Скачать книги фэнтези и фантастики
– Да, теперь мне все стало понятно, – задумчиво произнес ротмистр. – Ваши корабли движутся без парусов с огромной скоростью, они могут вести огонь из орудий на большие расстояния с удивительной точностью. Да и многие другие странные и непонятные вещи…
– Николай Васильевич, – сказал я, – это всего лишь малая часть того, что мы можем. Но главное наше оружие – знание того, что должно произойти в будущем, потому что ваше будущее – это наше прошлое.
– Дмитрий Николаевич, – Шеншин вскочил с кресла и подошел ко мне, – мне надо срочно попасть в Петербург и доложить обо всем государю! Вы поможете мне добраться туда?
– Поможем, Николай Васильевич. Мы сами уже об этом думали. Можно доставить вас в Петербург по воздуху… – Заметив изумление на лице ротмистра, я повторил: – Да-да, именно по воздуху, аки птицы небесные. У нас есть аппараты, которые умеют летать по небу и при этом перевозить людей и грузы. Но мы боимся, что при виде подобных аппаратов, спускающихся на землю с небес, в городе может начаться паника. Поэтому мы отправим вас в Петербург по морю.
Вместе с вами на встречу с императором Николаем Павловичем отправятся несколько человек – два моих личных посланника и их охрана. Кроме того, мы отправим устройство, с помощью которого можно разговаривать с человеком, находящимся за сотни верст от Петербурга.
– Это что-то вроде телеграфа? О таких приборах писал в своей фантастической повести «4338 год» князь Владимир Федорович Одоевский.
– Можно сказать, что да, – ответил я. – Только разговор будет передаваться без помощи проводов, и можно переговариваться голосом, словно беседуете через перегородку. А князь Одоевский много чего предвосхитил из того, что есть у нас. Хотелось бы его увидеть в Петербурге. Впрочем, это будет уже после того, как мы победим англичан и французов.
– Интересно, – с удивлением произнес Шеншин. – Если это все так, то ваши люди и подобное устройство были бы очень нам полезны. Когда вы собираетесь отправить меня в Петербург?
– Это надо сделать как можно быстрее, – сказал я. – Как вы, Николай Васильевич, относитесь к ночным путешествиям?
14 августа 1854 года.
Букингемский дворец, Лондон
Александрина Виктория, королева Англии
Виктория сидела в мягком кресле в своем личном кабинете в Букингемском дворце. Перед ней на белом, инкрустированном перламутром столике лежали бумаги. Но она на них даже не смотрела. Через полчаса у нее назначена встреча с премьер-министром Джорджем Гамильтоном-Гордоном, лордом Абердином, первым лордом Адмиралтейства баронетом сэром Джеймсом Грэмом и министром иностранных дел Джорджом Вильерсом, лордом Кларендоном.
Темой разговора, естественно, будет Восточная война, в которой Британию пока преследуют одни неудачи. Поэтому Виктория решила не приглашать на сегодняшнее совещание архитектора этой войны, Генри Джона Темпля, виконта Пальмерстона – ведь именно он сделал все, чтобы втянуть их в эту, пока столь малоуспешную войну.
Не так давно сэр Грэм пообещал Виктории, что череда неудач вот-вот закончится и будут одержаны первые победы. Вчера пришла телеграмма из Копенгагена, в которой говорилось о том, что в балтийской крепости русских Бомарзунде захвачена одна из башен, и что падение русской твердыни – всего лишь вопрос времени. А вскоре корабли флота её величества нападут на другой русский порт на далекой Камчатке. Сэр Грэм утверждает, что и там русская крепость будет захвачена за считаные дни.
Королева не раз слышала, что эта война необходима Англии, чтобы обезопасить Европу от русской угрозы. Но сама она не сразу согласилась ее начать, хотя Пальмерстон и его единомышленники давно ее уговаривали, а Флит Стрит буквально билась в истерике по поводу России.
Конечно, слишком сильная Россия – однозначно угроза Британской колониальной империи. Но Россия в этом веке всегда была другом Англии – и когда она отказалась примкнуть к Континентальной блокаде, и когда она сломала хребет Наполеону – да, это замалчивала английская пресса, выпячивая адмирала Нельсона и называя Ватерлоо единственным поражением корсиканца. Но Виктория знала, что это не так.
Да и после этого Россия вела себе вполне достойно, чего нельзя сказать о новых союзничках – ничтожестве Луи-Наполеоне и кровавом турецком султане – Абдул-Меджиде. Весь мир содрогнулся после массовых убийств христиан в Константинополе, Миссолонги, на Хиосе… Что бы ни говорил теперешний британский посол о том, что турки теперь, дескать, стали хорошими, а русские – сущими бестиями, Виктории было понятно, что все это ложь. А вот простые англичане взахлеб читали газеты, где со всеми подробностями рассказывалось о кровожадном русском медведе, готовившемся растерзать своих кротких и беззащитных соседей.
Конечно, у Луи-Наполеона, этого самопровозглашенного императора, есть не одна причина точить зуб на Россию и лично на императора Николая. Тут дело не только в реванше за поражение его дяди, но и уязвленное самолюбие. Когда Луи короновался, Николай направил ему – и то с большой задержкой – поздравление, начинающееся словами «cher ami» – «дорогой друг», а не «cher frère» – «дорогой брат», что подчеркивало, что Николай его не признавал равным себе. А вот лорд Пальмерстон – на тот момент он был министром иностранных дел – немедленно послал подобострастное поздравление от имени Англии без согласования не только с королевой, но даже с премьер-министром.
Викторию, конечно, поставили перед фактом – война будет, с Англией или без нее. Да и общественное мнение под влиянием прессы требовало военного решения восточного вопроса. Вообще-то она раньше любила Россию, тем более что ее крестным отцом был покойный русский император Александр I. Ведь назвали ее Александриной в его честь.
Когда-то давно, когда Виктория была еще совсем юной девицей, Лондон навестил Александр, сын нынешнего русского императора Николая. Александр и Виктория страстно полюбили друг друга. Молодой принц даже готов был отказаться от русского престола и жениться на Виктории, став английским принцем-консортом, то есть мужем королевы. Но когда он написал об этом отцу в Петербург, тот запретил ему даже думать об этом. И Александр, со слезами на глазах распрощавшись с Викторией, вернулся в ставшую ей ненавистной Россию.
В конце концов Виктория вскоре вышла замуж за своего Альберта, и брак их был счастлив – в том числе и в постели. Но нередко Виктория, закрыв глаза во время любовных утех, представляла себе, что лежит в объятиях не с Альбертом, а с прекрасным русским принцем. Любовь к нему в ее сердце так и не погасла.
Королева получила неплохое классическое образование. И она не раз вспоминала фразу из пьесы Вильяма Конгрива «Скорбящая невеста»: «В самом аду нет фурии страшней, чем женщина, которую отвергли».
Когда-то в детстве она обиделась на Конгрива, решив, что тот гнусно клевещет на всех женщин мира. Теперь же она была с ним абсолютно согласна. Она могла понять, почему Александр предал ее любовь, но простить – нет, никогда она ему этого не простит. А папочку Александра, сурового и строгого русского императора Николая, который запретил ему жениться на ней – тем более.
Поэтому-то она согласилась на войну с русскими с затаенной радостью – королева наконец-то отомстит за все и Александру, и Николаю.
Историческая справка – Королева Виктория
Эпоха ее царствования совпала с расцветом Британской империи. В семейной жизни королеве тоже повезло – от своего мужа, герцога Альберта Саксен-Кобург-Готского, она родила девять детей.
Будущая королева-долгожительница родилась в Лондоне 24 мая 1819 года. Крестным отцом Виктории был российский император Александр I, и даже имя, данное ей при крещении, изначально было Александрина. Но уже в детстве девочке сменили его на Виктория.
Отцом ее был Эдуард Август, герцог Кентский, четвертый сын короля Георга III. Матерью Виктории была Виктория Саксен-Кобург-Заальфельдская, герцогиня Кентская. Отец Виктории умер от воспаления легких, когда дочери было всего восемь месяцев. Викторию воспитывала мать-немка, потому первые годы жизни будущая королева Великобритании говорила только на немецком языке. Позднее Виктория получила хорошее образование и владела несколькими языками: английским, немецким, французским, итальянским.
Виктория никогда бы не стала королевой, будь многочисленное потомство больного Георга III более плодовитым. Из шести дочерей и шести сыновей короля кто-то был бездетным, а кто-то просто отказывался связать себя узами брака. Пытаясь спасти династию, трое последних сыновей короля уже в преклонных годах рискнули жениться. В один и тот же 1818 год они срочно обзавелись второй половиной, но повезло лишь одному – герцогу Кентскому, у которого родилась-таки дочь.
Мать воспитывала будущую королеву в строгости. Она должна была спать в одной комнате с матерью, соблюдать режим, ей не разрешалось говорить с незнакомыми людьми, плакать на людях.
Двадцатого июня 1837 года в пять часов утра восемнадцатилетнюю принцессу разбудила мать и сообщила, что ее желают видеть первый камергер Англии и архиепископ Кентерберийский. Как только Виктория вошла в большой зал, первый камергер опустился на колени. Она сразу поняла, что король Георг III умер.
Виктория в молодости тоже была весьма привлекательна. Вот что писала о ней княгиня Ливен, супруга русского посланника в Лондоне: «Королева Виктория – очаровательная синеглазая красавица, с безукоризненными манерами и необычайно глубоким для ее возраста умом».
Ее любовный роман с русским принцем закончился, не начавшись. По английскому придворному этикету королеве нельзя сделать предложение, только она сама могла предложить разделить супружеское ложе претенденту на ее руку и сердце. Но Виктория узнала, что император Николай не разрешит своему сыну стать супругом британской королевы. Ведь при этом он получит титул принца-консорта (принца-супруга). То есть он будет присутствовать на приемах рядом с королевой, будет отцом ее детей, но права на престол не получит и к руководству государством не будет допущен. К тому же, став супругом Виктории, Александр потеряет право на российский престол. Виктория в 1840 году вышла замуж за Альберта Саксен-Кобург-Готского. Надо сказать, что Виктория оказалась верной супругой. Даже после его смерти она ложилась в постель, положив на подушку его портрет и прижимая к себе ночную рубашку покойного.
14 августа 1854 года. Борт ДК «Денис Давыдов»
Командир десантного катера
старший мичман Максимов Глеб Викторович
И опять мы отправились в поход. Только на этот раз не в учебный, а в боевой. Каперанг Кольцов дал отмашку, и мой катер двинулся в Копорскую губу. За ночь на полной скорости мы должны добежать до места назначения и там высадить два бэтээра, а также посланца царя и его сопровождающих. Рискованно, конечно, но зато будет, что в старости вспомнить.
Перед выходом мы пришвартовались к борту БДК «Королев» и с помощью грузовой стрелы подняли на его палубу снаряжение и «сирены» бойцов капитан-лейтенанта Мишина. «Парусники» с плохо скрываемым сожалением перебирались на БДК. Им очень хотелось повоевать с британцами, которые добрались аж до Кронштадта и беспредельничают в Финском заливе.
– Ничего, ластоногие, – сказал я им, – и до вас дойдет черед. А пока я погляжу на то, как живут наши предки. Хотя, конечно, ничего толком и не увижу: высажу гостей – и назад.
– Слушай, Глеб, – с надеждой спросил меня Степа Чернов, мичман из команды «ихтиандров», – может быть, тебе стрелки нужны? Вот, гляжу, ты свои страшенные пулеметы на тумбы выставил. Мне такие штуки знакомы – это же пулемет Владимирова калибра 14,5 мм. Кстати, зажигательная пуля мгновенного действия, выпущенная из этого пулемета, делает в обшивке самолета дыру диаметром сорок сантиметров. Интересно, что будет с бортом корабля, в который угодит очередь из таких пуль?
– Ладно, Степа, – сказал я подводному диверсанту, – сами как-нибудь управимся. К тому же с нами в Рамбов пойдут морпехи, а они тоже знают, как обращаться с КПВ, или, как его у нас называют на флоте, МТПУ.
Попрощавшись с «парусниками», мы отошли от БДК и стали ждать, когда с «Королева» и с «Мордовии» на отмель у расположенного неподалеку островка сгрузят по бэтээру. С «Мордовии» – обычный БТР-82, с «Королева» – КШМ «Кушетка-Б» на базе БТР-80. Потом я подвел «Дениса Давыдова» к отмели, опустил аппарель и подождал, пока оба бэтээра заедут к нам на палубу.
Вместе с бэтээрами на «Денис Давыдов» зашли те, ради кого, собственно, и готовилась вся эта экспедиция. Старший из них лаконично представился мне:
– Майор Копылов, ГРУ.
Вторым путешественником оказался капитан ФСБ Васильев, а вот третий, одетый в необычный синий мундир, назвался ротмистром Шеншиным. Я понял, что это человек XIX века. И фамилия вроде бы знакомая.
Я вспомнил, что читал о нем в книге Тарле о Крымской войне. Ротмистр с риском для жизни дважды выбирался из осажденного Бомарзунда и на рыбачьих лодках добирался до Петербурга, чтобы доложить о происходящем в крепости лично императору. Ого! Выходит, что капитан и майор скоро увидят самого Николая I.
Ну, и вместе с тремя главными действующими лицами на «Денис Давыдов» перебрались десятка два морских пехотинцев, которые сразу же начали помогать моим ребятам крепить по-походному бэтээры.
Аппарель закрылась, с борта «Королева» мне на прощанье помахал рукой капитан 1-го ранга Кольцов. Я направился в рубку, пригласив проследовать за мной ротмистра, майора и капитана.
В рубке ротмистр Шеншин сразу стал с любопытством осматривать приборы управления катером, панели, усеянные кнопками, датчиками и экранами. Я дал команду, и под ногами задрожала палуба – заработали оба дизеля, и катер стал медленно разворачиваться в сторону моря. Потом я скомандовал полный ход, и за кормой катера забил гейзер. «Денис Давыдов» рванул с места, словно пришпоренный жеребец. И мы помчались…
– А что вы будете делать, Глеб Викторович, – спросил у меня майор Копылов, – если вам повстречаются британцы? Ведь ваш кораблик, мягко говоря, слабо вооружен…
– Зато мы бегаем быстро, товарищ майор, – улыбнулся я, – тридцать пять узлов дадим запросто, а если поднажать, то и все сорок сможем.
– Ну, смотрите, – сказал майор, – кстати, меня по имени и отчеству – Иван Викторович.
– А меня – Евгений Максимович, – протянул мне руку капитан.
Ротмистр, посмотрев на нас, немного помедлил, а потом тоже протянул мне руку:
– А меня – Николай Васильевич.
– Ну, вот и познакомились, – сказал Копылов. – Глеб, я знаю, что у флотских это не принято, но как по-вашему, мы успеем за ночь добраться до Копорской губы? И где вы хотите высадить нас?
Я почесал затылок. В принципе, «Денис Давыдов» мог добраться хоть до самого Кронштадта. И даже блокирующая крепость и базу Балтийского флота англо-французская эскадра вряд ли нам помешала бы. Но по ходу мы могли неслабо огрести от своих же. Для начала катер пропорол бы днище о ряжевые заграждения, загодя установленные на подходах к Кронштадту. Потом у нас появился бы шанс подорваться на минах, которые выставили у северного и южного фарватеров. Там были оставлены проходы для своих кораблей, но карт этих проходов у нас не было, а ротмистр, как человек сугубо сухопутный, честно признался, что они – проходы – ему неизвестны.
Ну, а на десерт мы получили бы залп ядер и бомб с батарей и фортов Кронштадтской крепости. Ведь артиллеристы не знают, что мы их союзники и потомки. В общем, к Кронштадту соваться нам явно было противопоказано.
Высадимся же мы в Копорской губе. Помню, есть там одно симпатичное местечко со смешным названием – Систо-Палкино. Не знаю, как в прошлом, но в нашем времени там неплохая дорога, по которой можно выбраться на трассу, ведущую в Ораниенбаум.
Ротмистр подтвердил мне, что дорога там есть и сейчас, и что по ней можно проехать. На том и порешили. Катер глотал милю за милей, авторулевой «Агат-М3» вел его к цели кратчайшим путем. Капитан, майор и ротмистр о чем-то тихо беседовали. Небо на востоке начало потихоньку светлеть. До прибытия на место высадки оставалось совсем всего ничего…
15 августа 1854 года, раннее утро.
Копорский залив.
Борт десантного катера «Дмитрий Донской»
Капитан ФСБ Васильев Евгений Максимович
Мы выбрались из внутренних помещений «Дениса Давыдова» на открытую всем балтийским ветрам палубу. Солнце еще не взошло, но на востоке небо уже окрасилось в нежно-розовые тона. По броне бэтээра стекали капли воды. Я улыбнулся и шутливо сказал:
– Господин ротмистр, карета подана!
Ротмистр задумчиво посмотрел на БТР, вокруг которых уже суетились морские пехотинцы и моряки десантного катера, разнайтовывая их. Несколько морпехов по-хозяйски укладывали в боевые машины какие-то ящики и мешки. Шеншин улыбнулся и неожиданно продекламировал мне по-английски:
Three wise men of GothamWent to sea in a bowl:And if the bowl had been strongerMy song would have been longer[1].
– Николай Васильевич, не бойтесь, – я улыбнулся, заметив, что ротмистр заметно нервничает. – Эти, как вы говорите, «тазы» достаточно прочны и неплохо плавают – уж поверьте мне. Иначе моя песня[2] сегодня не прозвучала бы. Да и наш БТР пойдет вторым по счету. К тому же у вас было намного больше шансов утонуть в той чухонской лайбе, на которой вы пытались удрать от англичан.
– Вы правы, – с кривой усмешкой заметил он. – Только вот та чухонская лайба, знаете ли, была деревянная… На ней можно было перевернуться, но не утонуть. А вот насчет вашего – как вы его там назвали – бэтэ… ну, в общем, чего-то там я не столь уверен. Ну да ладно, помирать, так с музыкой, – и он, перекрестившись, забрался в десантный отсек через откинутую дверь бэтээра.
Вслед за ним туда же влез и Ваня Копылов. Мы закрыли все люки, водитель завел двигатель, и все стали ждать, когда десантный катер приблизится к берегу. Потом опустилась аппарель, и наша машина легко скользнула в воду, подняв столб брызг. Шеншин опять перекрестился, но увидев через смотровые приборы, что мы не тонем, а бэтээр уверенно движется в сторону берега, успокоился. Когда же он почувствовал, что колеса зацепили твердую землю, то и вовсе повеселел.
– Да, Евгений Максимович, – сказал он, – а вы были правы, ваш «тазик» попрочнее будет…
Когда боевая машина окончательно выбралась на берег, мы открыли люки и осмотрелись. На берегу нас уже ждала «кушетка» – такое название носила командно-штабная машина Р-149БМР. С помощью установленной на ней радиостанции мы будем поддерживать связь с кораблями отряда.
Сориентировавшись по карте и компасу, мы двинулись по довольно неплохой проселочной дороге на восток, в сторону Красной Горки. Оттуда мы намеревались добраться до Ораниенбаума, или, как его издавна называют моряки – Рамбова.
Я высунулся из люка и стал наблюдать за тем, что мне удалось рассмотреть сквозь предрассветную полумглу. Мимо нас проносились деревья и полянки, кое-где на них возвышались стога сена. По дороге мы проскочили несколько деревень, самой большой из которых была Устья, которая в наше время стала городом Сосновый Бор, и в которой была построена атомная электростанция. Встречавшиеся по пути крестьяне шарахались от наших машин и испуганно крестились.
Где-то часа через два в районе Красной Горки мы обнаружили казачий разъезд. Кони станичников, напуганные ревом двигателей бэтээров, заржали и прянули в сторону. Казачки с трудом успокоили их. Мы остановились и заглушили движки. Ротмистр Шеншин выбрался из БТР, подошел к настороженно наблюдавшим за нами казакам и переговорил о чем-то с хорунжим, который командовал этим разъездом. Похоже, о Шеншине того уже предупредили, или они просто когда-то раньше встречались.
Во всяком случае, хорунжий, закончив беседу, козырнул ротмистру, Шеншин лихо взобрался на броню, и наши бэтээры тронулись в сторону Ораниенбаума, сопровождаемые одним из казаков.
К воротам Большого, или, как его еще называли, Меншиковского дворца мы подъехали со стороны главного фасада. Было уже около половины шестого утра. Шеншин о чем-то переговорил с вышедшим ему навстречу начальником караула, после чего мы въехали мимо Картинного дома прямиком в Нижний сад, где и остановились. Морпехи выбрались из бронетранспортеров и с любопытством огляделись по сторонам. Некоторые уже были здесь в XXI веке и теперь сравнивали внешний вид дворца, который был в пропавшем неизвестно куда будущем, с тем, который сейчас был перед ними. Надо сказать, различия были не такие уж большие. Во время войны немцам так и не удалось ворваться в Ораниенбаум, и от вражеских обстрелов пострадали лишь Китайский дворец и Катальная горка.
– Господа, – сказал подошедший к нам подпоручик, опасливо поглядывая на наши боевые машины и стоящих рядом с ними морпехов. – Я попрошу вас и ваших людей немного обождать здесь. А вам, господин майор, и вам, господин капитан, я предлагаю пройти со мной.
Мы вчетвером отправились в сторону восточного флигеля дворца, где, как оказалось, находилось караульное помещение.
– Господа, – улыбнувшись, произнес ротмистр, когда мы вошли в караулку, – позвольте вам представить моего кузена, подпоручика лейб-гвардии Волынского полка Ивана Тимофеевича Алексеева.
Мы поздоровались с подпоручиком и представились. Тот с удивлением посмотрел на нас, а потом на ротмистра.
– О своих приключениях я расскажу тебе чуть позже, – сказал ему Шеншин. – А пока попрошу проводить меня на станцию телеграфа. Надо срочно передать государю важные сведения. Ты же распорядись, чтобы боевые машины, на которых мы приехали, убрали подальше от лишних глаз. И еще господ офицеров и их людей неплохо бы накормить.
Подпоручик кивнул и скомандовал караульным солдатам:
– Блохин, Варварин – определите эти самодвижущиеся повозки в каретный сарай, если что, скажете – я приказал. Там есть свободные места, они должны поместиться. А ты, Голубев, проводи господина ротмистра на телеграфную станцию.
Ну, а вы, господа, – обратился к нам подпоручик, – пройдемте со мной. Я распоряжусь, чтобы вашим людям принесли поесть. Господа, попрошу вас быть моими гостями.
Мы вышли из караульного помещения и проследовали за подпоручиком. Краем глаза я заметил, как в одном из окон дворца на мгновение мелькнул чей-то силуэт. Как мне показалось, это была женщина.
В комнате для дежурных офицеров нас усадили за большой стол, и денщик подпоручика Алексеева с удивительным проворством выставил на столешницу глиняные блюда с нарезанной ветчиной, сыром, копченой рыбой, кусками холодной курицы и ломтями хлеба.
– Угощайтесь, господа, – гостеприимно потчевал нас подпоручик, – как говорится, чем богаты, тем и рады. Извините, что еда не столь разнообразна и весьма проста – вы приехали очень рано, и повара не успели приготовить ничего более достойного. А Василий, – подпоручик кивнул в сторону своего денщика, – пока разогреет самовар.
Мы с удовольствием стали есть, поглядывая на подпоручика. Вообще-то я был, если сказать честно, немного прибалдевший – ведь подпоручик этот был, вероятнее всего, моим пра-пра-пра-пра-прадедом. В моем генеалогическом древе имелся некий подполковник Иван Тимофеевич Алексеев, про которого мне было известно лишь то, что родился он в 1833 году, а погиб под Плевной во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
Впрочем, кого у меня только не было в предках – даже Голицыны и Оболенские, – когда я впервые услышал «Поручика Голицына», то подумал, что героями этой песни могли быть и мои родственники. Кстати, в моих пращурах числились и Шеншины – надо будет потом наедине поговорить с Николаем Васильичем. Было бы весьма занятно найти общего с ним предка.
Мой прапрадед, подпоручик Алексей Андреевич Сапожников, погиб в Первую мировую, защищая крепость Осовец. Потом разразилась Февральская революция, а за ней и Октябрьская. В Москве стало голодно, и прапрабабушкина служанка Алевтина Ивановна Васильева отвезла моего двухлетнего прадеда Евгения и его годовалую сестру Елену к своей семье в подмосковную деревню. Вскоре из Москвы пришла ужасная весть. В дом вломились налетчики – то ли бандитствующие революционеры, то ли уголовники с «идейной мотивацией». Как бы то ни было, но они убили мою прапрабабушку.
У самой же Алевтины Ивановны было двое своих детей, примерно того же возраста, что и мой прадед. Но в страшном 1919 году вспыхнула эпидемия тифа, и оба они умерли. А прадед с сестрой каким-то чудом выжили. И Алевтина Ивановна заменила им мать.
Потом, когда Аристарх Федорович, муж Алевтины Ивановны, вернулся домой с Гражданской войны, семья переехала обратно в Москву, объявив прадеда с сестрой своими родными детьми. Так мой прадед стал Евгением Аристарховичем Васильевым и в графе «происхождение» писал «из крестьян», что в будущем ему очень пригодилось.
Уже после Великой Отечественной, когда прадед вернулся с фронта, Алевтина Ивановна наконец решилась и рассказала ему и его сестре про их настоящих родителей, а также передала им кое-какие бумаги и немногие семейные реликвии, которые прапрабабка сунула ей, когда Алевтина Ивановна уезжала в деревню. В числе них был лист, на котором было изображено наше генеалогическое древо.
В перестроечные годы многие из нашей родни поменяли фамилии и вступили во вновь созданные дворянские собрания. Впрочем, тогда в них лезли все кому не лень. «Месье Журденов» развелось видимо-невидимо. Например, родители одного моего школьного приятеля вступили в дворянское собрание одними из первых. И с тех пор парень больше ничего не делал по дому – как говорила его мать, «он, в отличие от вас – голубых кровей», – не подозревая, что мы c братьями как раз и были обладателями этой самой «голубой крови». Потом, конечно, обнаружилось, что предки его были не дворянами, а купцами, и из собрания их с позором выставили…
А когда я спросил отца, почему он не спешит вступать в собрание, хотя имеет на это неоспоримые права, он, внимательно посмотрев мне в глаза, сказал:
– Женя, фамилию я менять не собираюсь. Ведь именно Аристарх Федорович и Алевтина Ивановна спасли от смерти и вырастили моего деда, а твоего прадеда. И он всю жизнь считал их своими родителями. А собрание… Что мне там делать? Мы должны гордиться всем тем, чего мы достигли сами. Предков же своих мы чтить будем и безо всякого собрания.
Лист с генеалогическим древом хранился у старшего брата отца – у дяди Алексея. Он подарил мне на двадцать первый день рождения его цветную ксерокопию в красивой рамке. Она так и осталось в моей питерской квартире, а вот ноутбук, с помощью которого я недавно начал заниматься генеалогическими исследованиями, я зачем-то взял с собой в Венесуэлу. И теперь вся эта информация может мне пригодиться…
Ваня Копылов выпил крепкого чаю, заедая большими кусками белого хлеба, потянулся и сказал:
– Лепота! Давно я так вкусно и плотно не завтракал.
Хоть мы и принадлежали к ведомствам, интересы которых порой пересекались, с ним мы были знакомы давно, еще с войны 2008 года. Тогда я был прапорщиком. Когда наши заняли Поти, мы тормознули там грузинскую разведывательно-диверсионную группу на пяти американских «Хаммерах». «Храбрые грузины» и не подумали оказать сопротивление, по нашей команде послушно подняв руки вверх.
Сами по себе они нам были мало интересны, а вот «Хаммеры»… Точнее, даже не сами заморские «пепелацы», а их секретная начинка. Когда мы показали свои трофеи высокому начальству, то оно пришло в восторг. Оказалось, что нам попала в руки аппаратура связи с американскими разведывательными спутниками, причем со всеми сопутствующими сверхсекретными документами, которые грузинские супермены так и не удосужились уничтожить.
Естественно, нам поручили охранять свои сверхценные трофеи, и в качестве усиления руководство прислало команду, в которой был и Ваня Копылов, тогда еще лейтенант. Так мы и познакомились.
Что потом произошло с той аппаратурой – тайна, покрытая мраком. Известно только, что американцы еще долго слезно просили нас вернуть ее, а мы сокрушенно разводили руками и делали вид, что не понимаем, о чем, собственно, идет речь. Нас всех потом наградили – подозреваю, в том числе и за это. Вскоре мы с Ваней расстались, и снова встретились лишь на борту БДК «Королев».
Я посмотрел на него, улыбнулся и сказал:
– Ну, зоб вроде набили. А где же наш ротмистр?
И, как часто бывает в таких случаях, после этих слов открылась дверь, и в помещение вошел Шеншин.
– Господа, я послал государю императору по телеграфу донесение о моем прибытии и о том, что со мной следуют офицеры из дружественной России эскадры. Пока я жду ответа. Возможно, что или мне одному, или всем нам предстоит поездка в Петербург.
А может случиться и так, что император сам решит прибыть в Ораниенбаум. Как только по телеграфу придет ответ, меня сразу о нем оповестят. Пока же, господа, выкажем свое почтение великой княгине Елене Павловне – она уже проснулась и прислала весточку о том, что хотела бы поближе познакомиться с офицерами, прибывшими в ее дворец на столь необычных железных каретах.
