дозора в апартаменты Яноша Чапека прошло не мгновенно, как прыжок из торгового центра. Было зачитывание по книге вслух с указанием точной широты и долготы. Было путешествие через тени прочитанных книг, отпечатавшиеся в сознании, – похожее на то, что испытал Дреер, когда, первый раз попал к дозорным. Любопытно стало, что переживал Александр, но ясно – что-то свое. Он читал другие книги.
А потом… Они вдвоем и вовсе оказались в клубящемся сером мареве. Пространство, казалось, целиком состояло из множества подсвеченных неярким белым светом мыльных пузырей. Только пузыри эти были лишены земного радужного блеска. Дреер и Александр и сами плыли внутри одного такого пузыря. Хотя, если внимательно приглядеться, его стенки состояли из вязи хитроумных символов.
– А хорошо придумано. – Александр оглядывался. – Эта их библиотека – большой Саркофаг Времен. Только с выходом.
– Для кого тюрьма, а для кого лаборатория. – Дмитрий вспомнил о музее в Петропавловской крепости, там, где строились первые ракеты. Причем побывал он в том музее именно в Сумраке. В реальности – ни разу.
– Я все хочу спросить, наставник Дреер, – искоса посмотрел на него Александр. – Мир спасать, конечно, дело благородное. Но мы-то не мир идем спасать. Даже близко нет такого. Зачем тебе драться с целым Сумраком ради одного ненормального пацана? Между прочим, отсюда он и вышел.
– Не знаю, – честно ответил Дмитрий. – Однажды я схватился с самим Александром Великим ради одной необычной девочки. Между прочим, без шансов.
– Прихлопнуть бы тебя после всего, – мечтательно произнес Инквизитор. – Не нравишься ты мне. Никогда не нравился.
– А тебе, Великий, зачем торговаться с Инквизицией ради одного ненормального пацана? – в тон ему задал свой вопрос Дреер.
– Тоже не знаю, – ответил Александр. – Может, потому что я сам всю жизнь был как этот пацан. Видел и думал одно, а на самом деле все по-другому. Он мне с глаз очки убрал, а я для него теперь хочу это сделать.
– Царские долги отдавать – тоже дело благородное, – заметил Дмитрий.
– Поговори еще… – беззлобно сказал Александр.
– И, кстати, насчет спасения. Каждый человек – это, считай, целый мир. Хотя бы внутренний.
– Тоже мне Аристотель нашелся. Тебе до Аристотеля еще как до седьмого слоя пешком…
Договорить Александр не успел. Их «пузырь» внезапно лопнул, другие пропали в мгновение ока, и двое очутились во владениях пана Чапека.
Хозяин их встречал. Точнее, присутствовал – сидел на вычурном диване в углу, обложившись подушками, и читал. Больше в помещении никого не было. Музей Чапека напоминал не столько библиотеку, сколько лавку букиниста. Причем букиниста специфического – кроме книг, тут и там стояли черепа, высились черные свечи, скалились дикие маски и колыхались в склянках заспиртованные уродцы. Все, кроме книг, Дреер знал, было бутафорией: черепа из папье-маше, свечи крашены акварелью, маски куплены на барахолках Парижа, а уродцы сделаны из воска. И лишь одно слабенькое-слабенькое заклинание делало все это правдоподобным для впечатлительного туриста.
Хозяин поднялся им навстречу.
– Господа, – сказал он по-английски, – сегодня у нас закрыто!
Но все же пан Янош был пусть и плохим, но Инквизитором. Поэтому, сказав реплику, он догадался проверить ауры.
И здесь уже пристально взглянул на Дреера. Свой не мог не узнать своего.
Чапек оказался невысоким седым человечком. Дмитрий мимоходом отметил, что людей можно называть уменьшительно и даже пренебрежительно, а вот для Иных ничего подобного не придумано. Одет хозяин музея был в халат, похожий на восточный. На ногах, однако, не остроносые туфли для полноты картины, а модные ботинки из дорогой кожи. Явно шились на заказ. В разрезе халата виднелись белоснежная рубашка и галстук-бабочка.
– Чем могу быть полезен?… – Чапек сделал несколько приторное выражение лица. Он даже особым образом сжал губы – если переводить эту мину на язык жестов, то получились бы смиренно сложенные на животе руки. Собственно, именно этим жестом Чапек и подкрепил свою реплику, благо обладал достаточным брюшком.
– Сейчас узнаешь, библиотечная ты кры… – начал Александр, но не успел закончить.
Он больше вообще ничего не успел, и Дмитрий тоже.
…Дреер силился вспомнить, что же все-таки к ним такое применили. Явно не «фриз», после него ощущения специфические, а сейчас их не было и в помине. Ему даже чудилось, что краем глаза он успел заметить раскрывающиеся призмы порталов и силуэты в балахонах, но это все была лишь игра воображения.
Ловушка сработала четко и быстро. Те, кто ее создавал, явно учли опыт ловли книжных дозорных. А выражение лица Чапека не оставляло сомнений, кто им помогал.
* * *
Лязг засова и шаги послышались сзади: пыточное кресло явно с умыслом поставили спиной к двери. Вошедшие не разговаривали, но Дмитрий на слух определил, что по полу шаркали как минимум двое.
– Как вы себя чувствуете, Дреер? – послышался голос Стригаля.
Скоро тот оказался перед глазами узника собственной персоной.
– Почти не чувствую, – ответил Дмитрий. – А почему не «наставник Дреер»?
– Вы сняты с должности.
– Ах да, я же теперь сотрудник библиотеки.
– Со всех должностей. – Стригаль навис над ним, как укор совести. – Вы больше не Инквизитор. Вы подследственный.
– Могу я поинтересоваться, в чем меня обвиняют? – Дреер ощутил, как трудно говорить. В горле пересохло, но не от страха. Просто пересохло.
– В измене Инквизиции. – Стригаль выпрямился. – И еще множестве более мелких пунктов, которые поглощаются основным обвинением.
– Быстро дела шьются. – Дреер облизнул губы. – А с кем я, простите… изменил?
Сзади послышался смешок. Стригаль перевел тяжелый взгляд на невидимого спутника, потом снова посмотрел на Дмитрия.
– Вы вошли в преступный сговор с группировкой Иных, называющих себя Книжным Дозором.
– Это вам Чапек сказал?
– Я давно хотел добраться до книжного червя, – в голосе Стригаля сквозило удовлетворение, – мне всегда его «зеркала» казались подозрительными. И вот я его наконец вывел на чистую воду. Когда вы исчезли вместе с Филипповым, то оказали мне услугу. Развязали руки.
– Как не стыдно, – сказал Дреер и снова сглотнул. Сухость во рту становилась трудновыносимой. – Пытали пожилого человека, ветерана, можно сказать…
– Не ерничайте, Дреер. Никто его не пытал. Старый книгоед сам признался, стоило его хорошенько порасспросить. Он очень ценит свое спокойствие… вместе с инквизиторской пенсией.
– Двойной агент – на то и двойной, что работает на обе стороны, – сказал Дмитрий. – То есть из нас двоих подследственный – один я? Даже обидно. Почему Чапеку не предъявят измену?
– Потому что на самом деле он никому не нужен. – Стригаль подошел к конторке, открыл книгу, вытащил заложенное в нее гусиное перо. – Группировка тоже мало кому интересна. Кроме краж редких книг, за этими детками ничего не числится.
– И никто за ними не стоит… – продолжил словесник.
– Да, это была моя ошибка, – спокойно признал Стригаль.
Он установил перо вертикально, и оно зависло над страницами. От профессиональных писцов при допросах Инквизиция отказалась еще лет триста назад. Меньше лишних ушей.
– Разумеется, придется заняться и этими псевдодетьми. Красть книги Инквизиции, проникать в хранилище…
– Насылать «мировую скорбь» на сотрудников, – хрипло напомнил Дмитрий.
– Вот именно, – охотно согласился Стригаль. – Тем более про Договор им отлично известно. Неприятности у них, безусловно, будут.
– Полагаю, не очень большие, – сказал Дреер.
– При согласии на сотрудничество – не очень. – Стригаль и здесь поддержал его мнение. – Кое-кто для острастки сядет лет на пятьдесят в стеклянный ящик чучелом какого-нибудь дронта. Можно даже в ваш бывший интернат определить на это время, в качестве наглядного пособия по биологии.
– Почему бывший? – прицепился Дреер. – С ним опять что-то случилось?
– С ним – ничего, – ответил Стригаль. – Случилось с вами. Я, вы знаете, никогда не был сторонником держать вас в Инквизиции, но всегда отдавал вам должное как педагогу. Но теперь я другого мнения. Воспитывать детей – не работа для предателя. И вы больше воспитывать никого не будете.
– Я никого не предавал, – сказал Дмитрий.
– Вы это делали много раз. Но прошлые вам можно списать, тем более за один вы расплатились жизнью и… – Стригаль посмотрел вниз, – рукой. Однако теперь вы вступили в прямой сговор.
– Я не вступал. Я не Чапек. Я должен был навсегда остаться в Книжном Дозоре, это правда. Но быть их шпионом – не мое.
– Тем не менее вы явились в Прагу.
– Явился. Я бы и сам пришел, можно было и не хватать. Кстати, как вы нас ухитрились?…
– Система реагирует на слепок ауры. Яров давно над этим колдовал. Это очень трудоемкая магия, плюс она срабатывает с нарушением закона причинности. Всегда на шаг впереди. Ради вас с Филипповым пришлось пойти на большие траты Силы.
– Вряд ли ради нас. Вам нужен Ма… мальчик.
– Мне он не нужен. Мое дело – раскрыть книжных воров, и я их раскрыл. Мальчик нужен Дункелю.
– Что-то я не вижу здесь Дункеля.
– Он придет, когда начнется процедура. Сейчас допрашивает Филиппова.
– Александр не виновен, – сказал Дреер.
– Виновен или нет, мы скоро узнаем. – Стригаль подошел и хлопнул Дмитрия по плечу. – Всю правду.
– Решили испытать на мне «правдолюб»?
Самое жесткое допросное заклинание Инквизиции. И самое изящное, если можно так выразиться. Говорить ложь, не отвечать на вопросы становится физически невыносимо. Со стороны, через Сумрак, «правдолюб» похож на черно-синюю медузу, которую подсаживают в ауру. Она находит самое больное, что есть у Иного, и многократно усиливает его. Твоя самая сильная боль, увеличенная в сто раз, – за каждый неправильный ответ. Но и это еще не все. «Правдолюб» отключает чувство времени, и боль кажется бесконечной.
– Никто не собирается вас пытать, – сказал Стригаль и ушел куда-то за спину. – Но мои доводы наконец-то приняли. Тотальная проверка сознания.
Дреер облизнул губы. Кажется, Стригаль попал в самое больное и без «правдолюба».
И здесь тоже было замешано время.
– Вам, увы, тоже нечего бояться. – Инквизитор вновь появился в поле зрения, что-то убирая в карман. – Вы нам не нужны, Дреер. Даже не интересны. Нужна лишь информация в вашей голове. Когда все это будет изучено, вы пройдете реабилитацию. После этого, а может быть, еще в процессе состоится внутренний Трибунал. Скорее всего заочный, вы будете еще не в том состоянии, чтобы присутствовать. Я могу даже заранее предсказать решение. Приговаривать к развоплощению вас бессмысленно. Можно, конечно, засадить до конца дней в какую-нибудь лечебницу, но Инквизиция не опускается до таких мелочей. Вас отпустят на все четыре стороны. Разумеется, пожизненный магический блок, стирание памяти, возможно, даже небольшая коррекция личности. Я бы даже Светлую реморализацию позволил. Протез тоже придется оставить здесь и носить обыкновенный, человеческий. К школе вы на пушечный выстрел не подойдете, даже к самой захолустной.
– У меня нет времени на реабилитацию, – сказал Дреер. – У вас тоже. Позовите Дункеля, пусть сначала расспросит меня.
– Без раскрытия сознания все равно не обойдется, – ответил Стригаль. – Чапек рассказал много любопытного. Особенно это заинтересовало Ярова. К сожалению, он не сможет присутствовать на процедуре, Школьный Надзор теперь не на кого оставить. Я допускаю, что даже разговариваете со мной сейчас не вы, а… кто-то другой, кто думает, что он Дреер.
– Знаете, мне тоже хочется, чтобы вы сами увидели, что я думаю, – сказал Дмитрий. – Я даже согласен несколько месяцев потом под себя ходить и заново учиться говорить. Но времени нет! Используйте ваш хренов «правдолюб», в конце концов! Спрашивайте, что хотите. Но после всего я должен быть способен двигаться!
– Начинайте, – бросил Стригаль тому, кто возился у Дреера за спиной.
– Здесь неудобно, – послышался еще один знакомый голос, говоривший по-английски.
Именно это первым резануло слух Дреера. Стригаль в беседе пользовался русским. А кому принадлежал голос – не слишком удивило.
– Я настаиваю, чтобы все было проведено в лазарете, – сказал Майлгун Люэллин.
– Не обсуждается, – отрезал Стригаль. – Выполняйте приказ, целитель.
Несмотря на всю ситуацию, это обращение заставило Дреера хмыкнуть. Стригаль посмотрел на него строго, как на ученика, нарушившего своим неуместным смешком ход продуманного объяснения.
Перед Дмитрием выплыл дородный рыжий Майлгун в белом халате, наброшенном поверх серого балахона. Дреер расхохотался в голос, но закашлялся.
– Выпей воды. – Рыжий поднес к его губам горлышко маленькой стеклянной бутылочки.
Дреер сделал несколько глотков, а когда валлиец убирал бутылку, не преминул заметить:
– Еще ее можно лить на лицо через полотенце. Очень способствует.
– Дурак ты, – сказал Майлгун.
– Почему я ничем шевельнуть не могу, целитель? – спросил Дмитрий. – Кроме языка.
– Пришлось наложить «паралич». – Рыжий говорил обыденно, как будто речь шла о жгуте для остановки кровотечения.
– А на шее что за дрянь пушистая? Ее-то я очень хорошо чувствую.
– «Кот Шрёдингера».
Им, конечно, показывали этот конвойный артефакт. Еще на курсах, когда они учились вместе с Майлгуном и Ивой.
– Кот в каменном мешке! – не удержался словесник.
Он сказал это по-русски. Но Майлгун понял. Через Сумрак значения схватываются.
– Ты все-таки Деметриус, – сказал он. – Я немного сомневался.
– Не знаю, что тебе там про меня наговорили, – усмехнулся Дреер.
– Я хочу предупредить, – вмешался Стригаль. – Книжная магия, которой вас научили, не поможет. Я это к тому, что если вы попытаетесь, то сделаете только хуже.
– Увы, это так, старик, – кивнул Майлгун. – Прости, но пока тебе заговаривали зубы, я подсадил в твою ауру две силовые иглы. Вот сюда и сюда. – Он показал толстым пальцем на точки на черепе Дреера, и тот невольно вынужден был проследить глазами, хотя, конечно, ничего увидеть не мог. – Эта книжная магия, как мы поняли, в первую очередь задействует речь. Поэтому сначала разрушится центр Брока, и ты потеряешь способность говорить. Потом будет поражен центр Вернике – и ты не сможешь понимать речь. Развоплотиться ты тоже не сможешь.
– На процедуре это никак не отразится, – заметил Стригаль. – Так что не советую.
– Ты большой талант, – сказал Дреер рыжему. – Памперс не забыл мне надеть? А то помещение маленькое, закрытое.
– «Паралич» защитит твои сфинктеры и все остальное, – ответил Майлгун.
– Начинайте, – приказал Стригаль. – Где, черт побери, Дункель?…
– Прибереги черта на потом, Константин, – послышался голос Совиной Головы.
В камере вдруг стало тесно. Зацокали кованые подошвы, зашелестели полы одежд, задвигались тени. Первым рядом со Стригалем и Майлгуном возник квадратный Инквизитор, молча расставил складные пластиковые стулья.
Обстановка сразу потеряла средневековую романтику.
Затем Дреер увидел самого Кармадона. С ним был невысокий, вкрадчивый, коротко стриженный Хена и еще один, высокий и худощавый. Впрочем, Дмитрий, никогда не видевший его лично, все же догадался, кто это. Морис, бывший Великий Инквизитор Франции.
Честно говоря, Дмитрий понял это по испарине на его лбу. В каземате было холодно, а этот явно только что очень напрягался. Допрашивал своего вдруг прозревшего ученика.
– Сначала зачитай постановление, – велел Кармадон Стригалю.
– К чему формальности? – повернулся к Дункелю лицом, а к Дмитрию носатым профилем Морис Французский.
– Все должно быть записано. – Кармадон махнул рукой в сторону пера над раскрытой книгой.
– Не вырубишь топором, – сказал по-русски Дреер.
– Он разговаривает? – удивился Морис.
– Он всегда разговаривает, – вздохнул Стригаль и пожал плечами.
– На самом деле я здесь вопросы задаю, – сказал Дреер.
Морис посмотрел на него пристально.
– Никаких воздействий, – проронил он.
– Кроме фиксирующих, никаких, – подтвердил Майлгун. – Ни под чем не находится.
– Кто первый будет отвечать? – спросил Дреер.
– Видел я наглецов, – поморщился Стригаль, – но таких…
– Что-то и я не припомню, – промурлыкал Хена и первым уселся на стул чуть в стороне, рядом с конторкой и самопишущим пером.
– Александр жив? – Дмитрий прямо посмотрел на Мориса.
– Что тут творится? – Француз отвернулся от него.
– Разрешите не читать постановление, Старший, – попросил Стригаль. – Он старается тянуть время.
– Александр жив, ублюдки? – повысил голос Дреер и почувствовал, как в горло впилось множество небольших когтей.
Инквизиторов, впрочем, оскорбления в их адрес перестали волновать еще до того, как наступил галантный век.
– Что ты хотел? – Кармадон взял стул и сел прямо напротив Дмитрия. Потом обернулся к Стригалю: – Константин, ослабь.
– Хотел спасти Бюро, – прохрипел Дреер, когда «кот Шрёдингера» слегка втянул когти.
– Блефует, – усталым тоном заявил Стригаль.
– Я советую срочно эвакуировать здание, – сказал Дреер. – Вывести сотрудников. Будут жертвы.
– Угрожает, – перечислял Стригаль, а самописец фиксировал в книге.
– Не я вам угрожаю! – закипел Дреер. – Наш умелец вытащил шило из моей задницы и вкрутил в этот… центр Брока.
– А кто? – наклонился к нему Кармадон.
– Вы мой последний рапорт получили? Прислали Александра, значит, получили… Креатуры.
Кармадон взглянул на Мориса, потом на Хену. Дмитрий не мог бы прочитать их мысли, даже будь он свободен, но зато мог прекрасно догадаться.
Наверняка Александр за стеной говорил о том же.
– Сколько мы пробыли здесь? – спросил Дмитрий. – Нас доставили через Сумрак, так? Слепки ауры снимали?
Кармадон смотрел на него, не мигая.
– Можно и не отвечать, – продолжил совершенно обнаглевший Дреер. – По-другому не бывает. Процедура, сам сдавал, а Константин Сергеевич в комиссии сидел.
– Надо было «завалить», – обронил Стригаль.
– А вы так и сделали. Мне большинством голосов зачли.
– Как защититься от креатур? – прямо спросил Кармадон.
– Они давным-давно уже знают, где мы. Убить их вы не сможете. Можно только остановить на время. Уберите людей из здания. Выжгите весь Сумрак здесь и вокруг.
– Предлагает обесточить Бюро, – продолжил диктовать Стригаль.
Кармадон бросил на него короткий взгляд, и Стригаль заткнулся. Перо зависло над бумагой, кажется, даже недоуменно накренилось. На кончике набухла капля чернил, но магия самописца никогда не позволила бы ей упасть и посадить на документ кляксу.
– Что еще? – Кармадон смотрел на Дмитрия совиными глазами.
Дреер почему-то мимоходом подумал, что такие кустистые брови не мешало бы и подстричь.
– Принесите мне флакон с Тенью джинна Анны Голубевой. И приведите Александра. Вы ему еще не вывернули сознание?
– Нет, – сказал Кармадон.
– Он слишком многого требует. Кто он вообще такой? – недовольно заявил Морис.
– И быстрее! – поторопил Дреер. – Наверное, кто-то из них уже в здании. Снимите мне хотя бы блок – я передам мыслеобраз, как они все выглядели. Проверьте у всех ауры. У присутствующих тоже. Они могут воплотиться через кого угодно. Скорее всего, так они проникли в интернат.
– Всегда говорил, что книги до добра не доводят, – произнес Морис, и в тоне его сквозило некоторое сочувствие.
– Вы даже не представляете, что можете потерять, – Дреер смотрел не на него, а в немигающие глаза Кармадона, – а что приобрести.
– …Хорошо, – подумав секунды две, сказал Кармадон. – Давай видение.
Он протянул руки, собираясь коснуться висков Дмитрия – старый, наверное, один из самых первых известных способов передачи мыслеобразов.
– Прошу прощения, – сказал Майлгун. – Старший, я должен сначала вытащить иглы из его ауры.
– Так вытаскивай! – нетерпеливо бросил Кармадон.
– Я бы не… – начал Стригаль.
– К дьяволу твое «не»!
В камере у кого-то зазвонил мобильный телефон. Если бы Дреер мог двигаться, он бы, наверное, дернулся от неожиданности.
– Что такое? – Морис опустил руку в карман.
– Это как раз он. Тот, к которому «не», – сказал Дреер. – Началось.
Майлгуну недаром не позволили перенести выворот сознания в лазарет. Наверняка этот пыточный подвал максимально защищен, даже связь тут возможна только человеческая, никак не сумеречная. А все остальное, кроме непосредственно схронов, защищено менее. Да что там схроны! Яров и прочие спецы не остановят Сумрак. Нельзя остановить тень всего человечества.