Первичный анализ подногтевого содержимого показал наличие следов крови. Ее отправили в Москву на анализ, но я готов держать пари, что это кровь Балу. Та же самая группа, которая пытала и зверски убила Балу в Ростове, приехала в Ижевск и уже тут получила свое. Возможно, Балу сдал меня – обиды на него у меня нет, никогда не знаешь, как поведешь себя в такой ситуации, и кто знает, как они его ломали. Но тут они попались в ловушку и получили свое.
Или был предатель уже здесь. Что маловероятно – иначе бы они не сунулись ко мне во время проведения специальной операции сотрудниками КГБ.
Откуда я знаю про подногтевое содержимое? Приходится соответствовать. По опыту Афгана в Москве была открыта спецшкола для профессиональной подготовки военных советников для помощи развивающимся странам. Она совмещала в себе спецкурс в Балашихе (сокращенный, потому что туда только спецов, с уже сложившимися навыками брали) и сокращенные курсы Высшей школы КГБ в Москве и милицейский. Как показал афганский опыт, военный советник должен совмещать в себе не только чисто боевой и организаторский опыт, он должен при необходимости уметь ставить работу органов милиции и госбезопасности, бороться с бандформированиями и совершаемыми ими преступлениями. Опыт Афганистана показал, что наибольшее препятствие на пути становления народной власти – это действия банд, состоящих из наемников и врагов государства, направленные на долгосрочную дестабилизацию обстановки, запугивание населения, создание ситуации, при которой есть «дневная» и «ночная» власть. Для того чтобы бороться с такими бандами, нужен не только военный, но и милицейский опыт.
В Афгане мы можно сказать, что победили – в том смысле, что афганцы уже сами могут бороться с душманами и побеждать, а не стреляют над головами, как в восьмидесятых[74]. Но теперь эта мразь пришла сюда. В Союз…
До дома меня довез один из сотрудников КГБ – все равно он жил в доме напротив. До дома я поднимался совершенно убитый, настолько, что, если бы на меня сейчас направили ствол, я бы ничего не сделал, просто стоял бы и ждал пули. Сунул ключ в замок…
Маша ждала в коридоре. Было темно, только с окон сочился мягкий свет ночного, освещенного города. Мы посмотрели друг на друга, а потом шагнули друг другу навстречу и начали срывать друг с друга одежду. Я, кажется, даже не запер дверь…
Машины моей так у меня и не было. Витя – тот самый кагэбэшник из дома напротив – молодец, дождался.
– Ты чего улыбаешься? – спросил он, когда мы сели в машину.
– Настроение хорошее… – я попытался пристегнуться, не удалось. – Вить, сменил бы ты свою колымагу, что ли. Ей сколько лет? Неудобно как-то – сотрудник КГБ на старой «четверке» ездит. Вон, в москвичовский магазин «Арбаты» новые привезли, у тебя как раз дети – самое то. И рассрочку на пять лет дают[75].
– Следующий раз пешком пойдешь… – обиделся сосед.
– Да ладно, ладно.
Машину мою уже пригнали, она стояла во внутреннем дворике здания КГБ. Рядом с моей «Тойотой» стоял «Мерседес-420» генерал-лейтенанта Кружилина…
…погибших одиннадцать человек. Из них шесть человек террористы, один – разрабатываемый объект, еще пятеро – случайные жертвы. Среди сотрудников КГБ погибших нет, один ранен тяжело и один – легко. Ранено восемнадцать человек, считая двоих сотрудников КГБ, в том числе семеро тяжело, среди них один сотрудник КГБ. Среди раненых – трое детей.
Большинство жертв мы имеем на площадке перед парком Кирова, на входе в метротрам. События начали развиваться неконтролируемо с момента перестрелки на аллее в парке. Группа террористов, которым удалось оставаться незамеченными, услышав выстрелы, попытались пробиться в парк, при них было автоматическое оружие. Принятыми мерами группе резерва не удалось допустить прорыва террористов в парк, иначе жертв было бы намного больше. Увидев подходящую от электромеханического завода вторую группу резерва, террористы отказались от намерения скрыться на принадлежащих им автомашинах и попытались скрыться в подземке. При этом один террорист уже был убит огнем группы резерва, второй попытался захватить в заложники ребенка и был ликвидирован снайпером. Третий террорист прорвался в метротрам и сел в поезд, но был обезврежен.
Кем обезврежен – об этом удмуртские коллеги скромно умолчали. Вроде и не вранье, но все же. Если мне не удалось ликвидировать террориста одним выстрелом – то он либо открыл бы огонь по пассажирам в вагоне, и мы бы сейчас имели три-четыре десятка трупов на руках. Либо он захватил бы заложников и выдвинул требования – и мы бы сейчас имели ситуацию с заложниками, с которой могли бы не справиться и до сего момента.
Но я не в обиде, честно. Это надо понимать. Мне получить орден проще простого, у нас то и дело спецоперации. А представьте себе, что вы сидите в заштатной республике, террористов тут в глаза не видывали, вся работа – это контрразведывательный режим на предприятиях, да фестиваль Чайковского[76] раз в год – иностранцев профилактировать. Многие из местных контрразведчиков за всю жизнь ни разу не видели живого шпиона! А тут тебе и МОССАД, и перестрелка с террористами, и освобождение заложников. Да у них список на награждение на листе не уместится! Кружилин – явно не меньше, чем на Красную звезду рассчитывает. И формально он прав, я прикомандирован к первому отделу «Ижмаша», даже не выведен в действующий резерв, первый отдел подчиняется ему, значит, он мой прямой начальник, как и Кобяков, который сейчас докладывает. А для нас, грешных, лучшая награда – это снятие ранее наложенного взыскания…
– …хотелось бы отметить героические действия подполковника Васнецова (правильно, Кобяков, второе управление, я под ним), который в условиях боя не растерялся, принял правильное решение и лично остановил двоих террористов, не позволив им совершить новые преступления против советского народа!
Утром в аэропорту сел спецборт, на нем прибыли спецы из Второго главного управления КГБ во главе с начальником управления, генерал-полковником Мезенцевым. Первое управление не прислало никого. Чтобы скрыть свой провал, в контрразведывательном прикрытии, а провал оглушительный, сильно похоже на взрывы в Ленинграде, они будут валить все на Первое главное управление – разведку. Хотя именно разведке они обязаны девяноста процентами своей работы…
Я когда только начинал – мне Михаил Ефимович все подробно объяснил. Второе и особенно Пятое (идеологическое) управление – законченные дармоеды. Все они – дети и внуки тех, кто дул дела, пытал, расстреливал в тридцать седьмом, липачество[77] там неистребимо. При огромном штате – Второе и Пятое управление имеют большую штатную численность, чем первое, эффективность работы, если оценивать ее объективно – стремится к нулю. Ни один (!!!) серьезный шпион не был разоблачен в результате работы системы контрразведывательных мероприятий. Сеть британской разведки была разгромлена благодаря Киму Филби. С тех пор как у нас не стало своего источника в MI6, появились Гордиевские. Олдридж Эймс сдал сто семьдесят шесть человек – всех агентов ЦРУ в СССР и странах Восточного блока, в том числе генерала ГРУ и сотрудника аппарата ЦК КПСС. Имя того, кто выдал французскую сеть, неизвестно до сих пор, видимо, кто-то из французских коммунистов, пробравшихся в разведку. Результаты работы Первого главного управления были реализованы Вторым, но само Второе управление и понятия не имело о том, что, к примеру, генерал ГРУ Поляков[78], начальник особой школы ГРУ, является американским агентом на протяжении более двадцати лет и выдал более тысячи человек, в том числе несколько выпусков школы ГРУ в полном составе, пока Эймс не сказал об этом. Все, чем занимается Второе и Пятое управление, – это профилактирует антисоветчиков и анекдотчиков, следит за иностранными туристами, львиная доля которых просто хочет посмотреть Ленинград или послушать Чайковского, или сходить в Большой, работает со всякими прибалтийскими и украинскими националистами. И конечно, ненавидит Первое управление, потому что с каждым ценным кротом их начинают тыкать носом в тех реальных шпионов, которых они пропустили, которые годами работали у них под носом. Да… разоблачить Гордиевского, Полякова или Толкачева[79] – это не с антисоветчиной бороться![80] – Про героические действия это понятно, – сказал Мезенцев, – главное понять, как террористы попали в страну. Сколько еще групп может быть.
– Это палестинские студенты, – тяжело сказал Янкель, – из братского палестинского народа, приехали учиться в Университет дружбы народов. Оказались исламскими экстремистами.
– Совсем ох…и, – сказал генерал из второй службы, – сами пустили террористов в страну. Братский народ, б… И опять по вашей линии, полковник…
– Это вы ох…и! – вдруг дико заорал Янкель. – Кто, е… вашу мать, отвечает за контрразведывательный режим?! Они в столице страны учились! Какого х… они два года учились, на них никто внимания не обращал?! Кто их группу освещал?! Может, завтра они Мавзолей на воздух подымут?
Никогда я не видел Михаила Ефимовича в такой ярости.
– Разрешите, товарищ генерал-полковник, – погасил начинающийся скандал генерал Кружилин, – так или иначе, благодаря самоотверженным действиям сотрудников местной госбезопасности террористов удалось ликвидировать. Жертвы есть, но их могло быть намного больше. Террористы располагали автоматическим оружием и осколочными гранатами.
Здорово. Кружилин – понятное дело, выставляет местных, как будто нас там не было. Тот еще жук. Но сейчас он объективно на нашей стороне.
А вообще, звездец, если не сказать покруче. Мы принимаем на учебу молодых представителей братского палестинского народа из лагеря в Рамалле. Даем им возможность получить образование в прекрасном университете бесплатно. А они создают террористическую группу.
Ничего не напоминает? Правильно, теракты одиннадцатого сентября, один в один. Ведь тогда Ленинград студенты взорвали. Самые настоящие афганские студенты, из семей коммунистов. У одного отец был министром социалистического правительства. Мы их приняли, учили, кормили. В дом пустили.
А они нас взорвали.
Я читал материалы дела. Ни одной плохой характеристики! Двое были защитниками революции[81] до того, как их послали в Союз. Правда, потом выяснили, как присмотрелись, что именно там, где они служили, душманы не раз проходили к Кабулу. А так – у одного брат в Царандое, у другого отец – в ХАД[82].
А они все равно нас взорвали.
– Убиты советские люди, – сказал Мезенцев, – этого так оставлять нельзя. Мы должны быть уверены в том, что произошедшее больше не повторится.
Не знаю, это только у нас начальство такое, умеет так высокопарно излагать такие бессмысленные банальности, или везде так? Впрочем, Мезенцев сюда ненадолго, отметится, раздаст ценные указания и уедет. А мы знаем о происходящем не больше, чем в самом начале. И это незнание обошлось нам уже в несколько трупов…
Самый старый магазин, в котором продавали ювелирные изделия в Ижевске, находился на Советской, напротив Детского мира, там еще были такие интересные кованые двери, с чем-то наподобие полудрагоценных камней. Стекло цветное, конечно, но выглядело как ювелирное изделие.
В этом магазине я купил недорогой (серебро недорого стоит, относительно, конечно), но искусно сделанный набор серебряной чеканки. Два браслета на руки и что-то вроде колье – на шею. На выходе куснула совесть – это я покупал Маше. Чтобы заранее оправдаться за то, что еще не сделал, но сделать, скорее всего, придется. Но делать нечего – разведка есть разведка. И защищать страну можно по-разному.
Михаил Ефимович, хитрый как змей, сказал: я не заставляю тебя с ней спать, ваши отношения это ваши проблемы. Но расколоть ее ты обязан. Если ты заманишь ее в ловушку самой передовой в мире марксистско-ленинской идеологией – я буду этому только рад. Еще один идейный агент будет весьма кстати после провала Эймса.
Кстати, Михаил Ефимович не шутил. Про самую передовую в мире идеологию как инструмент для вербовки агентов было сказано в совершенно секретном учебном пособии КГБ СССР издания 1980 года. К счастью, там было сказано и многое другое, что реально работало и позволяло выжить.
За несколько минут до оговоренного времени я затормозил у гостиницы «Ижевск», где поселили иностранцев – она располагалась на Пушкинской, через дорогу от обкома партии, по обе стороны были стоянки для служебных машин. Толстый и довольный собой мент среагировал на нарушение, вразвалочку направился ко мне. Постучал по стеклу:
– Нарушаем, товарищ водитель. Знак «Остановка запрещена».
– Так вон же, стоят, – я показал на ряд «Волг» с глумливой усмешкой.
Лицо милиционера закаменело.
– Документы…
Я показал красную корочку со щитом и мечом на обложке – КГБ СССР.
– Отвали.
На лице мента отразилась досада.
– Вы бы недолго. Горский поедет, заметит…
Горский – это наш первый секретарь. Звереет от безделья, видимо. После того как партии оставили только идеологию – делать им фактически нечего. Впрочем, тут многое зависело от личности первого секретаря, если он был хороший организатор, то дело ему находилось, ведь фонды пробить в Москве – дело нелегкое…
– Я быстро….
И тут из старомодных, стеклянных дверей гостиницы появилась Николь.
Ехать было довольно далеко, но оно того стоило.
Я завез американскую шпионку «к Лосю» – это одно из лучших кооперативных кафе города. Расположено оно на Як-Бодьинском тракте, в нескольких километрах от города. Тайна происхождения названия покрыта мраком, говорят, что один раз лось вышел прямо к гостям. Как бы то ни было – теперь там стоял деревянный лось, все его гладили (на счастье) и туда в обязательном порядке заворачивали свадьбы. Благо недалеко мост – считается, что для крепкой семьи жених должен перенести невесту через семь мостов.
В остальном это было отличное кафе, где не обвешивали, не обсчитывали, не кормили собачатиной и не поили компотом в банках из-под майонеза. Конечно, банки из-под майонеза в далеком прошлом даже в общепитовском тресте, но разница между общепитовскими и кооперативными кафе все еще сохраняется. Потому что в одном случае клиент приносит тебе деньги, в другом мешает работать.
День был рабочий, потому народу было… умеренно, скажем так – в выходные тут яблоку негде упасть. Есть шпана, с Подлесных, с яхт-клуба – вон, машины их стоят. Колхозный тюнинг – обрезать пружины подвески спереди, завысить сзади, побольше пластика и обклеить все наклейками. Но есть и нормальные люди – владелец кафе человек достаточно авторитетный, чтобы не допускать тут разгула криминала. Здесь просто со вкусом едят. Разбираться – айда за ворота…
– На улице, – обратился я к официанту, – где потише.
– Разумеется.
Профессионально окинув взглядом меня, потом мою спутницу, он понял, что деньги у меня есть….
– Прошу… сделаете заказ?
– Да, стейк из медвежатины… остальное посмотрите сами.
– Пить что будете?
– Калашников…
– Сию минуту…
Официант убежал на кухню. Николь с прищуром посмотрела на меня.
– Вам даже не интересно мое мнение?
– О чем?
– О заказе. Возможно, я предпочла бы что-то другое…
– Нет. Вы не знаете местную кухню. Вряд ли стоит проехать такое расстояние, чтобы попробовать стейк из телятины. Нужно есть местную пищу.
– Здесь водятся медведи?
– И лоси тоже. Это же Россия.
Николь посмотрела в сторону стоянки.
– Не следят… странно.
– Вы же со мной.
– Вам так доверяют?
Я усмехнулся.
– У вас неправильное представление о нашей стране. Здесь нет тотального и всеобъемлющего контроля. Один пример – вы живете в центре города. Сколько раз вы слышали погоню с сиренами? Раз? Два? А в США – постоянно слышно сирены.
– Вы были в США?
– Следующий вопрос…
Она улыбнулась… надо сказать, она умела привлечь внимание. В ней привлекал именно ум, какая-то… харизма, что ли.
– Расскажите про Афганистан…
Я посмотрел на часы. Не знаю, как мне вообще пришла в голову эта идея, но она мне пришла…
– Сейчас…
Я встал…
В «Лосе» обычно слушали музыкальную систему, но по новой моде недавно установили и караоке. Я дал официанту двадцать рублей – что было много больше, чем требовалось в таком случае. Пощелкал по микрофону, пока официант рылся в памяти компьютера, выискивая нужную мелодию. Тишина… потом жуткий щелчок снайперской пули. Вот. Это – оно…
Вам…может быть однаиз падающих звезд,Может быть для вас,прочь от этих слез,От жизни над землейпринесет наш поцелуйдомой…И может, на кровивырастет тот дом,Чистый для любви…Может быть, потомНаших падших душне коснется большезло…Мне страшно никогдатак не будет уже,Я – раненое сердцена рваной душе.Изломанная жизнь,бесполезный сюжет.Я так хочу забытьсвою смерть в парандже.Лишь солнце да песокжгут нам сапоги,За короткий срокмы смогли найтиТысячи дорог,сложенных с могил,нам с них не сойти.И может быть комуне дадим своей руки,Может потому,что у нас внутриВсе осколки льдане растопит ни одназвезда.Мне страшно никогдатак не будет уже.Я – раненое сердцена рваной душе.Изломанная жизнь —бесполезный сюжет.Я так хочу забытьсвою смерть в парандже…
Это была единственная песня об Афганистане, которую я когда-либо пел. Афганских песен было много, существовало целое направление – песни об Афганистане, теперь, когда было можно, даже конкурсы проводились. Но я пел только эту.
В ней не говорилось о духах. В ней не говорилось о наших, о вертолетах, о засадах и горящих наливниках, о «стингерах» и перехваченных караванах. В ней говорилось о том, какими мы пришли оттуда. Изломанная жизнь, бесполезный сюжет. Раненое сердце, рваная душа. Из тех, кто там побывал – никто не вернулся таким же, каким туда уходил.
Я слышал от одного человека… еще в царской армии было такое понятие «инвалид». Оно обозначало не человека, у которого рук-ног нет, а участника боевых действий, по-нашему – ветерана. Каждый, кто участвовал, считался инвалидом.
И видимо, правильно считался.
Я положил микрофон на столик. Кто-то зааплодировал, потом еще один. Зря. Я не умею петь, честно…
Возвращаясь к столику, я увидел, что Николь уже не одна…
– Э, пацаны… – сказал я.
Гостей было двое. Ни одного я раньше не видел. Молодые.
– …место занято.
– Кто сказал?
– Я.
Я рассматривал их и не мог понять. На шпану не похожи. Но не играют, на самом деле наглые в предел. Кто они? Раньше никогда не видел.
Подоспел официант.
– Разбираться за ворота.
Один из нахалов согнул вилку и встал. Аккуратно подобрал курточку.
– Пошли…
Мы вышли на стоянку. Темнело, под ногами похрустывал щебень. Я уже нащупал в кармане связку ключей, там есть один ключ, самодельный, вроде как от гаража, длинный. На самом деле это японский куботан, палочка, которую использовали даже японские ниндзя. А круглая головка позволяет и взять удобно, а если перевернуть, то использовать его как небольшой кастет. Прилетает конкретно – проверено.
Мигнула фарами машина, из нее выбрались еще двое троглодитов. Итого четверо. Круто, но не для того, кто знает, что такое «долматовская шестерка»[83]. Четверо – в драке активно могут действовать двое, если навык есть, то трое. Может, и вообще драки не случится, одного-другого быстро и конкретно вырубить, остальные отвалят. Понятия у них крысиные. Повадки не лучше.
– Иди к машине, – негромко сказал я Николь по-английски просто, – отставай и иди.
– Че ты там вякнул?
Не американцы. Такое сыграть невозможно. На Востоке мы писали записки на блатном сленге, общались по рации на нем же – ни понять, о чем это мы, ни подделать душманы этого не могли. Если они и учили, то русский язык, а не блатной.
Я наметил себе рубеж – вон, там машина стояла, там можно эффективно защитить спину. Но получилось все еще проще.
– Э, братва!
Красная «Тойота» остановилась за спинами наглецов. С заднего сиденья торчал ствол «Фокстерьера»[84].
– Ну чо, фраера? Хвост подняли?[85] Ничо, ща опустим…
Разборка происходила совсем неподалеку, как раз за мостом. Отморозков было меньше, оружия у них не было, нашли обычные кастеты, арматурину, в их машине нашли еще примитивную венгерскую переделку. Такие могут при выстреле просто развалиться, потому что делаются из немецких газовых пистолетов, а те, в свою очередь, внешне напоминают боевые, но делаются в основном из пластика.
Отморозки стояли на коленях в свете фар. Жека вершил скорый суд, чувствуя себя хозяином положения.
– Кто старший? Кто старший, спрашиваю?!
Один из отморозков поднял голову.
– Ты? Кто такой, под кем ходишь?
– Ошмесовские мы… – сказал отморозок.
– Ошмесовский. А если я ща Дуле позвоню, он тебя признает?
– Ошмесовские… мы.
– Ты сам сюда пришел, или тебя Дуля послал?
…
Жека достал телефон, коротко переговорил с кем-то. Телефон у него был старый, еще с выдвижной антенной.
– Харе. Дуля говорит, он тебя никуда не посылал. Значит, он за тебя мазу держать не будет, так? Ну и чо с тобой делать, чувырло? В Кенский лес вывезти?[86] – Не надо…
– А чо делать с тобой? Ты по беспределу на моего брата наехал, за него я мазу держу. Что с тобой сделать за это?
– Мы… отработаем.
– Каким местом работать будешь?
Я подошел поближе, присел на корточки рядом с главным.
– А я ведь тоже, можно сказать, с Ошмеса – тебе не стремно на своих кидаться, а, братан? Как тебя погоняют?
– Метлой.
– На меня наехать сам придумал, или подписал кто?
Отморозок ломался недолго.
– С…а одна.
– И что за с. а? Говори правду, если скажешь, как было, все предъявы к нему будут, ты тут как бы ни при делах. Если не скажешь, отвечать за беспредел будешь ты.
– Жидок один. Скользкий. Мы его во дворах выцепили, на гоп-стоп взять решили, а у него ствол! Спросил, пацаны, заработать хотите? Вот, дал нам наколку на вас, говорит, фраер деловой на «Тойоте» с телкой будет, надо его опустить, побить этого фраера хорошенько. Обязательно перед телкой. Кто ж знал, что вы в авторитете…
– Жидок, значит…
Я поднялся.
– Брат, не щеми их. Это мои дела, они тут боком.
– Харе… – Жека подобрел, – раз так… опускать не будем. Отправлю вас к Змею, он вас на Восточном рынке припашет. Будете три месяца свой косяк отрабатывать, валамон?[87] Я вернулся в машину, Николь смотрела на все расширенными от ужаса и возбуждения глазами. Я включил заднюю передачу…
Полтора часа спустя моя «Тойота» стояла в одном из дворов на переулке Широком. Николь деловито приводила себя в порядок… а мне было стремно. Хорошо и в то же время донельзя стремно. Я понимал, что нормально после этого с Машей уже никогда не будет. Даже если она об этом не узнает, помнить буду я…
– Ну, как? – спросила она совершенно обыденным тоном, как будто речь шла о приготовленном ужине.
Я не ответил. Она засмеялась.
– Знаешь, ты похож на моего первого парня. Он был из Техаса. Вырос в христианской семье… тоже не знал, куда деваться после этого.
Я снова ничего не ответил. Николь заметила это, сказала куда более серьезным тоном:
– Мне понравилось. На самом деле. Если ты думаешь…
– Я ничего не думаю, – перебил я.
– Просто относись к этому проще. Вы, русские, любите все усложнять. Бал Наташи Ростовой, Татьяна Ларина и все такое, я, кстати, читала и Толстого, и Пушкина. Врачи говорят, это нужно для здоровья.
– Николь, – устало сказал я, – что тебе нужно от меня?
– Ты знаешь. То же самое, что нужно от тебя всем, я, кстати, слышала про перестрелку. И про погибшего агента МОССАД. Знаешь, как это было на Диком Западе – каждый мог просто взять себе землю, но ее надо было застолбить. Вот и я… столблю территорию.
– Николь… вы все можете не верить мне… но у меня ничего нет. Понимаешь, ничего. Нет ничего. Совсем ничего. Вы просто зря теряете время, находясь здесь, и зря рискуете.
– Ну… это мой риск… я ведь ничего противозаконного не делаю, так? Я просто ученый из научной делегации, который готов заплатить неплохие деньги за информацию. Понимаешь, о чем я…