Что именно помешало им сблизиться? Какая мысль и у кого промелькнула за краткий миг напряженного безмолвия? Решил ли инкуб, что на фоне совершенного мышления дракона его разум однажды потеряется? Решил ли дракон, что чужие изъяны безвозвратно испортят ему внешний вид? А может, инкубу не стоило начинать подсчитывать возможные выгоды? Быть может, дракону не следовало без спроса брать то, чем была наполнена чужая душа?
Никто теперь не вспомнит, кто из них и почему ударил первым. И не узнает, по какой причине недолгий мир вдруг превратился в ожесточенное противостояние.
Оказавшись не в силах перебросить мостки через разделившую их пропасть, дракон и инкуб годами оттачивали мастерство войны, испробовав за это время все известные уловки и все оружие, что только можно было измыслить. В короткие затишья перед боем предусмотрительный инкуб постепенно наращивал защиту, способную противостоять любому, даже самому изощренному противнику. Дракон же неутомимо гранил свою матрицу, намереваясь превратить ее в идеального, заточенного под одну-единственную жертву убийцу.
Взятая за основу личность инкуба стала ему отличным подспорьем. Лаконичная, целеустремленная, изобретательная и способная на неутомимый труд, она оказалась невероятно хороша. Всего-то и требовалось выкинуть оттуда все ненужное, добавить пару новых штрихов, а затем тщательно их отшлифовать, чтобы добротный материал превратился в циничную, холодно-отстраненную маску, у которой хозяин изъял не только немногие слабости, но даже слабый намек на них.
Закончив утомительную огранку, дракон продумал свои действия далеко вперед и тщательно подгадал момент для атаки. Это должен был быть их последний бой. Просчитанный до мелочей поединок, в котором дракону суждено было одержать безоговорочную победу.
Но в последний момент что-то пошло не так. Что-то нарушило ход тщательно продуманной схватки, и дракон, уже приготовившийся торжествовать, внезапно потерял над ней контроль.
Увы. Рождение Пламени — процесс малоприятный. Когда безжалостно двоится и плавится восприятие, ломается существующая реальность, — это больно. Страшно. Неожиданно. Но при этом ты откуда-то знаешь — да, это оно. То самое, чего ты так долго ждал. Родное, пока еще хрупкое и уязвимое счастье, по сравнению с которым даже проигранный бой уже не кажется поражением.
Гораздо тяжелее для дракона было узнать, что все, чем он жил, оказалось лишено смысла, поскольку отшлифованная до блеска, сотворенная для боя матрица никак не подходила для новорожденной Пары. Чудовище — вот что она увидела, когда он впервые ее позвал. И осознав этот жуткий факт, дракон принялся с остервенением кромсать то, что когда-то с таким упорством создавал.
Годами он методично ломал себя, стремясь полностью соответствовать своей Паре. Часами перекраивал свое сознание. Безжалостно портил чудесную чешую. Отращивал и заново отрывал крылья. Настраивал голос. Менял кожу. По чешуйке. По клеточке. В какой-то момент от безысходности согласившись даже на сделку с настойчиво изучающим его инкубом.
К тому времени инкуб, осознав грозящую ему опасность, уже покинул родной мир. Отказавшись от магии, он научился обходиться без доноров и день за днем настойчиво искал способ подчинить опасного врага. И за предложение императора он ухватился, как утопающий за соломинку, надеясь, что хотя бы в Школе ему удастся выяснить то, о чем Лана коварно умолчала.
К тому моменту как дракон зашевелился, Кай успел сделать многое, на что у его предшественников не хватало времени и упорства. Почти полностью сменил коллектив учителей. Разработал принципиально новую программу обучения. Внедрил в нее свои последние разработки и добился поистине впечатляющих, хотя и не совсем тех, что нужно, результатов.
Молодых Всадников, выходящих из дверей его Школы, оказалось на порядок больше, чем в других заведениях подобного рода. Император пришел в такой восторг, что вскоре повелел закрыть остальные школы и полностью переправить выделенный на нужды Всадников денежный поток под запросы нового директора. Авторитет инкуба мгновенно взлетел до небес. Загадочный лорд-затворник получил от империи много уступок, полезные связи, кучу ненужных привилегий, деньги, самые заманчивые предложения и даже новых доноров… Вот только к Цели не приблизился ни на шаг. И это безумно раздражало.
Узнав об оглушительном провале с драконом, все до единого Всадники исчезали из его Школы, как призраки. Любые попытки наладить контакт терпели сокрушительный крах. Дракон упорно сопротивлялся. Избавиться от него не получалось. И вся эта война со временем превратилась в обычный фарс. Год за годом, цикл за циклом инкуб встречал поражение за поражением. И устав наконец от бесполезной борьбы, первым осознал необходимость примирения.
Истощившийся не меньше инкуба Рэниуррагхараракх на этот раз не протестовал. И благосклонно воспринял те крохи энергии, которые оставшийся без магии инкуб смог ему отдать. Дракон даже согласился поговорить с неожиданно смилостивившимся тюремщиком и любезно позволил себя изучать — до определенных пределов, но даже так зашедшие в тупик отношения вышли на новый виток.
За два десятилетия вынужденного общения инкуб и дракон все-таки сумели найти хрупкое равновесие и, многое узнав друг о друге, больше не стремились к войне. Затянувшееся противостояние убивало обоих, а многолетняя погоня за призраками лишала их сил. Они притерлись, успокоились, постепенно примирились с существованием друг друга. Инкуб даже понадеялся, что ему не придется прибегать к разделению душ, о котором он вычитал в одной из старых книг. Но после долгих и ставших гораздо более откровенными разговоров дракон вдруг снова замкнулся, а в его глазах вместо привычного смирения промелькнула едва заметная тень торжества.
С тех пор инкуб держался настороже, заподозрив, что хитрая бестия не сдалась, а просто к чему-то готовилась. И не пропустил момент, когда в Школе открылась одна неучтенная Звездная тропа. Правда, свалившаяся оттуда, бормочущая какую-то чушь девушка выглядела неопасной, но на всякий случай ее следовало перехватить и проверить.
Первое же прикосновение ошеломило инкуба так, что он едва не забыл, кто такой и зачем явился. Бьющий из незнакомки фонтан чистейшей энергии ошарашил его настолько, что лорд-директор едва не утратил контроль.
Из каких глубин подсознания всплыла тогда уверенность «это — мое»? Почему возник жгучий протест при мысли о возможной потере? И почему в его душе поднялась волна ревнивого неодобрения от мысли, что дракон тоже имеет виды на это чудо?
Инкуб тогда не знал. Но не преминул привязать к себе перепуганную девчонку.
Он долгими днями упивался победой над мгновенно капитулировавшим врагом, который теперь был согласен на любые условия. Раз за разом хвалил себя за удачное решение всех проблем и с редким наслаждением пил чудесный нектар, словно специально созданный для него. Правда, размеры глотка его не устраивали — оголодавший за годы жестокой диеты инкуб был способен проглотить все запасы ведуньи одним глотком. Но он намеренно не увеличивал дозу. Жестко себя ограничивал. И заранее позаботился о защите живого трофея — инкуб учел даже то, что девушку однажды придется спасать от него самого.
Мало-помалу Кай все-таки вытянул из Рэниуррагхараракха правду, но значения сказкам о Пламени не придал. Лишь отметил безусловную ценность нового приобретения и искусно его использовал, заполучив мощный рычаг воздействия на строптивого дракона. Он не возражал даже против сближения призрака с молодой ведуньей, рассудив, что запрошенная ею цена за это вполне приемлема. Другое дело, что подняться высоко в искусстве управления «эрья» она вряд ли бы смогла, так что он в любом случае ничего не терял.
Первый успех девчонки его удивил. Она сумела перебороть страх и быстрее других открыла в себе новые горизонты. Последующие успехи его заинтриговали: девчонка оказалась неглупой, да и упорства с настойчивостью ей было не занимать. Но, что самое важное, запасов ее источника с лихвой хватало и на инкуба, и на стремительно восстанавливающегося дракона. И это в конечном итоге предопределило ее судьбу.
Последний разговор с учителем дался ему нелегко. Рогнар в ту встречу был зол, неаккуратен и буквально вынул душу из упрямого инкуба, все еще надеясь узнать, как тот умудрился уничтожить своего дракона — так он представил ту давнюю неудачу Князьям. Разговор этот был не первый и, возможно, не последний, но и на этот раз Кай смолчал, не пожелав выдавать свою тайну. Верховному опять пришлось довольствоваться полуправдой и невеликими запасами сил, которые Князь в порыве раздражения выцедил столько, что лорд-директор едва стоял на ногах.
Истощение оказалось настолько глубоким, что, вернувшись на Атолл, Кай отчетливо понял: киринол его не спасет. Ему срочно требовался полноценный источник. Живительный, чистый и желательно живой. Такой в его распоряжении имелся, но инкуб не хотел раньше времени исчерпать его до дна. Правда, всего через час он об этом уже не вспоминал и был готов убить любого, окончательно потеряв над собой контроль.
Пылающий факел ее чувств он ощутил еще на подходе — ярчайшая жемчужина, сияющая в лучах солнца драгоценность, которая мгновенно и бесповоротно приковала к себе его голодный взгляд. Он больше не рассуждал, когда гигантским прыжком перемещался на крышу. Не думал, когда с довольным рыком окунался в источник и жадно пил его. Его не терзали мысли о возможных последствиях. Не мучила совесть и не грызло чувство вины — до тех пор, пока он не увидел, как бездыханная ученица срывается в пропасть, и не понял, что не готов ее потерять.
Рэниуррагхараракх не спрашивал его согласия, когда в спешке начинал второе слияние. Да и не успел бы инкуб отреагировать, слишком быстро все произошло. Впервые в жизни оказавшись от него зависимым, он ожидал чего угодно — презрения, боли и даже попытки подчинить; готовился к смерти и окончательному проигрышу, который был бы совершенно оправдан. Но дракон не убил. Напротив, дал сил взлететь. И случайно позволил кровному врагу увидеть то, что не собирался показывать.
Глубинная перестройка, которую провел над собой дракон, ошеломила и надолго выбила Кая из колеи. Обилие цветов и буйство красок привело его в замешательство. Надменный и равнодушный ко всему дракон впервые на его памяти кому-то сопереживал! И впервые обмирал от ужаса, ныряя в бездонную пропасть.
Именно страх стал тем первым чувством, которое их объединило.
Двойная боль, что сплотила лучше всего другого.
С тех пор он не знал покоя, не в силах понять, что творилось в его разделившейся надвое душе. Привыкнув к строгим формулам и точным расчетам, он по-настоящему терялся, не находя знакомых образов и не умея выразить то, для чего просто не было слов. Обилие чувств сделало его уязвимым. Противоречия сводили его с ума. Но, что самое страшное, он уже не мог понять, где заканчиваются его собственные переживания, а где начинаются эмоции нежданно возродившегося дракона.
Незримой тенью присутствуя рядом с соперником, когда тот забирал его тело, инкуб слышал и видел все, что происходило вокруг. Чужие колебания, сомнения, безудержную нежность к сидящей рядом девушке и неловкие попытки подтолкнуть ее мысли в нужном дракону направлении. Рэн часами мечтал, что однажды она тоже обретет крылья. Страстно надеялся, что однажды взлетит вместе с ней!
Инкуб только фыркал, не веря в эти бредни. Настороженно отодвигался, когда ему казалось, что дракон увлекся. И с беспокойством следил за тем, как ни о чем не подозревающая девушка постепенно врастает и в его собственную душу. Коварно прокравшись по связавшей его с драконом ниточке. Незаметно, но постоянно согревая мягким, пока еще слабым Пламенем и горячими каплями протаивая тропинку к его скованному льдами сердцу.
Первая настоящая Искра обожгла инкуба как молния, мгновенно проделав огромную брешь в его ослабевшей защите. Внезапным разрядом прошла сквозь онемевшее от долгой неподвижности тело, заставив его снова ожить. Она причинила немало боли, когда огненной плеткой пробежалась по его спине, рукам, лицу. Затем добралась до груди и… застывшее сердце не выдержало — содрогнулось, впервые за долгие годы совершая вялый удар.
Искра не позволила ему, очнувшись после встречи с Эйлом, бездумно наброситься на доверчиво прикорнувшую рядом жертву. Больно уколола, обожгла, не дав даже усомниться в том, что Пламя — неприкосновенно. И он ушел, хотя должен был убить. Не нарушил чужого сна, хотя страстно желал напиться. Отстранился, когда следовало прильнуть. И отвернулся, когда должен был просто обнять.
Одна Искра — не пожар. Так он подумал, когда неуместные желания все-таки схлынули. Одна Искра ничего не изменит, и однажды это пройдет. Но за первой Искрой пришла вторая, затем еще одна и еще, а вскоре в его душе разгорелся такой же пожар, что пылал в могучей груди соперника-дракона.
Это было действительно Пламя — теплое, ласковое, порой обжигающее и безусловно живое. С его яркими красками, горячими лепестками желаний, несмело распустившимися бутонами чувств и тем самым потерянным смыслом, в который он прежде не верил.
Он отстранялся так только мог, отчаянно отрицая и не желая видеть эту странную правду. Упорно отворачивался. Сжимал кулаки, до последнего надеясь, что согревшее его Пламя уйдет. И лишь когда оно взвилось до небес, когда сил противиться не осталось, когда в его руках тихо застонала предназначенная ему Творцом, до боли желанная женщина, он сдался. Отомкнул запоры. И настежь распахнул ту дверь, за которой она его ждала…
— Кай! — проговорила я, с тихим стоном прижавшись к груди своего… Кого? Инкуба? Или все-таки дракона? И обхватила за шею так, словно он мог куда-то исчезнуть. — Я думала, что потеряла тебя навсегда!
— Рэн никогда не подпускал меня слишком близко, — прошептал инкуб, с облегчением прижавшись к моему лицу. — Я долго не понимал его, а он не хотел понимать меня и сделал все, чтобы я — человек воспринял его новую матрицу как очередную маску. Я-дракон пошел на это, чтобы не показать, как сильно ты была ему нужна. И чтобы я — человек не вздумал превратить тебя в орудие для шантажа. В действительности он буквально создал себя заново — выломал, вырвал из себя то, что не хотел показывать тебе. Будучи уверенным, что ты никогда меня не примешь, он пытался совместить в себе нас обоих: разум и чувства, огонь и лед, умышленно отстранив меня-человека от этой работы. Драконья ипостась — всего лишь форма, которую Рэн в будущем мог и сменить. Он мог существовать в любом виде. Приспособиться жить в двух телах одновременно. И он бы смог… вероятно. Просто не успел. А я-человек так и не увидел этого, — печально добавил инкуб. — Поэтому ошибся, заставив тебя подумать, что Рэн тебя предал. Он с трудом это выдержал. Для него твой уход стал большим ударом. Дракон решил, что проиграл, и не хотел без тебя жить, поэтому и поставил мне-человеку последнее условие.
Я вздрогнула всем телом и вскинула голову.
— Что за условие?!
— Он хотел умереть, — тяжело уронил лорд-директор, отводя глаза. — Освободить меня-человека от своего присутствия. Мы так долго друг друга ненавидели, что открыто демонстрировать свою слабость было бы хуже, чем терпеть унижения. А он не хотел больше сражаться. У него не осталось на это сил. Для дракона, потерявшего Пламя и утратившего волю к борьбе, это был наилучший выход, и человек это тоже понимал. Но когда настало время выбирать, посчитал, что у дракона больше шансов тебя защитить. И больше вероятности уберечь тебя от беды.
У меня слезы навернулись на глаза, а затем я обхватила его бледное лицо руками и с болью прошептала:
— Что же вы с собой натворили? До чего вы оба дошли?
Кай слабо улыбнулся.
— Для Рэна было шоком узнать, что ты вернулась ради нас обоих. Причины ему были неясны, но он обнаружил, что обе его половинки во многом схожи. Только если он-дракон готов был ради тебя убивать, то он — человек согласился умереть, и это заслуживало уважения. А еще он подумал, что не хотел бы тебя огорчать, поглотив вторую Искру без остатка. Он знал, что она тебе дорога, и рискнул. Я, правда, расстроился, обнаружив, что ты так и не сняла защиту, и чуть не решил, что ты собираешься меня ударить…
— Прости, — шмыгнула носом я и поспешно спрятала лицо у него на груди. — Прости меня, дурочку. Я была в таком отчаянии, увидев, что у тебя осталась всего одна Искра.
— Я рад, что она у меня такая, — с чувством прижал меня к себе дракон. — И Пламя наконец одно на двоих. Я устал бороться с самим собой, и все еще не верю, что больше не надо ни с кем воевать. Но гораздо больше мне хочется стоять вот так, чувствуя твою радость. Знать, что я тебе дорог. Мечтать с тобой. Летать в одном небе и наслаждаться каждым прожитым мигом, зная, что он не последний. Не видеть больше твоих слез, не чувствовать тоски в твоей душе. Оберегать тебя вечно и неустанно повторять, что я… Хейли?
Я нерешительно подняла взгляд, но он лишь бережно снял губами с моих щек не успевшие высохнуть слезинки и проникновенно заглянул в мои глаза.
— Я тоже тебя люблю.
— Ну наконец-то, — проворчал смутно знакомый голос под треск разваливающегося на части хрустального купола. — Я уж думал, не догадаетесь, а то сидеть бы нам тут целую Вечность!
Я недоуменно обернулась, а Кай — то есть Рэн — быстро выступил вперед, закрывая меня собой.
Три могущественнейших мага Веера, небрежно отряхнув свои балахоны, выбирались из-под казавшейся неодолимой преграды и снисходительно улыбались, обнаружив готового к бою дракона.
Некоторое время мы настороженно смотрели на них, а они изучающе — на нас. Кай был напряжен, но не испуган. Кажется, он просто переживал за меня, и это было так приятно, что я, не удержавшись, прильнула к его спине, молчаливо обещая поддержку и помощь.
Распределение ролей в нашей маленькой стае произошло так естественно, что я этого даже не заметила. А потом решила — все правильно: он прикроет, а я сохраню, хотя при необходимости без колебаний встану рядом и стану его щитом.
— Вовремя, — оценивающе посмотрел на нас Хоккор, при этом мудро не делая резких движений — форму нам поменять недолго. Всего один вздох, и вся эта гора уйдет глубоко под землю. — Действительно вовремя, потому что идеи у меня уже закончились.
— Ох, и помотал ты нам нервы, мальчик, — укоризненно покачал головой Амстер. — Давно на моей памяти такого не было.
Рогнар насмешливо хмыкнул:
— Что смотрите, дети? Не верите, что вас не тронут?
— Мог бы ты тронуть, давно бы уже ворон кормил, — хриплым голосом ответил Кай. То есть Рэн. — Или хочешь попробовать свои силы?
— Совсем еще птенец, — с сожалением констатировал Хоккор, словно не услышав прозвучавшей угрозы. — И какой-то он у нас дикий.
Но Амстер неожиданно не согласился:
— Просто его Пара рядом, вот мальчик и дергается. Не пугай мне сына — ему еще своих растить.
Я перевела ошеломленный взгляд с одного на другого. Что за бред они несут? Что вообще происходит?
— Тебя мы вообще сегодня не ждали, — словно услышал меня Хоккор. — Рано из гнезда вылетела, поторопилась. Но теперь уж лети, девочка. Расправь свои крылья и ничего не бойся.
Услышав в спокойном голосе Князя знакомые рыкающие нотки, я вздрогнула и вцепилась в рубаху Кая так, что та чуть не треснула.
— Кто вы? Что вам нужно?!
— Уже ничего, — почти ласково ответил Князь и одарил нас долгим запоминающим взглядом. — Все, что было необходимо, вы сделали сами, и наше вмешательство уже не требуется.
— Посмотри на меня, девочка, — вкрадчиво попросил Рогнар, когда я собралась задать еще один назревший вопрос. — Что ты видишь?
И только тогда до меня наконец начало доходить.
— К-кай… — запинаясь, прошептала я, широко раскрытыми глазами уставившись на трех улыбающихся во все сто зубов «магов». Ну, может, и не сто, но зубов у них было точно больше, чем у людей.
— Вообще-то он теперь Кайрэн, — дипломатично заметил Амстер, с едва заметным любопытством наблюдая за тем, как вытягиваются наши лица. — Слияние душ требует также и слияния имен, поэтому тебе, Хейлисса, придется привыкать тоже. Но кажется, настало время представиться? Мое полное имя Амстериокс, дети.
— Хоккорэкс, — величаво наклонил седую голову Князь Хоккор.
— Рогнарокс, — почти по-свойски кивнул Рогнар, и я, ощутив, как снова напрягся Кайрэн, сглотнула. А когда над двуногими фигурками на миг распахнули огромные крылья три неимоверно тяжелые тени, чуть не отшатнулась.
Мне не нужно было залезать в память Иссы, чтобы вспомнить, откуда я знаю их имена. И не требовалось больше смотреть на Искры, чтобы понять, почему они одиночные. Как не было необходимости просить их перекинуться, ведь и так было ясно: три величественных, невероятно древних дракона — алый, черный и золотой — мне не пригрезились. И если они не пожелали обрести крылатую форму, то лишь потому, что были слишком велики для небольшой, в сущности, горушки. А их бесконечно мудрые разумы оказались слишком сложны, чтобы я могла без дрожи к ним прикоснуться.
— Старейшие… — благоговейно прошептала я, во все глаза уставившись на легендарных драконов. А Кайрэн еще больше нахмурился и, дождавшись, когда «маги» развеют свои проекции, хмуро осведомился:
— Ну и зачем?
Драконы посмотрели на него как на неразумного, пытающегося ерепениться птенца. Но не зло. Скорее, с сочувствием и пониманием, что молодому дракону еще многое предстоит узнать.
— Хочешь понять, что ты здесь делаем? — спокойно спросил Хоккорэкс. — Мы присматриваем за молодняком.
— Где? На Круоле? — не сдержала недоверчивого возгласа я.
— Конечно. Самый подходящий мир для наших детей.
Сказать, что я удивилась — значит не сказать ничего.
— Но это же невозможно!
Рогнарокс устало вздохнул.
— Почему, неразумное ты дитя? Впрочем, позволь, я начну с самого начала. Тогда тебе легче будет понять.
Я недоверчиво оглядела невозмутимых драконов, а потом ощутила, как медленно расслабляется Кайрэн, и сжала его руку.
— Будьте так добры.
— Я начну с одной легенды, о которой, возможно, вы уже слышали, — поощрительно улыбнулся Рогнарокс. — Но начну не с того, что вас больше интересует, а, если позволите, издалека. Когда Творец был юн, а Веер далеко не так широк, как сейчас, по воле Его на свет появился первый Дракон. Да, тот самый. Он был совершенен, как и все, что Творец сотворил до него, и при этом любим, как только может быть любимо родное дитя. Дракон был силен. Быстр. И мудр. И не было в Веере существа, которое могло бы с ним в чем-то поспорить.
«Это я точно уже слышала», — подумала я, но, перехватив строгий взгляд Хоккорэкса, поспешно прикусила язык.
— Творец одарил сына более чем щедро, позволив ему не просто жить, но и развиваться. Более того, в развитии и совершенствовании Дракон увидел сокровенный смысл, который требовалось как можно скорее постичь. Жить просто так для него было скучно. А поиск новизны позволял заполнить бесконечное время, поэтому он с упоением ринулся исследовать уже созданные миры и с головой окунулся в царившие там чудеса.
Но время шло. Дракон с упоением летал среди звезд, с каждым разом познавая новое все быстрее и лучше. Он заметно подрос, его знания преумножились, а способности настолько выросли, что это приводило его в восторг. О нем уже многие знали, его повсюду приветствовали, потому что не было более рассудительного и спокойного существа, чем сотворенный Дракон.
Но однажды он вдруг увидел, что количество уже изученных миров стало гораздо больше тех, что остались нетронутыми. И, подсчитав, сколько их, забеспокоился: оказывается, Творец создавал миры гораздо медленнее, чем мог познавать Дракон, а значит, через какое-то время их вовсе не останется. Нечего будет изучать.
То, что случится после, Дракон сознавал прекрасно. Не будет новых миров — закончатся новые знания. Не станет знаний — и он не сможет больше развиваться. А прекращение развития — это неминуемая смерть. В первую очередь, духовная смерть, когда утрачивается смысл существования.
Испугавшись этого, Дракон решил пойти на хитрость. Теперь он стал нетороплив и медлителен, чтобы растянуть оставшееся у него время. И тратил целые столетия только на то, чтобы рассмотреть какой-нибудь невзрачный камушек. Он больше не спешил. Его мысли теперь текли размеренно и ровно. Но даже этого оказалось мало, потому что, как он ни старался, число новых миров продолжало неуклонно снижаться.
И тогда Дракон перестал спешить еще больше. Он прекратил летать, чтобы как можно дольше перебираться из мира в мир. Часто останавливался, давая себе ненужные передышки. А движения его стали настолько медленными, что каждого из них хватило бы обычному существу, чтобы прожить насыщенную событиями жизнь.
Однако Дракону и этого показалось мало. Поэтому через какое-то время он совсем перестал шевелиться. А могущество его стало таким, что ему больше не нужно было даже вставать. Все его желания молниеносно исполнялись. Он познавал суть вещей, едва только на них взглянув. Творить самостоятельно миры он не мог, однако Творец по-прежнему не торопился. Поэтому, чтобы от него отстать, Дракон решился на отчаянный шаг и замедлил свое время настолько, что уже перестал быть живым.
Когда Творец заметил неладное, Его сын уже лежал неподвижной глыбой, из которой практически исчезла Искра. Дракон перестал мыслить, поскольку боялся, что мысли забирают у него драгоценное время. Забывал дышать, потому что даже движение усиливало этот страх. И даже от познания он в конце концов отказался, поскольку любая попытка что-либо понять в итоге уменьшала оставшийся ему срок.
— Творец не захотел смотреть, как умирает его единственный сын, — негромко добавил Амстериокс. — Поэтому создал для него иную цель. Познание мира, как он посчитал, так или иначе ограничено, а вот познание себя воистину бесконечно.
— Спящий Дракон был освобожден из каменного кокона, а его душа разделена на две неравные части. Одной достался безупречный ум, неторопливость, рассудительность истинного Дракона, второй же — непостоянство, чувственность, некоторая суетливость мыслей и стремление во что бы то ни стало идти вперед. Первую, оставшуюся равнодушной к манипуляциям Творца, Он поместил в Яйцо и отправил в Вечность, где оно должно было находиться до назначенного срока. А на вторую с силой подул, позволив ей разлететься многими тысячами Искр, чтобы они осели в мирах и дали там новую жизнь. Когда вторая Искра разделилась, первую Отец, поразмыслив, впоследствии разделил на такое же количество частей, чтобы ей не было одиноко. И каждой даровал умение превращаться в самое настоящее Пламя, способное зажигать сердца. Так родились изначальные, бессмертные, вечно спящие драконы и их смертные братья, которым позволили воплотиться в живых телах…
«Хорошо, а дальше? — чуть не воскликнула я, каким-то внутренним чутьем ощущая, что эта легенда гораздо ближе к истине, нежели та, что рассказал мне Рэн. — Это же еще не все!»
— А дальше, дитя, — строго посмотрел на меня Хоккорэкс, — Творец соединил каждого смертного с одним из бессмертных, повелев Пламени вспыхивать лишь тогда, когда они объединятся и сумеют найти другую такую же пару, в которой живет осколок их общей Искры.
— Получается, наша Искра — это половинка от настоящего Пламени? — ошеломленно моргнула я.
— Скорее уж четвертинка, — улыбнулся Князь. — До тех пор, конечно, пока ты не станешь полноценным драконом и не найдешь свою Пару. Правда, случается и такое, что Пламя, вернее, намек на него, вспыхивает несколько раньше. И это тоже было задумано Творцом. Родственные Искры тянутся друг к другу, стремятся во что бы то ни стало соединиться. Поэтому и горит огонь в душах смертных, поэтому и воспета в веках любовь. С нами чуточку иная ситуация, но задатки своего Пламени мы способны распознать задолго до того, как наша Пара обретет единство. Это позволяет нам найти друг друга. И вовремя позвать.
— А нам говорили, что нашедшему Пламя уже не нужен Всадник, — пробормотала я, силясь уложить новые знания в свою картину мира.
Князь снова улыбнулся кончиками губ.
— Кайрэн немного слукавил, потому что и сам тогда многого не знал. Ты теперь тоже понимаешь, что понятие Всадника и Дракона имеет мало общего с действительностью. А их отношения описываются в корне неверно. Просто так нас видят и понимают люди — а люди, увы, далеки от идеала.
Я оторопело потрясла головой.
— Но тогда почему вы не вмешаетесь? Почему не объясните, как правильно? Ведь если бы мы знали, как нужно поступать, то встретились и узнали друг друга раньше!
Я бы не испугалась Рэна. Он бы не воевал с собой. А сколько драконов сумело бы проснуться вместо того, чтобы проводить вечность в гордом одиночестве!
Князья посмотрели на меня так выразительно, что я опять осеклась.
— Не всякий разум хочет, чтобы его разбудили, не всякое сердце готово любить — насильно заставить понять невозможно, дитя. Поэтому обычно мы не вмешиваемся, просто наблюдаем. И лишь иногда, когда вмешательство становится необходимым, подсказываем молодым — столько, сколько требуется, чтобы они прозрели.