Анна, правда, не успела испробовать на себе это нововведение.
– Тигр охотится на мальчика, потому что пророчество способно уничтожить Сумрак. При этом Тигр сам представитель Сумрака и несет ответственность за пророчество. Я тебя породил, я тебя и убью. Потом этот Двуединый убивает Тигра. Рука руку в данном случае не моет, а отчекрыживает. Но и тот, и другой ничего не боятся, кроме одной маленькой девочки, способной потягаться со всем Сумраком. Что бы вы сделали на месте Сумрака, имея безграничные возможности, кроме единственной – обеспечить себе гарантию выживания? Что в таких случаях делают Великие, дорогой мой царь Македонии и Ойкумены?
– Схрон, – мрачно ответил Александр.
– Но ты – Сумрак. Тебе некуда деваться. Подсказка – ты учишься у людей. И особенно хорошо тебе дается магия, легенды, сказки и прочие суеверия. Ты живешь именно этим. Что ты сделаешь? Вспоминай мифологию, Великий Александр, тебе ее сам Аристотель преподавал. Анна Сергеевна, ты тоже вспоминай. Тебе преподавал не Аристотель, а некий Дмитрий Дреер.
Возникла пауза. Великий (в прошлом) Александр и могущественная (тоже в прошлом) девочка-джинн размышляли над задачей.
– Ты считаешь себя богом людей… нет, Иных… – проговорил наконец Инквизитор, думая вслух.
– Теплее! Уточним – языческим богом. Ты не всеблаг. Ты не воплощенная любовь. Ты даже не демиург. Ты просто нереально крут. Нереально и незаслуженно. Так вышло.
– Но ты же бессмертный! – сказала Анна.
– Еще теплее. Бессмертный, но теоретически можешь умереть. Можешь умереть, но все же бессмертный.
– Ты можешь возродиться! – воскликнула девушка.
– Садись, пятёрка! А, ты и так уже сидишь…
– Возродиться? – усомнился Александр.
– Умирающий и возрождающийся бог – один из бродячих сюжетов мифологии. Где бы ни был Сумрак, он слышал его. Слышал на эмоциональных выплесках: ночью у костров, в разных святилищах, в трансовых завываниях. Мифологическое время – это вечное колесо. Его символ – змей, кусающий себя за хвост. Все повторяется, как смена времен года.
– Сумрак и есть кольцо, – кивнул, понимая, Александр.
– Кольцо? – повернулась к нему Анна.
– Долго рассказывать, сейчас не важно, – оборвал ее интерес Дмитрий. – Ты правильно сказала, Сумрак все же развивается, только неравномерно. Что, если он кое-что все же усвоил из двадцать первого века?
– И что именно?
– Возродить человека пока нельзя… – начал Дреер.
– …но можно ревоплотить Иного, – подхватил Александр.
Дмитрий смутился, посмотрел на Анну и заставил себя продолжить:
– А почему? Потому что информационный контур Иного остается в Сумраке. Это наш реликтовый след. Но чтобы ревоплотить Иного, этот информационный слепок нужно в кого-то поместить.
– Похоже, я улавливаю, к чему ты клонишь… – Александр посмотрел на Маугли. – Только зачем Сумраку тело мальчика?
– Ему не нужно тело мальчика. Ему нужно сознание мальчика. Его назвали Маугли, но они не знали, с кем имеют дело. Это не Маугли, а сын Шерхана. Тигренок. Уменьшенная копия Сумрака.
– Резервная, – уточнил Александр. – На случай, если папашу угробят. Но почему вот этот малыш? В мире есть и другие… с чистой аурой. Возьми хотя бы здешних.
– Аутизм, – вместо Дреера ответила Анна. – Он замкнут сам в себе. Если бы это был обычный ребенок, он творил бы свои чудеса направо и налево. А Маугли не нужно учить торможению. Его нельзя заставить, им нельзя управлять. Как ребенком – можно, но не как Иным.
– Сумрак – тоже аутист, – сказал Дреер. – В каком-то смысле. Но он все же хочет общаться с людьми. Какой-то части его это даже удается. По крайней мере ему нравятся наши сказки. Может быть, он даже историю про Каспара Хаузера воспринял и решил повторить. Может, он как раз и хранит в себе все бродячие сюжеты, потому они проявляются у разных культур, на разных континентах. Старик Юнг не мог наверняка сказать, откуда берутся архетипы и где находится коллективное бессознательное. Вот откуда и вот где. Кто-то рождает образ на пике эмоций, и тот остается в Сумраке. А поэты – народ чувствительный, близкий к Иным. Магией не владеют, но эманации ловят.
– Хватит твоей филологии! – отрезал Александр. – К делу ближе! Предположим, пацана держали в Сумраке, и тот сделал из него свою микрокопию. А пацан как-то сбежал…
– Нет, – замахал руками Дреер. – Его выпустили. Как Хаузера.
– Выпустили, чтобы потом убить?
– Хаузера держали в заточении и убили, скорее всего, разные люди. А с малышом все по-другому. Сумрак – хищник. Он изначально был хищной субстанцией, развился-то никак не из примата. Недаром его аватар – это Тигр. Самцы кошачьих, ты сам говорил, иногда пожирают потомство.
– Это тоже понятно, – кивнул Александр. – Опасности для Сумрака больше нет, Двуединый выполнил свое, а пророчество не сбылось. Малыш стал не нужен. Он теперь потенциальный конкурент за место в пищевой цепи. А зачем отпускать?
– В нем развилось человеческое, – вместо Дреера опять сказала Анна. – Оно сопротивляется звериному.
– И даже если хищник побеждает, просто так убить Маугли он себе не позволит! – забил последний гвоздь словесник. – Ему нужен ритуал. Игра кошки с мышью. А церемонию можно сорвать! Что мы и делаем раз за разом…
– Дожили. Маугли – сын Шерхана. Индийское кино. Бедный Киплинг! – пробормотал Александр.
Вниз спикировал опавший лист. Потом еще один.
Инквизитор даже не вскакивал – по крайней мере Дмитрий не уловил этот момент. Александр просто оказался рядом, и пальцы уже были сложены в две разные фигуры. Разные, но одинаково смертоносные.
Над полом пронеслась быстрая тень. Дреер успел заметить черный прямоугольник и человеческий силуэт над ним.
Облетая крону, к ним спускался Питер на ховербуке.
– Подглядывать нехорошо, – сказал ему Дмитрий.
– Я не подглядывал, – возмутился книжный дозорный.
– И подслушивать тоже!
– Я не подслушивал. Просто у нас книга-хроникер есть. Простенькое заклинание. Записывает все разговоры за день. Вдруг что полезное забудем! А я сегодня дежурный по хронике.
– Большой Брат следит за тобой, – обронил Александр.
– Раз уж ты все прочитал, Большой Брат, – сказал Дреер, – зови всех. Или только старших. Есть у вас тут зал совета или что-то вроде?
А сам в этот момент подумал, что вопрос бессмысленный. Если у них есть «кэрролловская» комната и «борхесовские» отсеки, наверняка в дальних углах и Круглый стол имеется.
Ритуал Обмена Судьбой оказался и проще, и сложнее, чем представлялось Дрееру.
Здесь опять, как при ходьбе по «зеркалам Чапека», нужно было раздеться и написать себе на руках и ногах множество символов. Дреер сильно застеснялся, хотя и понимал, что единственный настоящий ребенок во всей библиотеке – Маугли, да и тот, в свете его же собственной теории, с большими оговорками. К счастью, обнажаться ни перед кем на самом деле не пришлось. Дмитрию выдали покрытый письменами кусок ткани, который следовало обмотать вокруг тела наподобие древнегреческого химатиона или, в конце концов, обыкновенной банной простыни.
Квартиру им сделали и правда неплохую, даже перестарались. Дело в том, что мебель тут стояла не только на полу, но и была прикручена к стенам и потолку. Или не прикручена, а прилеплена на местном аналоге «смолы».
К счастью, это не касалось ванной комнаты, выполненной в римском стиле.
Именно там Дреер облачился в свое одеяние. Когда, шлепая босыми ногами, он показался снаружи, Александр едва не покатился со смеху, да и Анна прыснула. Один только Маугли был предельно серьезен.
Расписанная местными иероглифами простыня все время норовила еще свалиться с плеча. Тогда Анна закрепила ее какой-то своей булавкой. Пока она с этим возилась, Дмитрию пришлось мысленно на себя прикрикнуть: разбираться с чувствами и этикой, горе-наставник, будешь потом!
Дмитрий прошествовал в «ритуальный зал». Это была не слишком большая круглая площадка, огороженная по периметру книжными шкафами с равными промежутками. Серьезная Хильда, обмакивая особое перо в особую чернильницу, нарисовала на руках, ступнях и даже на лбу словесника нужные символы. Правую руку пришлось обнажить в магическом смысле и явить механический протез, к немалому восторгу вечно юной публики. На протезе рисовать все же ничего не стали.
К счастью, публики было немного. Обмен Судьбой – дело глубоко личное.
По всей круглой площадке в виде лабиринта были разложены книги. Дреер подумал, что нужно будет пройти между ними, но не тут-то было.
Зак начал что-то читать нараспев. Текст был вроде бы вполне осмысленный, только значение почему-то ускользало от Дреера. С противоположной стороны появился Стефан, тоже в «химатионе» и тоже босой.
А потом книги взмыли над полом, и чем ближе к центру, тем выше. Получилась ажурная летающая пирамида. Стефан начал подниматься со своей стороны, и Дреер понял: нужно делать то же самое.
На первую книгу-ступень он встал босой ногой с опаской. Во-первых, не привык вообще ходить по книгам в самом прямом смысле. Книга была чем-то священным из детства, как хлеб. По той же причине искусство художественного вырезания по страницам старых фолиантов, увиденное им однажды, при всей своей эстетике вызывало оторопь. Во-вторых, на местных ховербуках он ни разу не летал, и висящий в воздухе том выглядел слабой опорой.
Но том удержал его вес.
Дмитрий начал медленно подниматься по ступеням. Он шел навстречу Стефану – и что-то менялось.
Книги все же слегка двигались в воздухе, немного проседали, немного ходили вправо-влево, но конструкция была устойчивая. Словесник уже и под ноги почти что не смотрел.
Дмитрий чувствовал, что на обложках остаются его следы. Нет, не босых ступней, будто у дикаря, бегущего по разоренной капитанской каюте и топчущего труды философов и мореходов. На каждой обложке оставался небольшой отпечаток жизни Дреера. Не только биографии, но и всего остального: переживаний, фантазий, больного живота, надежд и разочарований.
Каждый шаг по книге списывал его судьбу. Она заносилась не в один том, а во все бумажные «ступени» этой пирамиды – они обменивались своими данными через хорошо знакомые Дрееру символы. Книжные дозорные, возможно, первые в мире додумались до информационных сетей еще до того, как была создана первая вычислительная машина. Потому что книги и были информационной сетью.
Дмитрий со Стефаном поднимались навстречу друг другу не прямо, а по спирали. Дреер интуитивно чувствовал, когда нужно шагнуть в сторону, на соседнюю книгу. Словесник не знал, что они оба станут делать на самой вершине. А вершины как таковой не оказалось. Ни одна книга не стала последней ступенькой. Двое не столкнулись наверху, а разминулись, и каждый начал спускаться.
Идти путем другого. Наступая на те же книги.
С каждым шагом Дреер вдруг начинал понимать, что у него есть как будто еще одна жизнь. Его родным языком оказался английский. Он помнил множество прочитанного на этом языке еще в детстве, чего, будучи наставником Дреером, не держал в руках даже в переводе. Он знал и еще несколько языков, в том числе древнегреческий и латынь, выучив их совершенно естественным путем, а не с помощью заклинаний.
Забавно, он сейчас понимал даже все ругательства, которые сыпал Александр после того, как Маугли вернул ему самого себя.
Он вспоминал еще много. Мать, строгого отца… Это было по-своему интересно. Дмитрий уважал и был даже привязан к своему отчиму Николаю Петровичу, но что такое родной отец, прочувствовать все равно не мог. Не сказать чтобы ощущал себя в чем-то обделенным, однако, однако…
Еще он вспомнил холодный Лондон – почему-то именно холода он больше всего не любил, хотя как Дмитрий Дреер, а не как Стефан морозной зимой чувствовал себя прекрасно. Вспомнил Кенсингтонский парк. Он, разумеется, читал про Питера Пэна, хотя сказок не любил. Больше всего ему нравились вестерны. Американские, конечно, – в Англии их не снимали. Он бывал на фермах, но все они никак не походили на ранчо в прерии.
Тем не менее именно в Кенсингтонском парке он встретил настоящего Питера. Нет, не из пьесы или повести Барри. Книжного дозорного Питера, который и распознал в Стефане Иного с пока еще чистой аурой. Она так и осталась чистой.
Потом Стефан узнал, что Питер неспроста околачивался в парке, где установлена статуя его литературному прототипу. Собственно, так бывало со всеми книжными дозорными. Они все-таки оставались Иными и обретали сумеречный образ, только особенный. Питер, в отличие от Стефана увлекавшийся историями про своего невзрослеющего тезку, в Сумраке стал его полной копией. Даже его костюм состоял из тропических листьев, свирели и кинжала. Сумеречный образ родился задолго до мультика студии Диснея, только Питер не носил ни зеленых штанов, ни шляпы с пером.
Стефан в Сумраке оказался ковбоем.
Дмитрий по мере спуска узнал еще немало про нового себя. Но самое неожиданное – а впрочем, для того все и затевалось, – он понял, как работают все эти книжно-магические штуки. Теперь словесник мог разбирать значение всех символов, нанесенных на его тело и «химатион». Даже осознал, что в основе их лежит хорошо известный принцип забытой уже человеческой стенографии, примененной к волшебным письменам. Все здешние иероглифы на самом деле были сжатыми до одного символа словами, а иногда и фразами на различных языках.
Дреер теперь знал, как заставить летать ховербук и как перемещаться через книги в библиотеку и обратно.
Он чувствовал себя одновременно Дмитрием и Стефаном. Наверное, это походило на шизофрению.
А последнее воспоминание у обоих было одним и тем же. Возможно, это было частью, финальной точной ритуала.
Или просто так получилось.
* * *
…На совещании присутствовал весь актив книжных дозорных, а с другой стороны – Дреер, Александр, Анна и Маугли. Мальчик, конечно, выступал скорее в роли объекта, нежели субъекта.
– Что делать, господа книжники? – озвучил Дмитрий основной вопрос русской интеллигенции. – Долго малыш тут быть не сможет, вы говорите. Не переварит силу печатного слова. А там его съедят.
– А может, и не съедят? – сказал оптимистичный Стефан. – Может, эти рыцари его просто домой хотят вернуть?
Все уже были в курсе гипотезы Дреера о происхождении Маугли.
– То, что домой хотят вернуть, – это без сомнений, – сказал Дмитрий. – Вопрос, что с ним будет дома. Его дом – берлога хищника, уж извините. Этот хищник считает всю Землю своей территорией. С еще одним таким он не уживется.
– Но он же очеловечивается… – произнес Питер, который слышал и то, что говорила Анна.
– Он всего лишь не может просто так взять и съесть. Скорее всего, ему нужно что-то вроде жертвоприношения. Но одновременно он хочет, чтобы его остановили. Это как раз по-человечески. Внутренний разлад.
– Сумеречный невроз? – ухмыльнулся еще один дозорный, тоже белобрысый Мик.
– Как-то так, – согласился Дмитрий.
– Жертвоприношение? Что он о себе думает? – возмутилась принципиальная Хильда. – Он кто? Ожившая среда. Даже не ноосфера, а… нооплазма.
До чего это приятные и образованные дети, вдруг подумал Дреер. Он даже вспомнил «мертвых поэтов» и посмотрел на Анну. Та в этот момент снова отвлеклась на Маугли.
А следом Дреер подумал, что «мертвые поэты» все же тогда были детьми. Эти же – нет. В конце концов, бывают и очень древние вампиры, существующие в детском теле. И принципиальные вампиры тоже бывают.
Книжные дозорные их чем-то напоминали.
– Какая разница, что о себе думает Сумрак? – вмешался еще один паренек, чернявый, похожий на цыганенка Джонни. – Мы его не переспорим. Вот если победить всех этих рыцарей…
– Их нельзя победить, – покачал головой Дреер. – Наверное, это смог бы очень сильный Иной. Уровня Мерлина. Абсолютный.
– Один такой есть, – заметил Александр. – Вернее, одна.
– Городецкая? – уточнил Дреер.
– Другой нет, – сказал Инквизитор.
– Знакомая фамилия, – вдруг обронил Питер.
– Ты-то откуда знаешь? – удивился Дмитрий.
– Я однажды вечером заглядывал в Кенсингтон-парк, – ответил Питер. – Никого уже не было, я сидел, играл, думал. А потом меня заметил один Иной. Очень сильный. Не знаю, какой у него уровень.
– Это был Городецкий?
– У него так в паспорте было написано.
– Ты что, паспорт у него проверял? – поразился Дмитрий наглости великовозрастного оболтуса.
– Зачем? Я могу прочитать любую надпись под обложкой.
Помнится, Городецкого начинающий Светлый Дреер видел всего один раз – он читал лекцию слушателям дозорной школы.
Интересно, что подумал Городецкий, встретившись с настоящим Питером Пэном?[7] – Нельзя сюда никого вмешивать, – сказал Дмитрий. – Тем более эта девочка сама еще почти ребенок.
– А Сумрак может справиться с рыцарями? – вдруг спросил Джонни.
– Может, – ответил Александр. – Они же его часть. В конце концов, Двуединый смог убить Тигра.
Книжные дозорные уже знали и эту историю.
– Так вот же Сумрак. – Джонни показал на Маугли.
Малыш вдруг отвлекся от бессмысленного раскладывания карандашей – он сидел со всеми за общим столом – и даже коротко взглянул на Джонни. А потом опять занялся карандашами.
– Это все было бы слишком просто, – сказал Дреер. – Но они его не боятся. Ему не объяснишь, кто враг, а кто друг.
– Кто друг – он понимает, – возразила Анна.
– Рыцарь-Весна тоже будет с ним ласковой и дружелюбной… – заметил Дмитрий.
– Его надо вылечить! – провозгласил Джонни.
– Невозможно, – вмешался Александр. – Душевные болезни не лечатся магией. Можно еще как-то играть со слабоумием на уровне замены личности, но и все. Аня, – он впервые назвал девушку по имени, – этот… аутизм… люди сейчас могут как-то исправить?
– Я не слышала, – покачала головой девушка. – Но он может сам измениться.
– Аутизм? – не понял Инквизитор.
– Нет, Маугли. Он может вырасти. Повзрослеть. Бывает, что с возрастом люди начинают лучше себя контролировать. Совсем это никогда не проходит, но он может научиться с этим жить.
– А если сделать так, чтобы он вырос быстрее? – не унимался Джонни.
– Ты знаешь такие заклинания? – охладил его пыл Стефан. – Я – нет. Может, у господ Инквизиторов есть?
– Нет, – четко сказал Александр. – Никто не ставил целью ускорить старение. Только замедлить. И то не всегда получается. Ведьмы, например, дорого бы заплатили за возможность остаться, а не выглядеть молодыми. Очень дорого.
– Тогда нужно его сделать! Написать! – продолжал Джонни. – Нет, значит – будет!
– Написать можно… – сказал пегий Мик, до того молчавший. Из всех книжных дозорных он выглядел наиболее современным, носил какие-то умопомрачительные часы на руке и активно использовал разные гаджеты. У Дмитрия, помнится, челюсть отвисла, когда после всего в этом храме бумажной книги он увидел в руках Мика нечто вроде гиперфутуристического смартфона. Даже вспомнил: именно со смартфона некогда началась история Ани Голубевой, хотя такого слова в далеком уже две тысячи четвертом не знал даже сам наставник Дреер.
– Можно написать… – Мик любил повторять все дважды. – Только долго. Долго. Надо пробовать. Пробовать.
– Пока ты будешь пробовать, он успеет сам вырасти. Сколько Обмен Судьбой писали? – сказала Хильда.
– Даже если напишем, – снова влез Стефан. – Мы где? В Сумраке. А если он потом с Сумраком захочет драться? Сейчас его отец хочет, так сказать, съесть… Не морщись, все так, по мифологии. А вдруг он сам захочет свергнуть отца? Как Зевс Хроноса? В мифах про это полным-полно. А Сумрак живет по законам мифа.
– Вовсе не обязательно, что так будет, – раздался голос Зака. – Наш мир – лишь одна из книг в библиотеке Вселенной. Сумрак – читатель этой книги. Маугли нужно будет всего лишь найти свою. Но для этого он должен научиться читать.
– Я могла бы помочь, – сказала Анна.
– Ты? – покосился на нее Александр, сидевший рядом, по левую руку. По правую, конечно же, расположился Маугли.
– Я джинн. Я смогу выполнить это как желание.
– Сейчас не можешь, – напомнил Александр. – Твоя бутылка в схроне Инквизиции, дорогая джинна.
– Мы достанем! – вскинулся Джонни.
– Дети… – Александр впервые произнес это слово настолько презрительно. – Это вам не библиотека Бюро. Туда вас, можно сказать, вежливо пригласили. А схрон, да еще под личным контролем Дункеля… Даже если вы пробьетесь через все защиты, а это невозможно, там не один Яров старался… Даже если унесете. Все артефакты под «фризом». Их ядерным взрывом не возьмешь. Просто и надежно. Снять этот «фриз» может лишь тот, кто наложил. А чтобы сам пропал – нужно сотню-другую лет подождать, заряда хватит.
– У меня есть право обжаловать приговор, – твердо сказала Анна. – Я помогла Инквизиции. Мальчик не пострадал и не попал в руки сумеречных тварей. Я имею право требовать вновь сделать меня Иной. Пусть наложат еще хоть десять печатей!
– Не хотелось бы тебя расстраивать… – Александр в последнее время полюбил многозначительные паузы. – Только Маугли, с юридической точки зрения, тоже артефакт. По крайней мере такова официальная точка зрения Инквизиции. Вот она тебе, из первых рук.
– Ты… вы… не говорил, – Анна залилась краской.
– Сначала не было времени, потом необходимости, – пожал плечами Александр. – Инквизиция, когда нужно, пользуется современными моделями, а когда и средневековыми. Малыш не имеет собственного ясного рассудка. Извини, но в пятнадцатом веке он считался бы умалишенным, а не… альтернативно одаренным. Его воля, его интересы никак не будут приняты во внимание.
– Что-то мне подсказывает, будь он совершенно адекватен, это ничего бы не меняло, – как бы между прочим произнес Дреер.
– Они его не получат, – резко высказала Анна.
– А если бы получили, – продолжил, как бы размышляя вслух, Александр, – то вместе с еще четырьмя. Каждый из которых помешался на своем… Истеричка, юный психопат, старый маразматик и еще один, с маниакально-депрессивным психозом… Пожалуй, этим мы и воспользуемся.
– Чем? – спросили одновременно Дреер и Анна. Спросили и переглянулись.
– Где бы ни оказался наш малыш, его нельзя изолировать от Сумрака насовсем. Таким, как сейчас, им нельзя управлять. Значит, рано или поздно за ним придут. Кармадон очень не любит что-то отдавать. И не отдать тоже не сможет, эти ребята не отстанут, сколько Сумрак ни выжигай.
– Они его не получат, – повторила Анна.
– Не перебивай Старших. – Александр вдруг глянул на нее так, что девушка съежилась. На полсекунды за столом опять возник тот самый Великий Инквизитор, каким она видела его в питерской водонапорной башне десять лет назад.
Но потом он вернулся к прежней чуть ироничной манере.
– Сейчас Маугли – не актив, а убыток. Но если он станет хотя бы вменяемым и с ним можно будет разговаривать… Разговаривать и договариваться… Представьте себе союзника Инквизиции, с которым вынужден считаться Сумрак. А если он будет Сумраком другого мира – то и возможное убежище. Наш-то родной в последние годы чудит, да и реальный мир не особо стабилен. Думаю, Кармадон это купит. Возвращение тебе статуса джинна, прямо скажем, не слишком дорогая цена за такие возможности.
– Что им помешает прибрать мальчика к рукам сразу же? – осторожно поинтересовался Дмитрий.
– Только то, что мальчик останется здесь, – сказал Александр. – На переговоры отправимся мы с тобой, наставник Дреер.
– А если не вернетесь? – вдруг спросила Хильда.
– Вернемся. Со щитом или на щите, – улыбнулся Инквизитор. – До вас наши доблестные серые братья не доберутся в любом случае. А Маугли слишком ценен. Так что… начинайте свой Обмен, наставник. – Он кивнул Дмитрию, а потом развернулся к Заку. – Кто сможет переправить нас в Прагу?
– Я сам, – ответил Зак. – Но прямо в библиотеку Бюро опасно.
– Не нужно в Бюро. Своими ногами дойдем. Отправьте нас в музей пана Яноша Чапека. Заодно я посмотрю в его честные глаза двойного агента.
Дреер никогда не сидел в настоящем пыточном кресле.